Гимназист (СИ) - "Vells". Страница 20

Пройдя два пустынных коридора, я очутился у нужного мне места, куда и зашёл. В нос ударил запах слегка отсырелых страниц и чернил, а я стал ходить от шкафа к шкафу, беря то и дело в руки книги и, быстро пролистывая содержимое, после чего ставя их на место.

Когда черёд дошёл так сказать до трофейного шкафа Остроговых, я также стал брать книги, которые в свою очередь в большинстве оказывались рукописными мемуарами или переписанными откуда-то стихами и прозой, и в основном на французском языке.

Так перелистывая очередную книгу с рукописным текстом, я бегал глазами по страницам, читая урывками отдельные фразы, как вдруг уставился на одну из страниц.

Перечитав два раза небольшой абзац похожей на прозаичную тарабарщину, только присвистнул своей находке. Не зря меня все года моей учебы в университете заставляли изучать различные примеры шифрования информации, ведь на этих страницах был словно по классике использован шрифт транспонирования.

— Никто ничего не нашел, говорите. — Чуть слышно произнёс я, закрывая книгу.

Глава 8. Тайны Остроговых, или разжигая пламя знаний.

Несколько часов я провёл в библиотеке за книгой мемуаров, одного из членов рода Остроговых.

Усевшись поудобнее в большое кресло, я кропотливо разбирал слегка корявый почерк, выискивая зашифрованные в данном труде знания.

Автор данных строк писал на французском, и иногда вплетал в текст немецкие слова, что при обычном прочтении можно было списать на незнание смысла слова на французском. Тем самым он ещё больше подстраховывал своё шифрование от прочтения и распознания.

Однако я знал немецкий, и свободно распознавал зашифрованный смысл, но жутко страдал от неимения вести запись на бумаге, держа полученную информацию в голове.

— Вот вы, где Григорий, — донесся до меня голос баронессы, которая вошла в двери библиотеки. — Я вас спохватилась, а вы тут. Что читаете?

Я оторвался от книги, стараясь запечатлеть в памяти всё, что я уже расшифровал, и произнес, глядя на немного смущённо улыбающуюся мне Дарью Филипповну:

— Проза и стихи. Простите меня, что не оповестил вас, что проснувшись, пойду сразу сюда. Время было раннее, и я не посмел вас тревожить.

— Ничего страшного, — прошла ко мне женщина, и провела пальцами по моему плечу. — Надеюсь, состояние вашей левой руки не усугубилось после вчерашнего вечера?

Я поднял голову на Дарью, и учтиво улыбнулся.

— Не в коем разе Дарья Филипповна. Напротив, вашими стараньями иду на поправку. — Отложил я на столик, стоявший рядом с креслом книгу в сером переплёте.

— Рада это слышать Григорий, — отстранила она руку от моего плеча, посмотрев на книгу которую я отложил. — Может, вы и мне прочтете стихи, коли, так увлеченно читали всё это время. Мне никто никогда не читал стихов. — Коснулась словно невзначай своим бедром моей ноги Дарья, вставая после этого передо мной.

Я, посмотрев в лицо женщине, которая лучилась изнутри жизненной силой, но словно застенчиво пыталась вывести меня на разговор про вчерашнюю ночь. От чего я уже знал, что прочесть Дарье.

— Да конечно, сочту за честь, только не судите строго, — прикрыл я глаза, вспоминая строки Лермонтова, после чего начал их произносить. — Я не хочу, чтоб свет узнал. Мою таинственную повесть. Как я любил, за что страдал. Тому судья, лишь бог и совесть. Им сердце в чувствах даст отчёт. У них попросит сожаленья. И пусть меня накажет тот. Кто изобрёл мои мученья. Укор невежд, укор людей. Души высокой не печалит. Пускай шумит волна морей. Утес гранитный не повалит.

Стоило мне закончить говорить, как Дарья улыбнулась счастливой улыбкой, словно делая для себя выводы из стихотворения, после чего подалась ко мне и, поцеловала меня в губы.

