Убийство в лунном свете (ЛП) - Браун Фредерик. Страница 14

Она соскользнула с краешка стола на ноги и бросила мне: «Пошли». Я был озадачен, но отставил в сторону свой стакан и последовал за ней. Она казалась совершенно трезвой; это было весьма вероятно, поскольку с её стороны то был лишь третий стакан за те три часа, что мы были вместе, а те два мартини она выпила уже достаточно давно. Я понятия не имел, что взбрело ей в голову, но следовал за ней; пройдя по коридору несколько шагов в том направлении, откуда мы пришли, она отворила какую-то дверь, за которой находились ступеньки, ведущие вниз. И где-то там, внизу, горел свет.

Не отставая, я спустился за ней по ступенькам. Всю заднюю половину цокольного этажа занимала большая игровая комната; одна из её стен целиком была отведена под доверху укомплектованный буфет.

Перед буфетной стойкой я увидел человека, развалившегося в мягком кресле. Он спал; вероятно, он не был укомплектован так же под завязку, как отведённая под буфет стена, но если ему и недоставало чего-то, то только самой малости. Костюмчик на нём был дорогущим, но порядочно мятым, а также и заношенным; не исключено, что хозяин костюма спал в нём в постели, не снимая. Впрочем, сейчас ведь этот человек и взаправду спал. Трудно было определиться с его возрастом — где-то в промежутке от тридцати пяти до пятидесяти; может, и выше. Лицо у этого человека было крупное и отёкшее; не исключено, что когда-то оно было красивым.

— Познакомься, Эд, с моим мужем, — произнесла Жюстина. — Грег, это Эд Хантер. Мы с ним сейчас скоренько отправляемся в постель. Ты не возражаешь?

Человек в кресле явно не возражал. Голова его осталась запрокинутой, глаза, прикрытые веками, уставились на потолочные лампы. Был слышен звук его дыхания, губы надувались, когда он делал выдох.

Голос Жюстины прозвучал сильно и звонко. Я взглянул на неё и был поражён: в её глазах стояли слёзы! «Пойдём, Эд», — бросила она, и мы вернулись к лестнице. Но у лестницы она сказала вдруг: «Подожди-ка», — и развернулась лицом к залу. Присев на корточки, она расшнуровала туфельки и сбросила их с ног. Пробежав по залу, она потушила торшер в углу, а затем выключила и потолочный свет, падавший на глаза её мужу. Только после этого мы поднялись по лестнице.

— Поставь, Эд, что-нибудь на проигрыватель, — попросила она, — пока я приготовлю ещё выпить.

Я немного покумекал, как обращаться с «Кейпхартом», и вытащил пластинку Джимми Дорси. Как раз в тот момент, как Жюстина вошла со стаканами, заиграла медленная музыка. Мы сели на софу.

Жюстина склонилась головой мне на плечо.

— Я устала, Эд, устала ужасно. Я ведь… только так сказала это, там внизу. Не то чтобы всерьёз.

— Само собой, — ответил я.

— Вот дослушаем эту пластинку, и я тебя выгоню. Но ты ведь не вздумаешь тот час ехать назад? Уже четвёртый час; поезжай домой, завались спать, да спи до обеда.

— Нет, — возразил я. — В Тремонте у меня завтра утром срочные дела.

— Утром? А я полагала, что с этой — ну, с этой девчонкой — у тебя свидание вечером.

— Я не её имел в виду.

— Нежели ты говорил про дядю Стива?

— Про него, разумеется, тоже, но есть и нечто чертовски более важное. — Я издал смешок. — Звучит так, будто бы я собираюсь переделать уйму собственных дел за твой счёт. Но всё не так скверно, как это звучит, и в конечном счёте будет работать на тебя же.

— Так что же тогда ты должен «переделать»?

— Пропустим это.

— Нет уж, расскажи. Если это за мой счёт — значит, я имею право знать.

— Ну, хорошо. Мне предстоит как следует потрясти одного человека, который этим вечером как следует потряс меня. Но об этом я говорить не хочу, и это всё, что я имею тебе сообщить.

— А ты упёртый — а, Эд?

— Вот именно, — ответил я.

— Ты весьма забавный.

— Вот как?

— Да-да. Тебе, скорее всего, так никогда и не удастся заработать денег, зато ты как следует позабавишься. А может быть — угодишь в ловушку. И уже сейчас ты занёс для этого ногу.

— Уже сейчас?

