Атташе (СИ) - Капба Евгений Адгурович. Страница 8

Этот Егучи с Вестой поглядывали друг на друга с подозрением. Хотя, учитывая специфический разрез глаз нихондзина, было похоже, что он на всех поглядывает с подозрением.

— Бон аппетит! — сказал доктор Сартано и устроился за своим столиком.

— Пойдем танцевать, милый! — Барбара Вильсон потянула Гарри из-за стала.

Это значило, что нам всем предстоит что-то вроде парного стриптиза — хотим мы того или нет. Раз-другой это было даже пикантно, но потом — просто противно. Хотя стоит признать — я на них пялился, да. Но не потому, что меня привлекали весьма сомнительные прелести миссис Вильсон, а из-за кожаной шлейки на бедре. На кой черт им оружие? Так же, как и я — что-то скрывают?

Вдова Моррис демонстративно поднялась со своего места и сказала официанту:

— Принесёте мне ужин в каюту!

Под самой сценой извивались Вильсоны. Кажется, даже Изабелла Ли смотрела на них неодобрительно.

Куда Вильсоны не ходили — так это в шахматный клуб. То есть клуба на самом деле никакого не было: если погода позволяла, несколько досок ставили на верхней палубе под навесом, и любой желающий из первого или второго класса мог прийти сюда поиграть. Если бы у меня был выбор — я бы лучше переселился во второй класс. Инженеры, бизнесмены средней руки, учителя, врачи, журналисты и авантюристы — вот публика по мне. А высшее общество... По крайней мере, на этом корабле от него попахивало гнилью.

Я устроился на легком угловатом стуле и высыпал на столик простые деревянные фигуры. Доска была потертой, видавшей виды — и мне это нравилось. Со стуком расставляя пешки, пытался угадать, кто окажется моим соперником сегодня. Нет, я не был большим знатоком игры и великим шахматистом и чаще всего проигрывал. Не умел я думать на множество ходов вперед, просчитывать варианты... Делал ставку на одно масштабное наступление, а там — куда кривая вывезет. Всё как в жизни. Потому я — поручик, а не генерал. И да, в новой имперской армии имелась пара-тройка генералов моего возраста...

— У вас свободно? — спросил доктор Сартано.

Я кивнул, с удовлетворением отметив скривившуюся физиономию Джона Весты, который вышагивал через палубу с двумя бокалами мартини в руках, явно намереваясь всё-таки вывести меня на разговор. Ненавижу мартини и не доверяю Весте. Лучше уж доктор.

Он был вроде как аппенинцем, из Медиолана, и, вопреки стереотипу о жителях этих благодатных, но неспокойных земель, не был ни кудрявым, ни черноволосым. Невысокий, лысеющий шатен, лучащийся энергией, всегда хорошо одетый и приятно пахнущий, он зарабатывал огромные деньги врачеванием сильных мира сего. Деньги становились тем большими, чем более неприлично было говорить в светском обществе о заболеваниях, на которых специализировался доктор Луиджи Сартано. Вот и сейчас его выписал в Сипангу некий неназванный миллиардер. И даже оплатил билет первым классом! Интересно — почему не выслал личный дирижабль? Современные цеппелины вполне были способны пересечь океан с двумя-тремя дозаправками на островах...

— Ну что, сегодня я — белыми? — он примостился на стульчик, не забыв подложить предусмотрительно захваченную из каюты подушку.

Сартано вообще был большим любителем комфорта. Он и со мной-то играть садился, чтобы поправить свою самооценку после разгрома от Роше или капитана Шиллинга.

— Нет проблем, доктор, — я перевернул доску, — Ходите.

Мы дышали морским воздухом, стучали фигурами по доске и перебрасывались ничего не значащими фразами, пока Сартано наконец не спросил:

— Почему вы больше не надеваете мундир? Вам очень к лицу! Стесняетесь? Вы произвели сокрушительное впечатление на дам, когда заявились в первый день в этой оливковой форме, с таким внушительным иконостасом на груди... Выбросили флаг, а потом — всё?

— Нужно было ведь произвести первое впечатление, верно? А теперь мне и в свитере неплохо.

Свитер, кстати, был отличный: крупной вязки, шерстяной, с брезентовыми вставками. Отлично сочетался с любыми штанами и сапогами и грел душу. Мне его предложила Натали — по сходной цене, когда возвращала вычищеный, починенный и отмытый хаки. Она, оказывается, еще и вязала!

