Бабочка на запястье (СИ) - Ромазова Анель. Страница 76

— Не дотянем, — выдыхает коварный смешок и кивает в сторону двери в каких — то паре метров.

— Поспорим, — подстегиваю ее в ответ. На что она делает волну, проминаясь по всей обнаженной поверхности. Ногтями пробегается по затылку. Ширинка уже вплотную давит на стояк, а от этих манипуляций, словно натираешь член о раскаленный метал с зазубринами. Прикусываю ее нижнюю губу, чуть оттягивая. Ева ойкает, тут же отпускаю, — Не играйся, бельчонок. Хочу залюбить тебя… по всем правилам.

— Это как?

— С чувствами, Ева, в открытую, — закрепляю позицию, фокусируясь в голубом зеркале, — Ты — моя безвозвратно.

— Звучит как клятва, — тихо отзывается.

— Она самая, — заверяю ее, не в силах отсоединить обмен взглядами.

Только спустя минуту возвращаюсь к заложенному курсу.

Еще три ступеньки.

Вдох. шаг. поцелуй…

Шаг. поцелуй…вдох…

Замираем, напряжено сталкиваясь глазами.

Ток по венам…. Пульс в виски… Отпускаю…

Раскладываю на кровати, чтобы иметь непосредственно откровенный доступ к обзору. Рассматриваю совершенство розовой плоти с бисеринками сока. Раскрытая, не стесняясь. Во власти такого же голода. Он в ее темных зрачках залит до краев.

Дергаю штаны вместе с трусами. Медленно надвигаюсь, в таком состоянии, это практически подвиг. Затем, оставаясь на вытянутых руках, нависаю сверху.

Нагнетаю между нами, определенно, лирический момент.

Глаза в глаза. Кожа к коже. Тела в унисон. Стабилизируемся в одной точке. Я проникаю. Она забирает.

Провожу ладонью по шее, скуле, упиваюсь очередным поцелуем. Демоны внутри нетерпеливо постанывают, но Еве хочется нежности. По тому как томно двигается, сдерживая резкость моих рывков.

Переворачиваюсь, размещая нас в сидячей позе. Фиксирую ладонь на спине, по линии позвоночника. Стенки с обилием влаги, как кокон, тесно окутывают член. Удовольствие заходит на внутриклеточный уровень. Выкатывая такие дозы эндорфина в кровь, что она от густоты, едва вливается в вены.

Ева поднимается, потом опускается. Скользит, натирая своим шелковым капканом С бурными вздохами грациозно раскачивается. По трепещущим ресницам считываю ту же остроту распирающих эмоций.

Широко распахивает глаза. Меня срывает с катушек, от захлестнувшего наслаждения. Прибиваюсь зубами к тонкой венке на шее, тут же зализываю под звонкий вскрик.

Ева откидывается назад, полностью опираясь на мою поддержку. Влажным маршрутом двигаюсь вниз и со всей дури всасываю розовый сосок. Начинаю, максимально мощной амплитудой, вбиваться в ее тело. Чистый кайф, неразбавленный. Как никогда прежде.

Рывок. рывок. стон.

Судорожный спазм пролетает, запуская спирали фейерверков перед глазами, когда нас одновременно накрывает. Кончаю, забывая себя контролировать, и крепко сжимаю ее. Ментально перемещаюсь в иную вселенную, где кроме Евы — нет ничего. Моя личность при этом стирается с файлов подсознания.

Туман в голове разгоняется, только когда она начинает выворачиваться из моих железобетонных объятий.

— Дамир, пусти мне больно.

— Прости, крошка, не рассчитал, — утягиваю обратно, мешая соскочить в сторону.

— Ты опять это сделал. Соблазнил, чтобы я не задавала вопросы.

Чего — чего, а вот гнева я точно не ожидал. Хоть и заслужил. Но я свое чистилище оттоптал от начала до конца.

Когда вытаскивал из горящего дома. Когда вместе с ней боролся за жизнь в скорой. Когда корчился от бессилия, ожидая, в пропахшем хлоркой коридоре. Умирал сотни раз, разъедаемый чувством вины, что не смог уберечь. А потом на смену пришла тоска, с приторным вкусом одиночества. Далеко за пределами болевого порога.

Доживать до вечера, а потом всю ночь рассматривать ее фото. Расползаться по швам. Кровоточить внутри. Не думал, что смогу настолько сильно увязнуть в ком-то. А она влетела искрой и выжгла поля в моей груди.