— Это было прекрасно Григорий, — тихо произнесла она, отстраняясь от моих губ. — Вы не перестаёте меня удивлять. Время, проведённое с вами, я точно никогда не забуду. Надеюсь, вы тоже. А сейчас прошу отзавтракать со мной. Стол накрыт. — Взяла меня за запястье правой руки баронесса, и потянули из кресла за собой.

Прошла неделя, с момента как я находился в усадьбе Негеных, и за это время всё встало на свои места.

Мы с Дарьей Филипповной расставили все точки наших отношений над «И», понимая, что ничего большего чем то, что мы сейчас имеем, у нас не может быть. От этого наши отношения перестали быть неловкими обязывающими.

Однако с каждой проведённой вместе ночью, и словно расцветанием Дарьи, которая в своё время попала в деспотичную среду брака, после чего она замкнулась в себе, не имея возможности реализовать свои внутренние потребности. Я замечал всё более сильные грустные веяния, стоило зайти разговорам о моём возвращении в гимназию.

На людях она вела себя, как и подобает аристократке, культурно и сдержано. Но стоило нам с ней остаться наедине, как она с каждым днём превращалась всё больше в озорную девчонку.

Первые два дня мы провели в библиотеке в месте, Дарья не отходила от меня ни на шаг, и всячески участвовала в разборе вверенной ей библиотеки, которая как я понял, была только частичной, а основная книжная гордость Негиных, располагалась в центральной усадьбе, где проживали её родители.

Однако управление усадьбой, также требовали внимания, да и на третьи сутки к баронессе стали приезжать навестить её живущие по соседству аристократы. От чего уже на третий день, я смог, наконец, не только разбирать, и делать опись книг, но и начать дальше изучать записи Остроговых.

И только я начал это делать, как понял, что даже мне с моим опытом в шифровании текста будет не очень легко.

Не имея возможности вести даже неполные записи разбора шифров, приходилось всё держать в голове, что знатно замедляли процесс изыскания.

Также я, посетовав слегка между разговорами на возможное отставание в учёбе по развитию родового дара, внезапно получил от Дарьи можно сказать царский подарок. Она предоставила мне семейный тренировочный зал, который располагался в усадьбе.

Когда я первый раз в него попал, то поразился просторному помещению с турниками, брусьями, шведскими стенками и прочим.

Сам же зал, как сказала Дарья Филипповна, был сделан изнутри из гранита, дабы при тренировках превышающих серый круг не разнести тут всё в пух и прах.

После обеда, сидя в библиотеке, с очередной книгой Остроговых, я переваривал вытащенную из неё информацию. Благо меня сейчас никто не отвлекал, так как к Дарье нагрянули две её старые подруги с визитом, и обратно как я понял, намеревались только завтра с утра. От чего всё внимание баронессы, которая не очень желала, судя по её жестам тела и проскальзывающей мимики, лицезреть данных особ, так долго в своём доме.

— Интересная информация. — Отложил я книгу, и развалился в кресле, смотря в потолок.

Вот как несколько дней разбирая сокрытые знания в записях Остроговых, я стал думать, что человек, написавший всё это, был очень талантлив и сведущ в родовых техниках.

А то, что это был один человек, я не сомневался, так как почерк везде был один и тот же.

Знания что я добыл, в корне расходились с теорией о родовом даре, что нам преподавал учитель, и что были написаны в учебнике.

Во-первых, я узнал, что родовые центры влияют на разные воплощения техник, и что их желательно тренировать отдельно друг от друга. А не так как было описано в учебнике. Что, мол, верхний центр это стабилизатор энергии, а нижний её воплощение.

Получалось, что развитость верхнего центра напрямую влияла на сами техники, и их производные. А не просто, на стабильный контроль силы в теле, который вырабатывает нижний центр.

Как следовало из расшифрованных записей, техники связанные с верхним центром требовали полного синхронного контроля родовых центров, и считались техниками высшего порядка, так как в корне отличались от обычных, и даже высочайших техник со стабилизированным верхним и ведущим нижним центром.