Пепел и пыль (СИ) - Усович Анастасия "nastiel". Страница 21

Бен хмыкает, пожимает плечами. Я напрягаюсь, ожидая, что Бен захочет совершить очередную попытку нападения. Но вместо этого он разводит руками и наклоняется вперёд, словно приглашает закружиться в вальсе.

Издевается, придурок!

Бен подворачивает рукава водолазки выше локтя. Предплечья у него мощные, как две медвежьи лапы. На левом поблёскивают символы клятвы.

Я отвлеклась, и это становится моей ошибкой. Бен резко подаётся вперёд. Я пячусь назад, спотыкаюсь о собственные ноги и заваливаюсь на спину.

Бен громко хохочет.

— Ты так безнадёжна, что мне тебя даже немного жалко, — говорит он, подходя ближе.

Я жду, что Бен схватит меня за ногу и потащит в центр ковра, где скрутит в бараний рог, но вместо этого он протягивает руку с явным намерением помочь мне подняться. Я принимаю помощь и тут же плачу за это тем, что перелетаю через плечо Бена в очередном броске.

В этот раз приземляюсь на живот, попутно ударяясь о маты и подбородком. Челюсть ноет, я провожу языком по зубам. Все на месте. Крови, вроде, тоже не чувствуется.

— В следующий раз, напомни мне напомнить тебе о том, что Бену нельзя доверять, — произносит незнакомый голос.

Я переворачиваюсь на спину и вижу женщину с рыжими волосами. Она тоже протягивает мне руку, и в этот раз я не верю. С трудом, но встаю сама.

— Теперь об этом я сама уже не забуду, — сквозь зубы цежу я.

Бен позади рыжей довольно скалится, но как только женщина легко дёргает головой в его сторону, он встаёт в ровную стойку: ноги на ширине плеч, руки за спиной, лицо становится непроницаемым.

— Татьяна, — представляется рыжая. — Куратор защитников. А ты Ярослава?

— Слава.

— Точно, — Татьяна щёлкает пальцами. — Дима мне говорил. Ну, как тебе у нас?

Я неуверенно пожимаю плечами.

— Необычно, — затем пальцами касаюсь ушибленного подбородка. — И немного больно.

— Дети, — вздыхает Татьяна. — Так и норовят сломать что-нибудь себе или окружающим. Поэтому я своих и не завожу — мне этих с головой хватает. — Она на одних пятках разворачивается ко мне спиной. Я несмело подхожу ближе, поднимаю на неё глаза. Татьяна оглядывает зал, словно что-то проверяя. — Дмитрий мне явно не доплачивает.

Я прыскаю, но по неизменно серьёзному лицу Татьяны понимаю, что это не шутка. Тогда делаю вид, что кашляю, скрывая смешок.

— Ладно, — Татьяна упирает кулаки в пояс. Одета она как все защитники: камуфляжные штаны, такая же майка, коричневый пояс из грубой кожи, армейские сапоги. — Бен, вольно. Собирай всех на построение через пять минут, я пока покажу Славе оружие.

Бен коротко кивает и ретируется к своей обуви. Татьяна же ведёт меня в другой сектор. Он отгорожен от основной части помещения металлическими пластинами, стоящими вплотную друг к другу. Мы огибаем их, и я понимаю, что это не пластины, а задние стенки стеллажей. Их полки забиты оружием.

У меня перехватывает дыхание.

— Я являюсь куратором защитников, но преподаю только боевые дисциплины. Помимо этого у нас имеются теоретические и практические занятия в других областях, вроде тактики или экстремальной медицины. — Татьяна проводит ладонью по полке стеллажа. — В зависимости от ситуации, мы пользуемся оружием для ближнего боя, метательным или огнестрельным. Лично я в своё время больше предпочитала это. — Татьяна снимает с крючков то, в чём я не сразу, но всё-таки узнаю арбалет. — Для всего остального у меня были руки и ноги.

Тут не поспоришь: Татьяна в отличной форме. Бицепсы на её руках внушительные, я вижу их изгибы, когда женщина перехватывает арбалет и делает вид, что целится в несуществующую мишень.

— Стреляла когда-нибудь? — спрашивает Татьяна.

— Компьютерные игры считаются?

Татьяна усмехается.

— Я так и думала. Знаешь, это даже хорошо. С нуля научить гораздо легче, чем переучивать того, кто один раз пострелял в тире и теперь считает себя профессионалом.

