Во все Имперские Том 8. Рюрик (СИ) - Беренцев Альберт. Страница 10

— Защитные чары снять невозможно, — напомнила мне принцесса, — В землю Павловска врыто штук сто Камней Ивана Грозного, так что телепортироваться прямо в Павловск в любом случае не выйдет. Но я поговорю с узурпатором об этом сразу же, как мы с ним встретимся. Ну или с его представителем, учитывая, какой он параноик. Вряд ли Павел Стальной соизволит принять меня лично. В любом случае, я отзвонюсь Тае. И пусть она тогда телепортирует диких дриад.

— Окей, — я решил задать наконец наиболее волновавший меня вопрос, — А эти ваши дикие дриады не перейдут на сторону Павла Стального?

— Исключено, — «пропела» Этэль-Аа-Нуи, — Дикие дриады — высшие существа. Вы для них, как муравьи, вы все, все люди. Не будет же человек возле муравейника переходить на сторону рыжих или черных муравьев, которые сражаются друг с другом? Вот также и с дриадами. Они не будут вмешиваться. Они даже не понимают ваших конфликтов. Но если их напугают, как тогда у Петропавловки — они атакуют.

— Ясно, — кивнул я, — Ну, думаю, что Павел Стальной не настолько глуп, чтобы ходить по заповеднику и пугать диких дриад. А жаль, могло бы быть весело, если бы дриады его шлепнули… И последний вопрос, госпожа. Кто вас все-таки похитил после смерти Павла Вечного? Вас целую неделю искала вся Империя, пока вы сами не появились у Петропавловки.

— Это были люди Соколова, — «ответила» дриада, — Сначала они требовали от меня, чтобы я признала самозванца своим сыном. Но они не смогли этого добиться, они просто не понимали, что дриады не умеют лгать. Физически не умеют. Но потом Соколов решил, что я буду хорошим козырем для него, чтобы в случае необходимости выступить против Павла Стального. Он тогда уже понял, с кем имеет дело, понял, что Павел Стальной будет плохим Императором, так что меня перестали мучить и отвезли в лес, в Новгородской губернии. Но я сбежала оттуда, когда почувствовала, что моей дочке угрожает опасность.

— Хех, вот этот Соколов мне нравится все больше, — хмыкнул я, — Не зря я назначил его своим советником. Впрочем, он воткнёт мне нож в спину, как только почует для себя выгоду, так что с ним, конечно, надо держать ухо востро…

— Мам, я тебя люблю, — принцесса подошла к дриаде и чмокнула её в щеку.

Потом мать и дочка обнялись.

— Ну ладно, вам пора, — заметил я, — С Богом! Думаю, что дриаду следует телепортировать первой…

Кабаневич с желтой бородой подошёл к дриаде, он вроде хотел взять её за руку, но не решился. Мужика натурально затрясло.

— Не бойся, — ласково провещала дриада и сама взяла Кабаневича за руку.

Через мгновение они исчезли в голубой вспышке. Я в последний раз страстно засосал жену.

Еще через несколько секунд в голубых сполохах утонула вся поляна. Когда магия рассеялась, я тоскливо оглядел опустевшее пространство вокруг и осознал, что я теперь стою совсем один в лесу, в котором где-то бродят три дикие дриады.

Вот после такого мне уже стало не по себе, так что я закутался в плащ и поспешил обратно в село…

Глава 173 — Новый министр Тайного Совета

Я снова вернулся в пасторский дом, промерзнув при этом до самых костей. Ветра в этой тундре по берегам Онеги дули — моё почтение. Я в принципе задумался над тем, как здесь вообще живут люди, а еще над словами Анны Киприановны , заявлявшей, что она прожила сто лет, потому что люди хорошо сохраняются в холоде. Уж не знаю как Анна Киприановна, но я бы лично в таком дубаке недолго прохранился. Так и до воспаления легких недалеко.

В доме пастора я первым делом потребовал у служанки:

— Чаю мне! Погорячее. И если остался брусничный пирог — тоже тащи. Только подогрей, пожалуйста.

Служанка-карелка сделала изящный реверанс и убежала за чаем.

В гостиной меня уже ждали — за огромным столом пастора сидели мой брат Петя, его слуга Шашин, Чен, барон Чумновский со своим братом, Соколов и Пушкин. Тут же стояли еще две потрясающе красивые негритянки в военной форме с золотыми эполетами, а еще негр-мужик в такой же униформе и с автоматом.

