ХВ Дело № 3 (СИ) - Батыршин Борис. Страница 18

Коммодор поднял воротник шинели — ветер с моря накатывался студёными дождевыми шквалами, от которых почти не спасали парусиновые обвесы мостика.

— Не спуститься ли нам в кают-компанию, Алистер? Здесь становится неуютно, а нам много ещё что нужно сегодня обсудить.

Кроули захлопнул бювар.

— Откуда у вас эти бумаги?

— Из Москвы. — ответил коммодор. — Но раньше нас их получил господин, о котором упоминал ваш французский друг — не припомню имени, тот, что основал в Фонтенбло институт с довольно-таки претенциозным названием…

— Георгий Гурджиев, «Институт гармонического развития человека». И никакой он мне не друг — встретились раз-другой, побеседовали, вот и всё знакомство. Я вообще слабо представляю, что у такого человека могут быть друзья.

— Как и у вас, Алистер, как и у вас. — Джоунс улыбнулся едва заметно, самыми кончиками губ. — Люди вашего склада нуждаются в поклонниках, единомышленниках, возможно, врагах — но друзьям возле них не место.

Кроули досадливо поморщился.

— Может, обойдёмся без философских отступлений? У меня имеются свои источники в Советской России — и они сообщают, что русский профессор Барченко плотно работает сейчас с «наследством» Либенфельса. И собирается в ближайшее время повторить его опыты с зомби.

— А каковы его шансы на успех, ваш источник не уточнил?

— Полагаю, он и сам этого не знает. — Кроули пожал плечами. — Но, боюсь, они невелики, ведь Барченко собирается пользоваться методикой Либенфельса, а к чему это привело — нам известно.

А эти записи не позволят вам сделать более точную оценку? — Джоунс кивнул на бювар, который Кроули всё ещё держал в руках.

— Сомнительно. Это перевод, сделанный тем же Либенфельсом, и ошибка вполне могла закрасться именно на этом этапе работы. Вот если бы вам удалось заполучить копию, а лучше фотоснимок страниц манускрипта — тогда было бы о чём говорить…

— Мы над этим работаем. — сухо отозвался Джоунс. — Пока похвастаться особо нечем, но ясно одно — ваш Барченко изо всех сил старается ускорить процесс.

— А значит, с большой долей вероятности наделает и других ошибок, помимо тех, что заложены в стартовых, так сказать, условиях. — Кроули потёр ладонь о ладонь, словно предвкушая неудачу незнакомого, но уже неприятного ему русского. — Кстати, вы не знаете, почему он торопится? Я понимаю, Либенфельс — в замок проникли враги, они продвигались, уничтожая всех, кто пытался оказывать им сопротивление, и у него попросту не было другого выхода. Но сейчас — к чему торопиться? Ясно ведь, что эксперимент предстоит крайне рискованный, лучше хорошенько во всём разобраться заранее.

— Как вы догадываетесь, Алистер, Барченко действует не по своей инициативе и уж точно не из чисто научного любопытства. — ответил коммодор. — Хотя вполне допускаю, что и такой мотив имеет место. У него имеется высокопоставленный покровитель в ЧК, и, если верить моего информатору, он-то и торопит исследования. Возможно, хочет использовать полученные результаты во внутриполитической борьбе? Мы имеем сведения, что у большевиков намечаются перестановки в партийном руководстве, и это наверняка будет сопровождаться большой кровью.

— Одни коммунисты уничтожают других руками оживших мертвецов? — Кроули злобно ухмыльнулся. — Сюжет прямо-таки для Брэма Стокера!

— Скорее уж, для Джеймса Уэйла. Я слышал, он ведёт переговоры с киностудией «Юниверсал» об экранизации «Франкенштейна, а этот сюжетец, пожалуй, будет поубойнее.

— А где они собираются брать... как бы это получше… исходный материал для своих опытов? Наверняка понадобится не один и не два… экземпляра?

— Вы невнимательно меня слушали, Алистер. Я, кажется, упоминал, что большевики решили поиграть в дворцовые перевороты — на свой, большевистский манер? А при таких играх в «материале», как вы изволили выразиться, недостатка не бывает. А если вспомнить, что покровитель Барченко состоит в высшем руководстве ЧК — то это последнее, о чём ему стоит беспокоиться.