— Это ведь не мундир имперской армии, верно? — Сартано сожрал одну из моих пешек и перешел в наступление.

— Это форма Корпуса пограничной стражи, — кивнул я и сделал рокировку.

— Я что-то слыхал про имперских пограничников... Вы не участвовали в войне, да?

— Мы защищали границы Родины от бандитов, наркоторговцев и контрабандистов. И продолжаем это делать...

— Но здесь, на "Голиафе", и в Энрике-о-Навегадор, и в Винланде нет имперских границ!

А он навел обо мне справки! Наверняка имел беседу со вторым помощником — кроме него никто мои документы не разглядывал. Кроме билета, естественно... Пришлось отвечать в соответствии с легендой:

— Границ нет, имперцы есть. Я участвую в программе по репатриации, пытаюсь вернуть эмигрировавших специалистов на родину. Почему этим занимаются пограничники? Как вы верно заметили — мы не участвовали в войне. Поэтому с нами более охотно общаются и те, кто сбежал от Республики в самом начале, и сами лоялисты — тоже. Если бы я носил черную форму преторианца — народ шарахался бы, как черт от ладана, верно?

Сартано усмехнулся:

— Однако, логика... Ну, да в логике что вашей хунте, что новым имперским властям не откажешь. В правительстве у вас сидят неглупые люди, а молодой император не строит из себя всезнайку и наместника Бога на земле — и слушает специалистов.

— Именно... И ради этих самых специалистов я здесь и нахожусь.

Он поставил конем вилку и выбил из игры одну из моих ладей. Вот ведь проходимец! Ну ничего, настало время для решающего удара — или пан, или пропал! Мой мощный правый фланг, укрепленный ферзем и второй ладьей, перешел в атаку, и Сартано на некоторое время замолчал, пытаясь выработать ответную стратегию. На доске стало пустовато, появился оперативный простор.

— А вы по политическим взглядам кто, поручик? Монархист, республиканец? Как у вас с этим в корпусе? Я, например, либертарианец. Устройство Сипанги кажется мне наиболее эффективным. Отпустите вожжи бизнесу — и невидимая рука рынка порешает большинство проблем общества. Действуя по законам выгоды, предприниматель волей-неволей работает на благо окружающих...

Я прикрыл глаза и вспомнил чумазых малолетних рабочих на рудниках северо-востока, синих от голода жителей столицы и спекулянтов, задирающих цены во время неурожая семилетней давности. Невидимая рука рынка? Ну-ну... Так случаются социальные революции. А вслух сказал:

— Нет такого преступления, на которое не пойдет капитал ради прибыли в триста процентов...

— Это кто сказал — Новодворский? Вы что — социалист?

— Это сказал один из лаймовских профсоюзных лидеров. А я — пессимист.

— Пессимизм — это состояние души, а не система политических взглядов! — Сартано был доволен, он загнал моего короля в угол, но не видел грядущей вилки, которая угрожала его ладье или ферзю.

— Ну, почему же? Считаю, что хороший политик и хороший человек — понятия несовместимые, — вещал я, уничтожая фигуры доктора одну за другой, — И в принципе не надеюсь на то, что та или иная государственная машина или политическое учение могут кого-то осчастливить. Задача любого государства — защищать самое себя. Задача любой политической партии — захват, удержание и использование власти для реализации собственной программы. Государство — слуга народа? Какая дичь... Общественный договор — миф! Никто ни с кем не договаривался. Есть чудовище, которое мы кормим, чтобы оно защищало нас от других чудовищ — например, ваших волшебных бизнесменов — и при этом не сожрало нас с потрохами. Вот и всё.

— Выходит, вы служите чудовищу? — он приуныл, оставшись со своим королем и парой легких фигур.

— Получается, так. Но мое чудовище говорит на понятном мне языке, не строит из себя зайчика и в данный исторический период наконец занялось заботой о нас, грешных, ибо почуяло, что скоро жрать будет некого. Стадо нужно подрастить, откормить и пополнить свежими овечками и баранами... Чем я и занимаюсь. И вполне осознанно — на нашем лугу подросла зеленая травка, и пастух симпатичный и на скрипочке играет, а псы — дрессированные и кусают только самых тупых баранов, — играть роль желчного пограничника мне даже нравилось.