Я прежде всего кивнул Пете и Шашину, потом принялся яростно жать руки Чумновским, морщась при этом от отвратительного зловония, которое распространяли чумные бароны:

— Рад вас видеть в добром здравии, господа! Клянусь, у Петропавловки вы показали себя самым лучшим образом! Я одержал победу лишь благодаря вашему мужеству!

Вообще это было не совсем правдой, отряд Чумновских у Петропавловки был разбит почти полностью, более того — в отличие от отряда Таисии Кабаневич, Чумновские дали спецназовцам оттеснить себя к воде, как следствие почти всех их людей постреляли с катеров бойцы узурпатора.

Но барону моя похвала пришлась по вкусу, его уродливая жабья жирная рожа расплылась в улыбке:

— Рад быть вам полезным, барон! Надеюсь, что мы с вами еще одержим множество побед!

— Не сомневаюсь, Ваше Благородие. Кстати, я больше не барон. Нагибины теперь — Великие Князья. Так-то.

— Ох, поздравляю, — Чумновский охнул так яростно, что меня обдало зловонием из его пасти.

Во рту у толстяка вроде копошились какие-то зубные глисты, а в волосах его брата Владимира Перийатовича вообще ползали тараканы. Я надеялся, что ни один из них не сбежит с головы барона — было бы неудобно напустить сельскому пастору в дом тараканов.

Покончив с Чумновскими, я протянул руку Чену.

— Ну здравствуй, лаовай, — поприветствовал меня китаец, он выглядел совершенно здоровым и был в новом безупречном черном костюме.

— Здравствуй, Чен. Ты отлично справился. Никто другой бы так не смог!

— Красивые слова оставь для русских магичек, лаовай. А мне ты обещал два миллиона рублей. Вот их я хочу получить. А не твои сладкие речи, слова — это ветер.

— Никаких проблем, Чен. Я всегда делаю то, что обещал.

Я тут же перевёл Чену деньги. Тот не поблагодарил, даже не изменился в лице. Только едва заметно кивнул и уселся за стол.

Последним я поприветствовал Пушкина, этот парень встал из-за стола, чтобы пожать мне руку, лениво и вальяжно, как будто он сам уже Император Франции, не меньше.

И прикид Пушкина вполне соответствовал его новой манере поведения — на потомке поэта был алый мундир, расшитый золотыми нитями, какие-то ужасные ботфорты, черные в белых пятнах, шелковые черные штаны и черная же сорочка. На шее у Пушкина болтался огромный золотой круглый кулон, видимо символизировавший его фамильный герб — пушечное ядро. На руке у Пушкина имелись часы, разумеется, золотые и швейцарские.

Я пожал пафосному АРИСТО руку:

— Вижу, ты нашёл, как потратить заработанные тобой два миллиона. И когда только успел?

— А то, — горделиво ответствовал Пушкин, — Я встал пораньше и сделал заказ в самом дорогом ателье Петербурга. Еще и доплатил за срочность. Ну и еще накинул одному Кабаневичу, который с красной бородой, чтобы он мне всё это сюда доставил. А знаешь сколько стоит мой шмот, Нагибин?

— Страшно подумать, — процедил я.

— Полляма рублей, — бросил мне Пушкин, как бы невзначай.

Потом он достал из кармана сигару и тут же закурил, щелкнув золотой зажигалкой.

— Ты ж вроде не курил, Пушкин…

Пушкин закашлялся от ароматного дыма, и только потом объяснился, снова разваливаясь на стуле:

— Мда, но это сигара за двадцать тысяч рублей, Нагибин. Из запасов самого Инки. Я купил её на американском аукционе…

— Понятно, — вздохнул я, — Своей нищей семье ты денег, конечно, не отправил…

— Я отправил, Нагибин! — оскорбился Пушкин, — Вот только мой отец их брать отказался! Он не хочет денег, Нагибин. Он хочет пилюль!

— Пилюль? А, ну да…

Я вдруг вспомнил, что батя Пушкина и правда был в списке людей, покупавших пилюли у моего отца. Мне вдруг стало интересно:

— Слушай, а что за пилюли нужны твоему бати?

— Я не помню, какого они цвета, — ответил Пушкин, — Но он всегда заказывал пилюли, которые дарят поэтическое вдохновение. Он просто хочет быть, как Александр Сергеевич, наш предок, понимаешь? Но стишки у него — полное говно и графомань, если честно. Что с пилюлями, что без них. Кстати, о том, что мой отец жрёт твои пилюли, Нагибин, я сам узнал только сегодня. Он это скрывал. Даже от мамы.