Девочка Дракона (СИ) - Четвергова Юлия. Страница 7

— Что, настолько труслив, что не можешь высказать мне претензии в лицо? Для этого нужно наврать в три короба и настроить против меня всю свою шайку подхлебателей, пользуясь популярностью и деньгами? По-другому, ты, видимо, не умеешь. Честно — не про тебя, только исподтишка кусаешь.

Я активно закивала своим мыслям, зло прищурившись. Но при этом всё чаще ловила себя на мысли, что некогда удушающий запах его парфюма, больше не казался таковым. Более того, я пыталась вдохнуть его лишний раз, потому что он мне… Нравился?

Бр-р-р! Нет, быть такого не может!

— Так ведь гораздо интереснее. — кажется, я больше никак не могла повлиять на его эмоции. На красивом лице не дрогнул ни один мускул.

— Хорошо подготовился. Вот только я не Стася, которую тебе почти удалось выжить из университета.

При упоминании подруги, лицо зверя, наконец, помрачнело. С губ слетела противная ухмылочка.

— Всё, что я сказал твоей подруге, это чтобы держалась от меня подальше. То, что мы перепихнулись один раз, не делает меня её парнем или собственностью. Нужно было соблюдать границы, вот и всё. — он так просто говорил об этом, хотя для Кравцовой, наверняка, перевернулся целый мир.

— Какой же ты всё-таки ублюдок. — вырвался надрывный шепот. У меня перехватило горло от нахлынувшего потока эмоций. — Она ведь была…

— Девственницей? — иронично выгнул бровь, слишком натурально удивившись. — Ты это хотела сказать? — осклабился Грозовский, когда я не нашлась, что ответить, застыв памятником самой себе.

Он выглядел таким довольным, словно упивался нашей перепалкой. Получал от этого кайф.

Двое дружков прыснули со смеху, а я недоуменно уставилась на них, не понимая, что здесь смешного.

— Она успела обскакать половину «причиндалов» университета. — хохотнул рыжий. — Тех самых причиндалов. — добавил, зачем-то поясняя, будто я и с первого раза не поняла его похабную шуточку.

У меня внутри всё похолодело.

Нет, это не могло быть правдой. В это невозможно было поверить. Да и реакция Стаси — то, что она сбежала от проблем и всеобщего осуждения — подтверждает, что ни с кем кроме Романа она не спала и не собирается спать, потому что по уши влюблена в этого зверя.

— Делай, что хочешь, — покачала головой и негромко добавила, — но ты своего не добьешься.

И, с силой вцепившись в свою сумку, побрела вдоль холла, обуреваемая тяжелыми думами.

С каждым днём становилось всё хуже и хуже. Косые и осуждающие взгляды превратились в слова. А слова, постепенно, в действия. Меня задирали на каждом шагу. Не давали прохода, пока не выплескивали всё, что думают по поводу моего существования, вечеринки и того, что я так сильно «хотела повеситься на шею Грозовскому, чтобы добраться до того, что скрыто в его штанах».

Особенно это касалось женской части университета. И, что обиднее всего, самыми активными были не те, кто относился к богатеньким девочкам, а те, кто, как и мы со Стасей, были из обычных семей. Что угнетало ещё больше.

Прошло чуть меньше недели с момента последней стычки с главным Покорителем. С тех пор я его не видела. Зато его влияние и невидимое присутствие ощущалось в каждом издевательском слове. В каждом брошенном в спину помидоре или ином тухлом овоще в столовой, в каждой надписи на моей парте, шкафчике и даже на рюкзаке, вроде: «продажная шкура».

Уныло бредя в сторону универа, смотрела себе под ноги. Небо, которое с самого утра заволокли серые и мрачные тучи, ярко отражали моё настроение. Стася так и не появлялась нигде уже больше недели. А я каждый день винила себя в том, что произошло.

Если бы я тогда не проявила ненужную никому инициативу… Если бы не…

Но что толку размышлять о том, что уже случилось?

С неба упали первые капли дождя. Начало моросить, а до универа ещё минут пять ходьбы. Я подняла голову вверх, подставив лицо под тяжелые и холодные капли дождя, позволяя им заменить непролитые за эту неделю слёзы, когда заставляла себя быть сильной.

