Сила безмолвия - Кастанеда Карлос. Страница 37

Он объяснил, что особая последовательность, которую он имеет в виду, призывает к осознанию того, что собственная важность является силой, которая держит точку сборки фиксированной. Когда же собственная важность ограничена, энергия, которая требовалась для нее, больше не растрачивается. И тогда возросшая энергия служит трамплином для запуска точки сборки, автоматически и непреднамеренно, в невообразимое путешествие.

Когда точка сборки сдвигается, движение само по себе влечет отход от самоотражения, а это, в свою очередь, обеспечивает очищение звена, связующего с духом. Он высказался, что в конце концов, именно самоотражение отсоединило человека от духа.

— Как я тебе уже говорил, — продолжал дон Хуан. — магия — это путешествие-возвращение. Мы победоносно возвращаемся к духу, спускаясь в ад. И из ада мы выносим трофеи. Одним из них является понимание.

Я сказал ему, что его последовательность кажется очень легкой и простой, когда он говорит о ней, но когда я пытаюсь ввести ее в практику, то нахожу ее в полной антитезе легкости и простоте.

— Нашей трудностью в этом простом продвижении, — сказал он. — является то, что большинство из нас не желают признать, что для его достижения нам нужно очень мало. Мы нацелены ожидать инструкции, учения, руководства и мастеров. И когда нам говорят, что мы не нуждаемся ни в чем, мы не верим этому. Мы становимся нарвными, потом недоверчивыми, и в конце концов, рассерженными и разочарованными. Если мы и нуждаемся в помощи, то она не в методах, а в подчеркивании. Если кто-то заставляет нас осознавать, что нам необходимо сокращение нашей собственной важности, то эта помощь реальна.

— Маги говорят, что мы не нуждаемся в тех, кто убеждал бы нас в том, что мир бесконечно сложнее самых безумных наших фантазий. Тогда почему же мы зависимы? Зачем мы умоляем кого-то руководить нами, когда можем сделать это сами? Мощный вопрос, не правда ли?

Дон Хуан замолчал. Очевидно, он хотел, чтобы я обдумал вопрос. Но в моем уме царили другие заботы. Мое воспоминание подорвало определенный фундамент, в который я непоколебимо верил, и теперь я отчаянно нуждался в том, чтобы он определил его вновь. Я нарушил долгое молчание и выразил свою озадаченность. Я сказал ему, что давно уже смирился с неизбежностью забывать целые эпизоды, от начала до конца, если они происходили в повышенном сознании. Вплоть до этого дня я мог вспомнить все, что я делал под его руководством в моем состоянии обычного сознания. Однако, завтрака с ним в Ногалесе в моем уме не существовало, пока я не воссоздал мое воспоминание о нем. А это событие должно было происходить в мире повседневных дел.

— Ты забываешь нечто очень существенное, — сказал он. — присутствия нагваля вполне достаточно для того, чтобы сдвинуть точку сборки. Я все время ублажал тебя ударом нагваля. Удар между лопатками, который я обычно наносил, был успокоительным средством. Он служил для того, чтобы устранить твои сомнения.

Маги используют физический контакт как толчок по телу. Он ничего не создает, но вызывает доверие ученика, который подлежит манипуляции.

— Тогда кто же сдвигает точку сборки, дон Хуан? — спросил я.

— Это делает дух, — ответил он тоном человека, потерявшего свое терпение.

Он, казалось, сдерживал себя, улыбаясь и покачивая головой из стороны в сторону смиренным жестом.

— Мне трудно это принять, — сказал я. — мой ум управляется законом причин и следствий.

Мои слова вызвали обычный приступ его необъяснимого смеха — необъяснимого с моей точки зрения, конечно. Я, наверное, выглядел раздосадованным. Он положил свою руку на мое плечо.

— Я смеюсь вот так периодически, потому что ты сумасшедший, — сказал он. — ответы на все вопросы, которые ты задаешь мне, прямо бросаются тебе в глаза, и ты не видишь их. Я думаю, слабоумие — это твой бич.

Его глаза были такими блестящими, такими безумными и озорными, что я в конце концов рассмеялся сам.

