Испытание верностью (СИ) - Александер Арина. Страница 77

Язык заплетался, перед глазами – яркие всполохи от перевозбуждения. Я вся – натянутый нерв, находящийся во власти сильных рук. Их прикосновение, скольжение по телу отзывалось миллионами покалывающих иголок. Между ног невероятно мокро и налито свинцовой тяжестью.

Его лицо было напряженно. Коротки волосы в капельках воды. Кожа – влажная, покрытая испариной. И я такая же, вспотевшая и одновременно разнеженная.

Безумно нравилось, как Егор изучал мое тело. Как задержал взгляд на темном треугольнике волос. По потемневшим глазам стало понятно, что им понравилось увиденное.

Егор навалился сверху, и опираясь одним локтем над моим плечом, начал целовать мои плечи, шею, ключицы. Я потянулась к нему, обвила крепкую шею руками и забрала всё внимание его губ на свой рот. Сейчас эти губы не насмехались, не растягивались в наглой усмешке, не сжимались в тонкую жесткую линию, а были самыми нежными и чувственными в мире.

Поцелуи были влажными, настойчивыми, жадными. Я чувствовала его бешенный пульс и от этого у самой заходилось сердце.

— Я хочу, чтобы ты стонала, — прохрипел он, обхватив ладонями мое лицо, и ворвался одним резким толчком.

Я слегка выгнула спину и застонала, почувствовав, как внутри всё наливается и готовится взорваться ослепительным фейерверком. Хотелось ещё сильнее, ещё глубже. Ещё. Его животное желание выжигало разум, перехватывало дыхание.

Глаза в глаза. Дыхание к дыханию. Каждый вдох и выдох один на двоих. Застонала от глубоких, резких толчков и покрепче обхватила широкие плечи, чувствуя, что уже не принадлежу себе.  

— Да-а-а, девочка моя. Не сдерживай себя.

— Егор, — вскрикнула, ещё сильнее ухватившись за шею. Уже ничего не слышала и не видела кроме голубых глаз. — Я сейчас кончу. 

— Давай, покажи, как ты ненавидишь меня, — прошептал он в мои распахнутые губы, убрав руки, — потому что я ненавижу тебя в разы сильнее, — и резко отстранившись, перевернул меня на живот, вынуждая стать на четвереньки, и наглядно продемонстрировал всю силу своей ненависти, заставив бесстыдно кончить.

Я обессилено рухнула на постель, пребывая в состоянии эйфории и не заметила, как уснула, прижавшись к горячему мужскому телу.

Глава 12

С середины сентября задождило. Уныло как-то стало. Неуютно. Ведь солнце, каким бы оно ни было, всегда подымало настроение, а осенние дожди… что они могут, кроме как поднять настроение грибникам. Это летом можно быстро переждать грозовой дождь, побродить по теплым лужам, порадоваться радуге. Осенью же всё не так просто. Если с самого утра небо заволокло тучами, а мелкий надоедливый дождик начался ещё с рассветом – это надолго.

В городе сразу посерело. Деревья ещё не полностью окрасились багрянцем, но потеряли прежний изумрудный блеск. В парках, по небольшим скверам и дворикам всё меньше желающих подышать свежим воздухом. Все ждут долгожданного бабьего лета, летающих парашютов-паутин и яркого, приветливого солнышка.

Зато за пределами города, в лесу, по несчетным посадкам и частным секторам всё только начало оживать. Скинуло с выжженной за лето травы пожухлый окрас и застыло в предвкушении разноцветных красок. Легко здесь дышалось. Свободно. Егор и вдохнул, вбирая в легкие влажный воздух, прикрыв от удовольствия глаза. Сам живет в закрытом коттеджном поселке, но такого чистого воздуха, как в этом лесу там сродни не бывало. 

Рядом, в такой же расслабленной позе возвышался Бердник. Хорошо на душе от такой умиротворенной обстановки. Легко. Не хотелось возвращаться в город. Не хотелось снова впрягаться в ярмо и тащить доверху нагруженную повозку. Только и того, что для себя тащил, ни для кого-то чужого. И жаловаться, как говорится, грех. Но в голове с каждым днем упорно пульсировала одна и та же мысль: а есть ли в этом смысл?

— Егор, а ты к какой категории депутатов относишься? — неожиданно поинтересовался Генка, прислушиваясь к птичьим трелям.

