Больше, чем желание (ЛП) - Блэк Шайла. Страница 36

Но драконить ее было слишком весело.

Толпа аплодирует. Она улыбается. Спускаясь со сцены, говорит что-то ди-джею, и он смотрит на меня. О, так вот как она хочет мне отомстить — смутить меня на публике. Не дождется. Не так.

Когда она возвращается, я беру ее за руку.

— Пойдем.

— Неа, — она садится и поднимает бровь. — Твоя очередь.

— Ты обещала, что петь я не буду.

— Если я не могла ничего решать по поводу своей песни, то и обещания мои обнуляются, — аргументирует она. — Смирись с этим, сосунок.

— Ни за что. Я ухожу.

Официантка наконец приносит нам коктейли и растворяется в толпе прежде, чем я успеваю расплатиться. Я даже не знаю, сколько эти коктейли стоят. Дерьмо.

— Что ты там говорил? — Кили улыбается и невинно хлопает ресницами.

— Отстой.

Она смеется.

— Ты сможешь.

Я нервничаю. Это глупо, потому что я знаю, что никогда больше не увижу этих людей. Черт, половина из них настолько пьяна, что я сомневаюсь, вспомнят ли завтра, что вообще были здесь, не то что какой-то болван фальшиво пел. Но это все еще не причина, чтобы перестать искать официантку с наличкой в руке, чтобы уйти как можно быстрее.

— Максон, — зовет ди-джей, — Где… — он замечает и жестом указывает на меня. — Давай на сцену, дружок.

Со стоном поднимаюсь на ноги. Я бросаю на Кили взгляд, обещающий возмездие. Когда я выхожу на сцену и беру микрофон, я очень стараюсь не думать о том, что около пятидесяти человек смотрят на меня так, будто ожидают чего-то крутого.

Я их сильно разочарую.

— Кили сказала, ты девственник в караоке, — начинает ди-джей.

Я киваю.

— Меня уже очень давно никто не называл девственником.

Толпа смеется. По крайней мере, я вызвал у них улыбку, прежде чем пробить им барабанные перепонки.

— Твоя прекрасная девушка выбрала для тебя песню. Сказала, ты любишь сложности.

О, вот и все. Несмотря на то, что я заплатил небольшое состояние за ее преображение, я собираюсь убить Кили, как только мы вернемся домой. Я смотрю на нее через стойку. Она улыбается и выглядит чертовски счастливой. Я вызвал это выражение на ее лице. Моя глупость и полное отсутствие таланта заставляют ее радоваться.

Окей, в этот раз я смирюсь.

Мне становится страшно — вдруг она выбрала сложную песню, которая потребует от меня соображать слишком быстро? Эминема, например? Или еще хуже, выбрала что-то невозможное, как «Богемская рапсодия».

Но, когда загорается монитор, я вижу название песни. Glen Campbell — Wichita Lineman. Не та ли это песня, которую сильно любил мой дедушка? По-моему, она. Напоминает мне о лете, мороженом, которое я спер у бабушки после полдника и убежал в сарай. Добрые времена с хорошим человеком. Может, если я сосредоточусь на приятных воспоминаниях о возне со своим стариком, я смогу пережить это.

После плаксивых вступительных нот появляются слова на экране, и становится ясно, что я должен начать петь. Я действительно не помню ни мелодию, ни ритм. Черт, я почти не помню эту песню. Каким-то образом я справляюсь с первой парой строк, но всем понятно, что пою я отстойно. Ни одной ноты в тоне. Я обращаюсь к Кили за помощью. Я знаю, что я должен держать удар и все такое, но на самом деле сейчас я не в состоянии показывать себя публике. Вы можете что угодно говорить о мужском эго, но от таких мучений мои внутренности свертываются, а яйца сморщиваются.

Я так сосредоточился на том, что мой голос, вероятно, стал трагедией для барабанных перепонок посетителей, что пропустил строчку. Кили махнула мне рукой, и я посмотрел на монитор. Я отстал. Черт. Мигающие слова расплываются. Я потею. Я пытаюсь удержать микрофон, но чувствую лишь покалывание в пальцах. Почему я не могу дышать?