Татьяна протягивает мне арбалет. Он тяжелее, чем кажется на вид.

— Всё колющее и режущее у нас сделано из различных сплавов: от серебра до обычного железа, в зависимости от того, против кого его необходимо использовать.

Возвращаю кураторше арбалет, а взамен она протягивает мне кинжал причудливой формы: его острие загнуто внутрь и разделено надвое.

— Например, так как нимфы хоть и смертны, но обладают сильным даром исцеления, им для перестраховки лучше вырвать сердце.

Перебрасываю кинжал из ладони в ладонь, прикидываю, с какой силой нужно бить, чтобы проломить им рёбра. Делаю вид, что это меня совсем не пугает, хотя в животе образуется тугой узел.

— Чёрное покрытие на этом красавце, — Татьяна снимает с подставки кинжал, лезвие которого напоминает волну, — обсидиан. Подобный сплав не очень по душе оборотням.

Этот кинжал беру во вторую руку. На единственном свободном куске стены тут висит зеркало, и я иду к нему, чтобы взглянуть на себя со стороны. В отражении какая-то девчонка с серым лицом и ножами, которые из-за причудливой формы можно принять за сувенирную безделушку.

Я выгляжу глупо и одновременно поэтично: ни дать, ни взять обезьяна с гранатами.

— Слава, не напрягайся, — доносится до меня женский голос. — Ножи не причинят никому боли, если твои руки не позволят им это сделать.

Вместо того, чтобы послушать совета, я разглядываю в зеркале Татьяну. У неё грубые черты лица, острый подбородок, высокие скулы. Яркое освещение оставляет тени на её сильно выступающих ключицах, а плечевые кости настолько остры, что, мне кажется, колют не слабее ножей. Но из-за мышц у меня не повернётся язык назвать Татьяну худой.

Она сильная. Более того, она кажется мне непобедимой.

— Ладно, давай это сюда.

Татьяна забирает у меня ножи и перед тем, как вернуть их на место, прокручивает каждый в руке, словно ударник барабанные палочки.

— Пожалуй, подождём пока с огнестрельным, если на тебя такое впечатление произвели обычные зубочистки.

Я согласно киваю. Параллельно пытаюсь вообразить, каково это — спустить курок, целясь кому-нибудь в сердце. Мне даже кажется, что я различаю звук выстрела. Оказывается, это Татьяна хлопает в ладоши.

Раз. Два. Кто-то бегает по залу.

Когда мы выходим из-за стеллажей, Татьяна хлопает в третий раз, и в помещении повисает оглушительная тишина.

Все защитники выстроились в одну шеренгу.

— Дисциплина — это единственное, чего я требую от своих ребят. Не проблема, если они плохо стреляют или не отличают прямой удар от бокового. — Татьяна хватает меня за локоть и подводит ближе к шеренге. — Проверено на опыте — от того, что одна из единиц не умеет слушать, вся команда страдает сильнее, чем если она же не с первого раза попадает по мишени.

Татьяна ставит меня между Беном и девушкой с красными волосами. Я повторяю их позу, чтобы хотя бы тут не выделяться: выпрямляю спину, ставлю ноги на ширину плеч, руки завожу за спину, сцепляю ладони.

Но моя обувь всё ещё стоит в десятке метров от меня. Остаться незамеченной уже не получится.

— Начнём наше утро как обычно: получасовая разминка, затем оперативники берут тренировочное оборудование и идут в имитационную комнату. Остальные делятся на пары и приступают к спаррингам. — Татьяна замолкает. Её взгляд останавливается на мне. Вопреки моим ожиданиям, жалости в нём я не вижу. Татьяна командует: — Направо. — Все поворачиваются, я — с опозданием. — Лёгким бегом по залу — марш!

Шеренга дёргается в унисон и пускается трусцой. Я бегу за девушкой, зацепившись взглядом за её красные волосы. Первые пару кругов держусь на оптимизме и адреналине, потом начинаю чувствовать боль в правом боку. Но никто не останавливается и не сбавляет шаг, поэтому я сжимаю челюсть и пытаюсь вспомнить, как правильно дышать.

Носом? Ртом? Кажется, уже не важно — и так, и так, я задыхаюсь.

— Шагом пошли! — кричит Татьяна. Не знаю, сколько времени прошло, но у меня перед глазами уже давно всё двоится.

Замедляюсь, перехожу на шаг. Боль в боку не сразу, но проходит.