— Ева, стоп. Притормози. Хочешь поговорить — я не против. Только без истерик, — выбиваю на слегка повышенных, позволяю себе больше, чем могу.

Затихает, придерживаясь пальцами за предплечья, но вспышки в глазах просто рвут меня в клочья.

— Не командуй. Здесь не твоя территория. Ты здесь иностранец

Дух соперничества гонит эмоции в обратную тягу. Только она может за две секунды вывести из себя. Я же не по собственной прихоти и не от бесчувствия в Лондон уехал. Все упреки, что бросил ее, как-то идут мимо кассы.

Медленно веду глазами по разгневанной белочке. Блять! в своей злости она просто прекрасна. Горит в пятьсот ватт. Брызги моей спермы внизу живота Черезмесячный целибат негативно сказывается на вербальном общении. Хочу ее опять. Начать воплощать фантазию — это вторично запороть все намерения. С вероятностью в двести воспримет неправильно.

Мысленно выругавшись, стаскиваю с постели и несу в душ. Что удивительно не брыкается. Дает смыть с себя все следы, но при этом сама не контактирует. Затем сдернув полотенце, спешно заматывается.

Мне в новье быть в позе просящего. Но тут без вариантов.

— Ев, давай пропустим ту часть твоего выступления с необоснованными обидами, а перейдем сразу к сути, — иду на уступки.

Задумчиво кусает губы.

— Хорошо. Что случилось тогда ночью?

Мне просто мерзко обсуждать с ней это. Вываливать тонны грязи и заставлять с этим мириться. Может все уже неважно и есть шанс похоронить под пеплом. Так и оставить случайностью. Делаю выбор в пользу последнего. Выбеливая себя в ее глазах. Пусть смотрит так всегда, не замечая кровь на моих руках. Это того стоит. Аргументирую фактами из официального расследования. Отсекая тот кусок, что Суворов был уже мертв на момент взрыва.

— Значит, Арины больше нет? — с дрожью в голосе, теряет весь боевой запал.

— Да. И не скажу что мне жаль, — по обычаю подтягиваю к себе и утешаю.

— Не говори так. Она моя сестра и уже не важно, что она сделала. Так не должно было быть. Она. она не виновата. это все просто от одиночества и нелюбви, — тут же придумывает для сестры оправдания.

Я же укрепляюсь в верности своего решения — молчать, стиснув зубы.

Еву даже не отталкивает то, что именно Арина начала эту гонку за наследство. Арина дохуя чего сделала, чтобы лишиться права, быть ее сестрой. И наши моральные принципы в вопросах наказания — расходятся капитально. Для меня всепрощение — неприемлемо.

Невесомое внедрение стервы в зарождающуюся связь, подобно программному вирусу, хавает тонкую прослойку и откидывает туда, где у нас не было шанса.

— Пойдем, — прерываю выписавшееся самоистязание на личике. Не хватало, чтобы она себя начала винить в том, что случилось. От Евы, с ее человеколюбием, этого можно ожидать вполне реально.

Достав из заднего кармана брюк телефон. Разблокирую и открыв папку, где хранятся голосовые, протягиваю ей.

— Зачем?

— Послушай. Надеюсь, потом у тебя не останется вопросов, относительно моих чувств.

Достаю из шкафа первую попавшуюся рубашку и прикрываю ее обнаженные плечи. Ева просунув руки, не выпуская телефон, ждет, когда я застегну несколько пуговиц. Убираю влажное полотенце, стараясь не притрагиваться к ней.

Прикрыв дверь, ухожу. Оставляю ее, внимать моей, по большому счету, бредовой исповеди.

Сто двадцать одно неотправленное сообщение. Все ощущения от прожитого без нее дня. О том, что испытываю, вглядываясь в ее фото из ленты и не имея возможности касаться. Расписано и разложено со всеми оттенками раздирающих эмоций.

Никогда не был настолько уязвим. Вывернутую изнанку, режет калеными лезвиями.

Мать вашу.

Разъедаюсь сомнениями — вдруг не поймет. Или ей не понравится. Или хер знает, что в этой неведомой мне области — отношений, может пойти не так.

Как параноик в маниакальном приступе несколько часов провожу, уставившись в темноту. Тело настолько сковано напряжением, словно стою намертво в ледяной глыбе.

Как только первая полоска рассвета маячит на горизонте. Слышу тихие шаги босых ножек за спиной. Ева ласково, но с пульсирующей страстью на кончиках пальцев, прижимается сзади.