Вздохнула. Надо взять себя в руки и прожить очередной день. Очередное давление. Я справлюсь.

Прикрыв голову сумкой, решила пробежать остаток пути трусцой. И вовремя. В неровном асфальте стремительно образовывались лужи. Обувь промокала со скоростью звука. Замшевые балетки явно были не по погоде, но домой возвращаться поздно. Да и в шкафчике лежала запасная обувь для физкультуры. Переобуюсь.

На этой оптимистичной ноте впереди показались кованые ворота университета. И, робко улыбнувшись, дабы подбодрить себя, я резвее побежала к цели, ловко перепрыгивая через особо большие лужи. До спасительного козырька оставалось всего ничего, как позади я услышала рёв мотора, который напугал меня до белых мушек перед глазами.

Красный мотоцикл выскочил из-за поворота так резко и громко, что я едва успела отшатнуться в сторону, чувствуя, как сердце глухо и сильно бьётся о грудную клетку встрепенувшейся птицей. И, не успела я обрадоваться чудесному спасению, как заднее колесо того же злополучного мотоцикла влетело в лужу и меня с ног до головы окатило крупными грязными каплями.

Я застыла возле ворот университета, не в силах поверить, что это вообще происходит со мной. Прикрыв глаза, чтобы не разреветься прямо здесь и сейчас от обиды на весь мир, я глубоко вдохнула и медленно выдохнула, пытаясь успокоиться.

И в этот самый момент, когда я старалась поймать личный дзен, раздалось грубое:

— Ты слепая что ли? Или бессмертная? Шатаешься посреди проезжей части! — о, этот голос я теперь узнаю из миллиарда людей… — Сохранилась перед выходом из дома?

Ну, естественно! Грозовский! Чертов самовлюбленный мажор! Кто же это ещё мог быть?!

И это просто напросто стало последней каплей в чаше моего терпения. Я будто вынырнула из плотной толщи воды, в которой тонула, точнее, в которой меня топил этот мажор со своей свитой, и, наконец, задышала полной грудью. Стала сама собой.

Адреналин бодро припустил по сосудам, распространяя такую нужную мне сейчас слепую ярость, подталкивающую на поступки, на которые в здравом уме и светлой памяти ты бы ни за что не решилась.

Роман, облачённый в мотоциклетную куртку с абстрактными яркими брызгами, которые, к великому сожалению, не были настоящими, как на моей одежде, подпирал собой железного зверя. В его руках покоился мотоциклетный шлем, ставший причиной взъерошенных темных волос, теперь торчащих в разные стороны, а не гладко уложенных, как обычно.

Вся его поза выражала ожидание. Он ждал, что я сама к нему подойду. Начну орать, злиться, трясти перед ним указательным пальцем, что-то доказывая. Проклинать и шипеть, что ненавижу его всем сердцем… В общем, застыл в ожидании бесплатного концерта, как и многие другие студенты, столпившиеся у входа в универ.

О, да! Отлично! Я подойду! Хотите хлеба и зрелищ? Получите, распишитесь!

Но на этот раз он действительно пожалеет, что вообще начал войну с Юлией Снежиной!

Зло осклабившись и уставившись прямо в разноцветные глаза, присела. Пошарив рукой по земле, нащупала самый острый камешек, сжала его в ладони. Гордо вскинув подбородок, поднялась, после чего уверенным шагом направилась к Грозовскому.

Так же, не сводя с него яростного взгляда, прислонила острие «орудия мести» к дорогущему металлу и провела по нему один раз, второй, третий. Двадцатый. Высекая скрежещущие звуки, которые невероятно ласкали слух.

Я успокоилась только тогда, когда исполосовала мотоцикл так, что на нём живого места не осталось. И в качестве вишенки на торте под названием «выкуси, мерзавец», от всей своей широкой души пнула то самое колесо, обрызгавшее меня с ног до головы.

Грязная, промокшая, с влажными паклями вместо утренней укладки, но с чувством выполненного долга, выбросила камешек за спину. Под неверящим и в край обалдевшим взглядом Романа, отряхнула руки, и, твёрдо чеканя каждый шаг, направилась в альма-матер.

У него даже слов не отыскалось, чтобы облить меня моральной грязью вслед.