Тени над Гудзоном - Башевис-Зингер Исаак. Страница 74

Около Тридцать четвертой улицы Станислав Лурье зашел в кафетерий. «Ну, возьму я кофе. Чем это может повредить? Скоту тоже дают поесть перед убоем. Желудок занимается своим делом, он переваривает. В этом-то и кроется безумие. Каждый орган занимается своим делом: желудок переваривает, мозг думает. После смерти опять же начинается деятельность. Микробы пожирают всё. Ну а атомы? В них продолжается вращение: протоны, нейтроны, электроны. Они, наверное, и не знают, что их хозяин мертв или что он совершил самоубийство? А в чем выражается то, что человек якобы является их хозяином? Им все равно, во что они включены — в человека, в мышь, в навоз. У них есть свои собственные атомные счета. Вся эта индивидуальность для них не более чем насмешка… Но кому же это надо? Для чего вращается эта планета? Как долго она будет еще так вращаться вокруг собственной оси и вокруг Солнца? Какой-то смысл во всем этом все-таки должен быть…»

Станислав Лурье подошел к стойке буфета и взял кофе. Немного поколебавшись, взял и печенье. Уселся за стол, раскрыл книгу посередине и прочитал: «Всем необходима четко определенная и достижимая цель. Поразительно, как много людей не ставит перед собой никакой цели. Они плывут по течению. Проходят годы, а они так и не знают, чего же хотели. В историях всех добившихся успехов людей есть одна общая черта: каждый из них заранее поставил перед собой цель, которую хотел достичь». Станислав Лурье сразу же закрыл книгу. «Ну да. Так оно и есть. Чего я хотел достичь? Я изучал юриспруденцию, не имея к этому наклонности. Но почему я не стал изучать что-то другое, что больше меня интересовало? Я ведь очень любил читать описания путешествий. Но Амундсеном или Свеном Гедином [246] я бы все равно не стал. Моим настоящим устремлением был покой: хорошая жена, милый ребенок, мягкое кресло. С детства я был каким-то сонным, словно недостаточно высыпался в предыдущей реинкарнации. Может быть, именно из-за этого я и хочу покончить с жизнью. Чтобы получить возможность раз и навсегда выспаться…»

Станислав Лурье выпил кофе и съел печенье. Этот запоздалый завтрак посреди дня вызвал у него мучительное чувство голода и слабость в ногах. Кто-то оставил на столе коржик. Лурье взял его и принялся жевать. Это не кража. Они все равно бы выбросили этот коржик. Да, что же делать тем, у кого нет цели? Все эти советы для сильных людей, а не для слабых. Вот, например, эта девушка, которая ходит тут и убирает со столиков. Она не сможет стать ни Рокфеллером, ни Фордом, ни Эдисоном. Она будет так же убирать со столиков еще несколько лет. Потом выйдет замуж за какого-нибудь janitor [247] и сразу же начнет беременеть. Каждый год она будет рожать по ребенку. По субботам она будет тащить на себе пьяного мужа из бара, а он будет ее ругать и говорить гнусности. Дети у них получатся смесью их обоих. Коммунизм? Его тоже строят сильные. Слабые будут убирать со столиков во всех поколениях. Если они даже улетят на Марс, то они и там будут убирать со столиков… И даже если машины будут выполнять все работы, то они, слабые, все равно останутся тем, что они есть…

Станислав Лурье пошел к выходу. Книгу он оставил лежать на столике. Когда он уже стоял возле кассы, кто-то тронул его за локоть. Это была девушка, убиравшая со столиков. Она протянула ему книгу. Станислав Лурье сказал ей на это:

— Может быть, вы захотите ее прочитать. Я уже закончил.

— Что это? «Как добиться успеха в любви и на работе»? О нет, спасибо, у меня нет времени на чтение. — И она подала ему книгу. Обложка была влажной от ее руки. Он видел, как она возвращается с тряпкой вытирать со столиков. Ее лицо выражало нечто похожее на обиду. Ей не нужны книги… Книги не могут ей помочь…

Станиславу Лурье пришло в голову, что в определенном смысле у этой девушки есть цель в жизни: не иметь цели, а плыть по течению. Настоящие неудачники — это люди, подобные ему, те, кто не может для себя решить, иметь им цель или же не иметь. Поэтому-то он, Станислав Лурье, и неспособен даже убирать со столиков. За что и приговорен к смерти… Но найдутся ли у него силы хотя бы на это?..

Да, он обязан найти гирю или какой-нибудь другой тяжелый предмет…

3

Недалеко от Бауэри Станислав Лурье нашел то, что искал. На столе со всякого рода старьем лежал огромный магнит в форме подковы с двумя дырочками с обеих сторон. Что это? Деталь динамо-машины? Лурье поднял магнит, и его тяжесть поразила его. Он спросил продавца о цене. Тот посмотрел на Станислава Лурье с некоторым удивлением, как будто спрашивая: «На что вам сдался этот магнит?» Однако вслух сказал только:

— Два доллара.