— Тут я с вами соглашусь, Джоунс. — Кроули присел к столу и снова открыл бювар. — Тогда, с вашего позволения, следующий вопрос: вы действительно полагаете, что русские будут устраивать свои эксперименты возле того озера?

— Как раз нет. Они собираются проводить их где-то на Украине, сейчас не вспомню названия.

— Тогда зачем мы затеваем эту экспедицию? Согласитесь, расстояние от побережья Кольского полуострова до берегов Днепра великовато даже для ваших построенных по специальному заказу «Соммерсетширов»!

— «Саутгемптонов», Алистер, опять вы всё перепутали. — коммодор добродушно усмехнулся. — Можете быть уверены, что подобная бредовая мысль нам и в голову не могла прийти. Всё гораздо проще: если большевики действительно устроят у себя в Кремле очередную заварушку, да ещё и с участием зомби, им уж точно будет не до того, чтобы приглядывать за каким-то озером у своих дальних границ, как бы не рвался господин Барченко заглянуть за Порог Гипербореи. А значит — на этот раз нам ничто сможет помешать.

Гудок хрипло прозвучал над акваторией — один раз длинно и два коротко, отрывисто. Стоящий на бочке сторожевик — обычный сейнер, на полубаке которого торчала горная трёхдюймовка на поворотной тумбе — отозвался тремя тонкими свистками, приветствуя вымпел Морпогранохраны ОГПУ, зелёный, с парой косиц и красным прямоугольником, разделённым на манер корабельного гюйса Российской империи прямым и косым крестами, и с пятиконечной звездой в центре. Вымпел развевался на флагштоке ледокольного парохода «Таймыр», спущенного на воду в Санкт-Петербурге в далёком 1909-м году.

На долю старого ледокола выпало немало всякого. В навигацию четырнадцатого-пятнадцатого годов он вместе с ледокольным пароходом «Вайгач» первым из русских судов прошел Северным морским путем из Владивостока в Архангельск, открыв по дороге архипелаг Северная Земля — тогда на правах первооткрывателей ему присвоили имя «Материк Николая II». Затем участие в войне с германцами, служба в отряде судов Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана. Простояв два года в Архангельском порту на консервации, ледокол прошёл капремонт и в двадцать пятом был передан сначала в распоряжении Убекосевера (эта пугающая аббревиатура обозначала всего лишь «Управление по обеспечению безопасности кораблевождения на северных морях») а уже оттуда — в мурманский отряд Морпогранохраны, где и состоял по сей день. Ещё в пятнадцатом «Таймыр» получил артиллерийское вооружение в виде двух противоаэропланных пушек системы Лендера, и теперь числился сторожевым судном.

— Что, Мироныч, идём норвежцев гонять? — спросил матрос. Имя его было Григорий, но соседи по кубрику обычно обращались к нему «Гришка». Круглая рязанская физиономия матроса была так густо усыпана веснушками, что они, казалось, делали немного ярче тёмный полярный день, много месяцев висящий над городом Романов-на-Мурмане, в семнадцатом году переименованный по распоряжению революционных властей в Мурманск.

Трюмный машинист Мироныч, служивший на «Таймыре» при всех властях, упрямо продолжал именовать город на старый манер, всякий раз вызывая праведный гнев судового помполита и смешки матросов — особенно тех, что пришли с недавним призывом. Таких, однако, было немного — во флот, тем более, в Морпогранохрану, входившую в структуру ОГПУ, брали только проверенных, политически грамотных. И любого другого на месте Мироныча давно бы уже привлекли по статье «контрреволюционная агитация» за ослиное его упрямство, но тут коса в виде комиссарской принципиальности и верности пролетарскому долгу нашла на камень. В его роли выступил капитан «Таймыра», осознающий свою ответственность за то, чтобы судно выходило, когда это нужно, из порта — и делало это своим ходом. Обеспечить сей хлопотный процесс из всего наличного плавсостава мог один единственный человек — именно этот самый машинист Мироныч, знавший механизмы ледокола как крот собственную нору. За что ему прощали и «Романов-на-Муроме», и постоянное нахождение под хмельком и упорное нежелание надевать форму. Казалось, окружающие перестали воспринимать Мироныча, как живого человека, а относились к нему, как к важной части судна — неказистой, изношенной, порой доставляющей мелкие неудобства проблемной, но жизненно необходимой для нормальной работы целого.