— Я настаиваю до изнеможения, что в магии нет процедур, — продолжал он. — нет методов, нет ступеней. Имеет значение только одна вещь — движение точки сборки. И нет процедуры, чтобы вызвать его. Это действие случается всегда само по себе.

Он подтолкнул меня, как бы выпрямляя мои плечи, а затем посмотрел на меня, взглянув прямо в глаза. Мое внимание стало прикованным к его словам.

— Давай посмотрим как ты понял это, — сказал он. — я сейчас сказал, что движение точки сборки случается само по себе. Но я также говорил, что присутствие нагваля передвигает точку сборки его ученика, и что нагваль маскирует свою безжалостность либо помогая, либо препятствуя этому передвижению. Как ты разрешишь это противоречие?

Я признался, что только что хотел спросить его об этом противоречии, но не могу и подумать о том, чтобы решить его. Я же не практикующий магию.

— А кто ты тогда? — спросил он.

— Я студент-антополог, пытающийся понять, чем занимаются маги, — ответил я.

Мое утверждение было не совсем верно, но не было и обманом.

Дон Хуан бесконтрольно расхохотался.

— Слишком поздно ты спохватился, — сказал он. — твоя точка сборки уже сдвинута. А именно ее движение и делает тебя магом.

Он заявил, что кажущееся противоречие на самом деле является двумя сторонами одной монеты. Нагваль завлекает точку сборки в движение, помогая разбить зеркало самоотражения. И это все, что может сделать нагваль. Действительной причиной движения является дух, абстрактное, то, что невозможно ни увидеть, ни ощутить, то, что кажется несуществующим, и которое тем не менее здесь. По этой причине маги утверждают, что точка сборки движется сама по себе. Или они говорят, что ее движет нагваль. Нагваль, будучи проводником абстрактного, позволяет ему выражаться через свои действия.

Я вопросительно взглянул на дон Хуана.

— Нагваль движет точку сборки, и тем не менее он сам не вызывает ее действительное движение, — сказал дон Хуан. — или, возможно, более уместно сказать, что дух выражает себя в соответствии с безупречностью нагваля. Дух может передвигать точку сборки при одном присутствии безупречного нагваля.

Он сказал, что хочет пояснить этот пункт, так как если он не будет понят, нагваль возвратится к собственной важности, и это будет его разрушением.

Он сменил тему и сказал, что, поскольку дух лишен воспринимаемой сущности, маги имеют дело скорее с особыми случаями и способами, благодаря которым они могут разбить зеркало самоотражения.

Дон Хуан заметил, что здесь важно понять практическую ценность различных способов, которыми нагвали маскируют свою безжалостность. Он сказал, что моя маска великодушия, к примеру, соответствует тому, чтобы иметь дело с людьми на поверхностном уровне, но она бесполезна для разрушения их самоотражения, поскольку вынуждает меня требовать от них почти невозможных решений. Я жду, что они прыгнут в мир магов без всякой подготовки.

— Такое решение, как этот прыжок, должно быть подготовлено заранее, — продолжал он. — а для того, чтобы подготовить его, пригодна любая маска, скрывающая безжалостность нагваля, кроме маски великодушия.

Может быть, потому, что мне отчаянно хотелось поверить, что я действительно великодушен, его замечания о моем поведении вызвали во мне ужасное чувство вины. Он заверил меня, что мне здесь нечего стыдиться и что единственным нежелательным следствием было то, что мое псевдо-великодушие не приводило к позитивному надувательству.

В этом отношении, сказал он, хотя я и напоминаю его бенефактора во многом, моя маска великодушия слишком груба, слишком очевидна, чтобы ценить меня как учителя. Маска рассудительности, такая, как его собственная, наоборот, очень эффективна в создании атмосферы, благоприятной для передвижения точки сборки. Его ученики полностью уверены в его псевдорассудительности. Фактически, она так вдохновляет их, что он без труда может обманом заставлять их напрягаться как угодно.

— То, что случилось с тобой в Гуаямосе, было примером того, как замаскированная безжалостность нагваля разрушает самоотражение, — продолжил он. — моя маска стала твоим падением. Ты, как и все вокруг меня, веришь в мою рассудительность. И конечно, ты ожидаешь прежде всего продолжения моей рассудительности.