— Не знаю. А что, есть особые категории?

Генка хохотнул:

— Именно. Обычные, поздние и экстремалы, прям как у грибов.

Егор и себе улыбнулся. У Бердника особая философия, вечно чем-то увлекается, интересуется, природолюб херов. Даже сюда, в лес, попросил приехать, чтобы побыть поближе к природе и поговорить без лишнего напряга.

— Тогда «поздний экстремал», — отшутился, поднимая воротник кожаной куртки. Редкие капли дождя всё же скатывались за шиворот, заставляя периодически стряхивать надоедливую влагу рукой.

Бердник рассмеялся, прихлопнув на щеке обнаглевшего комара, и решил приступить к делу, достав из объемного внутреннего кармана видеокассету.

— На счёт позднего – это ты конечно загнул. В тридцать семь лет только начинаешь распознавать вкус жизни. Появляется первый опыт, проверенные друзья. Баб перетрахано столько, что чётко вырисовывается общая картина, знаешь, какую именно хочешь в итоге. У многих уже есть семьи. Постепенно определяется смысл жизни.

— И какой он, смысл, лично у тебя? Что надумал?

Генка цокнул языком, загадочно улыбнувшись, но таиться не стал, поведал, в чем весь секрет.

— Я хочу, чтобы меня помнили, Егор. По-нормальному, без прокленов. Планирую церковь построить, парк возродить. А для этого мне нужен ты и в первую очередь живой и невредимый.

Пока он говорил, Егор посмеивался про себя, думая, что амбициям Бердника нет конца и края. Он, конечно, поможет, с него не убудет, да и выхода особо нет. И землю ему подгонит, и парк подарит, лишь бы всё впустую не оказалось.

— Так по твоим словам я в самом расцвете сил и помирать пока не собираюсь, — произнес он, не спеша с выводами. Не впервой встречается с Бердником, и успел привыкнуть к его механизму построения беседы. Сначала он размышляет о жизни, философствует, прям как сейчас, а потом выдаю всю суть, прикрасив смачными эпитетами и обширными речевыми оборотами. Словно усыпляет бдительность, тем временем выискивая уязвимые места.

Это для несведущих Бердник Геннадий Викторович бандит и воротила, а для избранных – опасный, умный и расчетливый бизнесмен. Он только с виду простячок, а появись проблеме – вмиг решит, разрулит, потому что имеет свой вес в определенных кругах и умеет держать данное слово.

— Не всё так просто, Егорка, — вздохнул Генка, сорвав с ветки грязно-зелёный листок. — Удовиченко вернулся. Оклемал, соколик. Что там за врачи в этой Швейцарии, я не в курсе, однако он настроен даже в инвалидном кресле отстоять свое право на мэровское кресло.

— Так это не новость, — удивился Егор. — Я давно готов к его возвращению. Надумает прыгать – итог известен. Надумает победить в честном бою – только «за». Что ты смотришь? — уставился на массивное лицо Бердника заметив, как у того вытянулся и без того увесистый подбородок. — Мочить его пока никто не собирается и так на мушке у прокуратуры.  

— Менять их всех надо. Всю прогнившую систему. Там цепочка длинная, долго придется укорачивать. Для начала не помешало бы приглянуться к Щербакову.

Егор насторожился. Щербаков – судья, продажная сволочь, в сговоре с Юхимовым и Молоковым. И сам подумывал над этим, но Вал запретил. "Нельзя" сказал, как только всем стало известно, что сестра Матвеева работает с ними, так и обрубал сей порыв.

Бердник снова тяжело вздохнул, будто умел читать мысли и потянулся к внутреннему карману ветровки, извлекая на свет божий видеокассету.

— Держи, здесь очень ценные улики на многих правовиков и на Щербакова в том числе. Никому не говори о ней, дома сам посмотришь. Сразу предупреждаю, там бомба замедленного действия. Если шарахнет – затронет ударной волной всех. Но если действовать по уму… поможет выкрутиться с любой беды и поставить у руля нужных людей.

Егор зажал кассету в руках. Если на ней рычаги управления судейской системой, то Матвеева можно считать освобожденным. Передернуло. Украдкой посмотрел на Бердника. Страшно даже предположить, насколько длинны его руки, раз смог нарыть подобный компромат.