Мелодия наполняет меня, и мозг начинает работать. Она кажется знакомой, поэтому я беру микрофон и пою что-то о нытье, прежде чем приступить к следующей строчке. Но когда я готовлюсь к тому, чтобы произнести последнее слово в куплете, я смутно вспоминаю, что нота намного выше, чем мой ограниченный диапазон. Даже если я попробую это сделать, мой голос сломается, как у тринадцатилетнего мальчика.

Я замолкаю. Меня охватывает паника. Пот льется ручьем. Сердце колотится. У меня кружится голова, я опираюсь на стол ди-джея. Я смотрю на Кили в надежде на помощь.

Она хватает вещи и бежит мне на помощь. К моменту, когда она поднимается ко мне на сцену, я с видом полного идиота смотрю на публику и моргаю. Я пытаюсь собраться с мыслями, но слова словно начинают сменять друг друга еще быстрее. Я клянусь, мои коленки дрожат, и я готов упасть.

Вдруг она оказывается рядом со мной, ее сумка свисает с плеча, а другая рука обнимает меня за талию. Она берет микрофон из моих рук и начинает петь о том, что нуждалась во мне и хотела быть со мной все время.

Я всегда считал эту песню бессмысленной. Но, услышав ее впервые за двадцать лет в эмоциональном исполнении Кили, я словно слышу ее совершенно иначе. Когда эта, казалось бы, глупая ковбойская песня успела стать такой тоскливой и трогательной?

Кили удается спасти этот музыкальный кошмар, хотя она и поет на октаву выше, чем в любой из когда-либо услышанных мною версий. После второго куплета я, наконец, снова могу дышать. Глаза обретают способность фокусироваться. Она стоит рядом со мной, крепкая, словно камень. Я в порядке. Я даже могу разобрать слова. А затем Кили поет припев, и он разрывает мое сердце.

Внезапно загорается свет. Я слышу аплодисменты. Толпа благодарит Кили, а я чувствую себя лучше от того, что все закончилось.

Она берет меня за руку и ведет обратно к столу, где она расплачивается за напитки. Мы доходим до машины.

— Ключи?

— Я поведу.

— Нет, — Кили качает головой. — Ты сливаешься со стеной.

Я открываю рот, чтобы поспорить, но спотыкаюсь о собственные ноги, пытаясь дойти два шага до машины.

— Блять.

— Что ты говоришь?

С раздражением я передаю ей ключи.

— Ты хотя бы знаешь, куда мы поедем?

— Конечно. Садись.

Она доводит меня до пассажирского сидения и помогает сесть. Пару секунд спустя она оказывается рядом со мной и заводит двигатель. Я никогда не сидел на пассажирском сидении в собственной машине. И это точно не то, что мне нравится.

Когда она трогается с места, я рад, что крыша машины опускается. Ветер в лицо одновременно отрезвляет и спасает.

— Я не понимаю, что там произошло.

— Мне кажется, ты испытал что-то между страхом сцены и панической атакой.

Это смешно.

— У меня не бывает панических атак.

— Это не то, чего стоит смущаться. У моей мамы они периодически случались в первые годы после смерти отца. Ты просто травмирован… и эмоционально закрыт. Когда долго подавляешь эмоции, тело может отказаться это продолжать, и произойдет что-то такое.

Мне хочется назвать это дерьмом. У меня нет эмоций.

C другой стороны, раньше такое уже происходило. Однажды, несколько лет назад, я проснулся, чувствуя, словно я не могу дышать или у меня сердечный приступ. Я вызвал 911, и медики забрали меня в больницу. Я был в шоке, когда они сказали, что со мной все хорошо. Как мне сказали, у меня был «эпизод», что бы это ни значило. Они выписали мне таблетки чего-то, что я даже выговорить не могу, и я должен был принимать их поштучно, если бы что-то такое снова произошло, а также позвонить, если бы симптомы ухудшились. Несколько месяцев мне не нужны были эти таблетки до одной ночи. Я лежал на диване и смотрел какой-то ужастик. Я был взбудоражен. Но это же только из-за фильма, верно? В ту ночь я все же выпил таблетку, и она вырубила меня на двенадцать часов. На следующий день я был словно с похмелья и чувствовал себя зомби. Остаток таблеток я смыл в унитаз.

— Я не хочу об этом разговаривать.

Выражение ее лица смягчается, она берет меня за руку.

— В этом нет ничего ненормального. С тобой все в порядке. Тебе нужно принять себя. И я не хочу быть заевшей пластинкой, но медитация поможет. Реально поможет.