— Вообще сейчас, не в данную минуту. Скорее всего, ты клюнешь на банальную тремонтовскую паршивку, женишься на ней и… воспоследуют все те вещи, которые ты намеревался совершить совсем иным образом.

Я запустил руку ей в волосы.

— Милый котёнок!

На это Жюстина рассмеялась.

— Чёрт возьми, Эд, не говори такого женщинам, если это правда. Но что это я делаю — обучаю тебя правильно обращаться с женщинами! Ты и так всё умеешь.

Она взглянула на свой стакан и увидела, что он опустел.

— Налей ещё.

— Я лучше пойду, — ответил я. — Великое завтра уже наступает.

Она не убрала головы с моего плеча, а я не умел вежливо её отклонить.

— А что случилось с пластинкой Мэгги Спэниера? — спросила Жюстина. — Ты, казалось, просто шутил вчера вечером, желая послушать любую пластинку, только не эту. Но когда ты ушёл, я взглянула на неё.

Я рассказал ей, что произошло. Жюстина произнесла:

— А, лучший друг моего мужа. Как змею меня ненавидит. Ты ведь не подумал, будто это был мой приятель?

— Ни в коем случае.

— Полагаю, теперь ты думаешь — после того, что я сказала Грегу там внизу, — что я порядочная дрянь?

— А это так?

— Немного. Чуть-чуть. Если ты спрашиваешь, хранила ли я верность Грегу, то — нет, конечно. Но и беспорядочные связи не по мне. Было у меня несколько приключений, и всё же много воды утекло с тех пор, как я клала кому-то голову на плечо. Я перешла на добывание денег.

— Что ж, — ответил я. — Иметь деньги — это ведь здорово. А разве твой муж…

— Грег хранит верность — бутылке своей. Не подозревает о существовании женщин, включая и меня. Но тебе не кажется, что этот проигрыватель уже три раза подряд крутит одну и ту же песню? Ты не выставил автоматический останов. — Она убрала голову с моего плеча, а потому я получил возможность встать, подойти к «Кейпхарду» и убрать звукосниматель с пластинки. Когда я обернулся к Жюстине, та уже стояла на ногах. Я приблизился, обхватил её руками и поцеловал; она же прижалась ко мне всем телом — так что я сам с головы до пят перенял её вибрацию.

Затем Жюстина отступила и произнесла:

— Всё, Эд, доброй ночи. Не повреди «кадиллак». И себя тоже.

— Постараюсь, — ответил я. — Доброй ночи, Жюстина.

Я вышел от неё, забрался в автомобиль и поехал к дому с меблированными комнатами, в котором мы квартировали с дядюшкой Эмом. Автомобиль я оставил перед входом, взбежал по лестнице и ключом отпер дверь в наш покой.

Дядюшка Эм сел на постели и спросил: «Кто там?» — но тут свет из коридора осветил меня, и он добавил: «А, Эд. А который час?»

— Четыре утра. Можно мне свет включить?

— Включай. А почему ты вернулся так рано? Уже выполнил задание? Бен тебя не похвалит. Ты должен был растянуть дело на пару дней.

— Ещё растяну, — заверил я дядюшку Эма. — Я ведь даже и не приступал.

Свет был уже зажжён, а потому дядюшка Эм округлил глаза и уставился на меня.

— Сотри эту помаду, — промямлил он.

Я послушно исполнил. А дядюшка Эм свесил с кровати ноги и всунул их в тапочки.

— Что, чёрт возьми, всё это значит? — воскликнул он.

Я усмехнулся.

— Мне бы одежду сменить. А то упал и весь испачкался.

— А помада откуда?

— То другая история. Тебе которую рассказать?

— Ты расскажи мне, какого чёрта ты вернулся в Чикаго?

— Жюстина совершала путешествие до Сент-Луиса и заехала ко мне обсудить дело. Затем она передумала и решила возвращаться в Чикаго. Я привёз её сюда и занял её автомобиль ради служебных нужд. Вот отправлюсь сейчас назад, и тогда у меня будет ещё часа два, чтобы там поспать.

— Так поспи лучше здесь. Вместе позавтракаем, а потом ты сможешь ехать и прибудешь туда к девяти. А здесь поспишь часов до семи.

Я колебался.

— Будь оно так, — сказал я, — мы начнём разговоры, и проговорим все эти три часа.

— Я ни о чём не стану выспрашивать. Вплоть до завтрака. Обещаю.

— Хорошо, — сказал я. Вместо того, чтобы снова одеться, я остался как был в трусах и в майке, погасил свет и лёг в кровать.