Пепел и пыль (СИ) - Усович Анастасия "nastiel". Страница 48

— Вообще-то, я так грязно не работаю.

Бен бросает на меня быстрый взгляд через плечо, я замечаю его ухмылку.

— Ты ведь, на самом деле, не боишься высоты, — говорит он. — Это тебе только так кажется. Типа, самовнушение.

Я качаю головой и скрещиваю руки на груди.

— Не все такие бесстрашные, как ты, Бен.

В ответ мне он лишь хмурит брови. Я думаю, что Бен захочет предложить мне помочь спуститься вниз, ведь любой нормальный человек на его месте именно так бы и поступил, и даже мысленно решаю согласиться, когда Бен вдруг вскакивает на бордюр спиной к четырёхэтажной пропасти и растягивает губы в широкой улыбке.

— Не будь дураком, — говорю я. — В смысле, ещё большим, чем есть на самом деле.

Бен делает совсем небольшой шажок назад, который кажется мне фатальным.

— Бен! — громко восклицаю я.

Но самого Бена это лишь забавляет. Он-то ситуацию контролирует — это я понятия не имею, чего от него ждать.

В ровной армейской стойке Бен разворачивается на пятках ко мне спиной, широко раскидывает руки в стороны и принимается балансировать на одной ноге.

Это всё никак не вписывается в рамки моего терпения.

С абсолютным вакуумом в голове, на ватных от страха ногах, я подлетаю к Бену, хватаю его за куртку и с нечеловеческой, как мне кажется, силой тяну на себя. Бен, размахивая руками как пытающийся удержаться на плаву тонущий, падает с бордюра обратно на крышу.

— Ты чего творишь? — вопит он, аж щёки горят.

Я бью его по козырьку кепки, она слетает с его головы и начинает парить по крыше, подхваченная потоком ветра.

— А ты чего творишь? — переспрашиваю я. — Помереть хочешь?

— Я смерти не боюсь! — прыскает он в ответ.

Эти его слова накладываются на другие, очень похожие, но сказанные с более игривой детской интонацией, и заставляют меня вспомнить то, что я так старательно пытаюсь в себе похоронить вот уже долгие пять лет.

То, из-за чего до встречи с Лией у меня не было друзей.

«Не волнуйся! Я — супермен! Я не боюсь ничего: ни врагов, ни смерти!».

— А стоило бы, — произношу я приглушённо. Голос как из трубы. Прежде чем продолжить, я откашливаюсь. — Хотя бы подумай о тех, кому ты дорог.

— Из таких остался только Марк, и я понятия не имею, жив ли он сам, — Бен старается говорить спокойно, но его выдают эмоции на лице. — Чего мне терять?

— А родители?

Вместо ответа Бен отмахивается.

— Перестань, — продолжаю я. — У тебя вон, целый штаб людей, которым ты не безразличен!

Бен смеётся, и от этого смеха мне холоднее, чем от пробирающего до костей ветра.

— Знаешь, как я их вижу? Добрая половина — незнакомцы, с которыми я за всё время обменялся лишь парой фраз. Все они ненавидят меня, ведь я лучше. Для кураторов я просто очередной подросток, и они не побоятся, в случае чего, запихнуть меня в самое сердце какой-нибудь войны, лишь бы только спасти человечество. Плюс, бывшая девушка и её парень, которые так счастливы, что меня блевать тянет. И только Марк — лучший друг на всём белом свете. Была ещё Тори, но ты в курсе, что от неё не осталось ничего, кроме воспоминаний и мясного фарша.

Я морщусь. Невозможно так говорить об умершем друге. Уж лучше совсем не говорить — именно так я и поступаю.

Поэтому о Кирилле все уже давно позабыли.

Все, кроме меня.

— Ты не прав.

— Не тебе меня судить.

— Не думай, что если я новенькая, то ничего не понимаю. Особенно — по части потерь.

Бен оглядывает меня. Долго. Внимательно. Так обычно рассматривают кого-то, кто действительно смог заинтересовать: прицениваются, просчитывают выгоду, прикидывают потери.

В конце концов, Бен кивает.

— Прости, — вдруг произносит он.

Это меня обезоруживает.

— За что?

— За всё, что сейчас рассказал. Помутнение какое-то. Жаловаться — не моя фишка.

— Дай угадаю: как и любовь, потому что это тоже только для девчонок и слабаков?