Станислав Лурье сразу же заплатил. Через эти дырочки можно протянуть веревку и повесить магнит на шею. Он стеснялся идти по улице с огромным магнитом в руках, поэтому купил газету, чтобы завернуть в нее покупку. Он еще собирался зайти на пристань и посмотреть на паром, который ходит на Стейтен-Айленд, но с таким тяжелым грузом ему было трудно прогуливаться. «Если я все-таки сделаю это, то только ночью, темной ночью, когда не светит луна», — говорил он себе. Его не оставляло ощущение, что все это не более чем игра. Он еще был далек от окончательного решения. Ему было ясно, что подобное решение невозможно принять заранее. Можно только все для этого приготовить. Последний толчок должен произойти внезапно или вообще не произойти. «Ну так я потеряю только два доллара…» Станислав Лурье проявлял к магниту мальчишеское любопытство. В гимназии он проводил эксперименты с магнитом. Положив на него лист бумаги, насыпал на них металлические опилки, которые брал у слесарей. О, каким далеким все это выглядит теперь! Тогда в Варшаве были еще русские.

Ему надо было поехать домой и куда-то положить тяжелый магнит. Он сел на надземку Третьей авеню. Поднимаясь по лестнице, думал: «Сколько людей, проходивших здесь, уже мертвы? Миллионы пар ног, ступавших здесь, уже гниют в земле. Но где-то они обязательно должны были оставить след. Если собака-ищейка способна унюхать следы спустя несколько дней, то, может быть, есть такая сила, которая годы спустя обнаружит следы ног, прошедших по этой лестнице! Где я это читал? Космос полон следов. От каждой вещи остается память. Возможно, даже эти мои мысли не теряются. Может быть, на небе есть такой аппарат, который снимает фильм о человеке. Я буду уже мертв, но где-то сохранится картина того, как я ношусь с этим магнитом… Вот только чем это может помочь? Принято считать, что Бог мудр, но из чего следует, что Он к тому же и добр? Этому не может быть никакого доказательства…»

Станислав Лурье сидел у окна вагона. Как отталкивающе выглядел отсюда Нью-Йорк! Дома — кучи кирпича. Просто удивительно, что они не рассыпаются. Все квартиры тут маленькие, тесные, населенные людьми, привыкшими к тому, что грохот проходящих поездов проникает в их мозг день и ночь! И на что они могут надеяться? После десятков лет работы их выбрасывают, как ненужные тряпки. Когда они идут получать пособие по безработице, на них злятся служащие. Когда они становятся старыми, то побираются на улицах или валяются на койке в какой-нибудь богадельне. Однако им не хватает мужества, чтобы положить всему этому конец. Ну а когда они устраивают революцию, то попадают под власть тиранов, которые в тысячу раз хуже их прежних угнетателей…

В одной комнате, наверное, шла репетиция музыкального ансамбля. Группа мужчин дула в духовые инструменты. Кто-то стучал по барабану. Они выглядели как сборище шутов. В бильярдном зале несколько молодых людей играли в полумраке на грязном столе. Внизу находились ломбарды, ресторанчики без стульев, а только с табуретами возле барной стойки, лавки, в которых продавали утюги, кастрюли… День был теплый, но ночь ожидалась дождливая и прохладная. «Из всех видов лжи весна — наихудший! Она обладает всеми недостатками осени, — так говорил себе Станислав Лурье. — Она всегда полна дождями, холодами и разочарованиями». Поезд поминутно останавливался. Входили и рассаживались новые пассажиры. Как нелепо все они выглядели! Сырые лица, как будто вырубленные топором, дикие глаза, невероятно большие руки и ноги. Появилась женщина, такая толстая, что она еле-еле смогла пройти в дверь вагона. В глазах злость. Казалось, ее взгляд говорит: «Я толста не от хорошей жизни!..» Она уселась, заняв сразу два места. Опять же одежда. Где эти люди отыскали такие одеяния? Какие-то странные жилеты, майки желтоватой расцветки с какими-то нелепыми полосами и клетками. Они напомнили Станиславу Лурье польских крестьян и тряпье, продававшееся на Валовой улице… [248] Все собралось вдруг в этом вагоне: нищета, отталкивающая внешность, безвкусица. Дай им власть, они сделают то же самое, что и в России… Каждый из них лишь один раз взглянул на него и сразу же отвел взгляд. Где они живут? Куда едут? Было бы не удивительно, если бы этот поезд надземки заехал бы куда-нибудь в Лович [249] или Нижний Новгород…