— Отношения, — поправляет Бен, будто учесть эту разницу крайне важно. — Любовь забавная. Она как единорог, или аленький цветочек, или пасхальный кролик…

— Намекаешь на то, что её не существует?

— Бинго! А от того, что не существует, обычно меньше всего проблем.

Бен бросается в сторону в попытке догнать свою кепку раньше, чем она упадёт с крыши. Я слежу за ним. Бен всей своей сущностью вызывает во мне противоречивые чувства. С одной стороны, он круглый болван, придурок и неандерталец, и я скорее спрыгну с крыши вниз, чем подружусь с ним. Я никогда ещё не встречала настолько зацикленных на себе людей с огромным комплексом Бога и самолюбием таких размеров, что оно заходит в комнату раньше своего владельца.

Но с другой стороны, всё это настолько абсурдно, что я почти уверена: фальшь, напускное, игра на публику. Он не верит в любовь — значит, однажды ему разбили сердце. Он ненавидит жаловаться — значит, однажды ему плюнули в раскрытую душу.

Бен наконец ловит кепку и водружает её обратно на голову. А я и представить себе не могу, каким терпением придётся запастись, чтобы принять его со всеми заморочками. Как-никак, с завтрашнего дня и на неопределённый срок нам придётся работать вместе и, возможно, даже жить в одном здании.

— Кстати! — вспоминаю я. — Ты должен мне косарь. Я прошла вводный курс и завтра принесу клятву!

— Принимаешь кредитки или чеки? — спрашивает он.

Я отрицательно качаю головой. Направляюсь в сторону лестницы.

— Веб-мани? Может, возьмёшь консервами? — слышу за спиной приближающиеся шаги.

— Нет, спасибо.

— Ну и ладно.

Бен обгоняет меня, в прыжке разворачивается и оказывается уже на лестнице. Исчезает из виду, едва я успеваю опомниться. Десяток секунд — и между нами как минимум пара пролётов. Точно сказать не могу, потому что на лестницу не смотрю.

Страшно.

— Тебя там парализовало, что ли? — кричит Бен.

И оказывается прав. Ноги и руки действительно не слушаются. Я стою в шаге от лестницы и всё никак не могу собраться. Горло сковывает огненное кольцо, а лёгкие наполняются свинцом.

Я не смогу спуститься. Разве что кубарем.

Слышу скрип железа. Из-за бордюра показываются сначала пальцы, потом предплечья, подтягивающие за собой остальное тело. Наконец и голова Бена.

— Всё настолько плохо, что ли? — спрашивает он, так и замерев. Не знаю, что ему ответить. Качаю головой. — Чем же тебя высота так пугает? В детстве много падала?

Почти угадал. Я закусываю губу, раздумывая. Не проходило и дня, чтобы я не вспоминала о Кирилле, но говорить о нём вслух — это как выставить напоказ что-то только твоё, что-то очень личное.

— Когда мне было двенадцать, — произношу тихо, всё ещё не уверенная в правильности этого, — у меня и у моего лучшего друга было достаточно необычное хобби: мы лазали по стройкам в попытке найти приключения на свою пятую точку. В один из таких вечеров, Кирилл сорвался вниз. Расстояние было не таким уж и большим, и всё бы, может, обошлось, если бы он не упал на металлические штыри. Последнее, что помню — это его кровь и запрокинутая голова с остекленевшими глазами. С тех пор, высота для меня — табу.

— Мне очень жаль, — произносит Бен. Кряхтя, он забирается обратно на крышу. — Хочешь, откроем портал?

— Ради того, чтобы просто спуститься на этаж вниз?

— У тебя есть другие идеи?

— Я справлюсь, — говорю я.

Бен, похоже, едва ли верит. Он прыскает, отходит в сторону и указывает на лестницу в приглашающем жесте. Я собираю всё то последнее, что нахожу в себе: гордость, принципиальность, остатки храбрости — и делаю первый шаг к краю.

— Как ты вообще сюда забралась?

— Не знаю.

— А зачем?

— Захотела проверить, не стала ли я более бесстрашной после сегодняшнего… Или наоборот, осталась ли я собой. Не знаю. Правда, Бен, не знаю. Я особо не думала в этот момент…

— Что верно, то верно, — отмечает Бен. — Ладно. — Он протягивает мне руку. — Я помогу. А ты простишь мне ту тысячу.

Воспользовался-таки моментом.