Отделённые (СИ) - Кнави Нико. Страница 47

— В совете. Она наследовала место своего отца, а голос Старшего советника значит многое.

— С чего ты взял, что она приняла бы вашу сторону? — спросил Эйсгейр, мысленно восклицая: — «Океан-отец, ещё бы знать, какие у них там стороны!»

— Папенькина дочка же! Четвёртый очень любил её. Она была его, не знаю, единомышленницей, вторым воплощением, разделяла все его взгляды.

— А если бы взгляды Четвёртого на происходящее сейчас не совпали со взглядами Эмиэля? — спросил рыцарь, чуть ли не вопя в душе: — «Что там происходит, что?!»

— Не знаю, мне кажется, совпали бы, да и... Думаю, Первый смог бы убедить её. Иллитар, нам она даже в качестве марионетки сгодилась бы!

— А вот из-за такого я как раз и могу подумать, что ты ужасен. И вообще, Ирдис — марионетка? — усмехнулся Эйсгейр. — Думаю, она послала бы в океан и совет, и весь Тал-Гилас.

Миррин даже фыркнул.

— Да уж, наверное, даже короля бы послала, если бы решила, что тот неправ...

— Думаю, Дис начала бы гнуть свою линию, — рыцарь снова усмехнулся, но уже печально, — ей не нравился этот вариант имени...

Эйсгейр замолк от взгляда Миррина.

— Дис?!

От того, как брови посла лихо прыгнули вверх, рыцарь даже смутился.

— Ты не знал?

— Предки великие, о чём?

Но по виду Миррина было ясно: он всё прекрасно понял.

— Я думал, ты в курсе. Тирдалл же знал.

— А Четвёртый знал, что его дочь крутит шашни со Снежной Дланью?!

Эйсгейр поморщился. Слова Миррина показались слишком неприличными для описания отношений с Ирдис.

— Да не крутила она шашни. Это я...

— Ты крутил?

— Никто ничего не крутил! — огрызнулся Эйсгейр. Воспоминания о встречах с Ирдис отозвались грустью. — Она мне понравилась. Я сам к ней подошёл. А потом...

Рыцарь заметил, что выражение лица у Миррина сменилось на серьёзное и внимательное. Вот как его деревянность так мгновенно улавливает смену настроения?

— Да ничего особого не было, — вздохнул Эйсгейр. — Так, приятные встречи, прогулки...

— И почему всё закончилось?

— Она спросила, чем привлекла моё внимание. Я и ответил. У неё глаза как у...

Эйсгейр недоговорил, но Миррин и так знал. И не раз говорил, что все женщины рыцаря, так или иначе, напоминают его первую любовь. Последнюю даже звали так же.

— А она?

— Ушла, — рыцарь вспомнил недавний сон, где Ирдис бросилась с Мраморного утёса, — записалась в Гильдию наёмников и ушла.

— Предки, я-то ломал голову почему!

— М-да... Может, если бы всё вышло по-другому, она могла быть жива.

— Каким образом?

— Ну, кто знает. Вышла бы замуж за меня, жила бы здесь и не погибла. Я, кстати, так и не знаю отчего.

— Не думаю... — Миррин вздохнул. — Скорее всего, ты бы приехал на Лат-а-лландер вместе с ней и вместе с ней погиб. Мало кто в столице пережил Чёрный день.

— И даже рыцарь первого ранга не спасся бы?

— Ну, если где-нибудь на окраине, то может... Но если бы ты был в доме её клана в Тал-Гилас, то нет. От короля не ушёл никто, — быстро сказал Миррин и залпом допил вино. — Почти.

Они молчали. Эйсгейр пытался осмыслить только что сказанное, а Миррин просто смотрел на огонь в камине.

— Значит, ей не нравилось короткое имя? — усмехнулся посол.

Эйсгейр просто кивнул размышляя.

Чёрный день. Так эльфы назвали день, когда Владыка Милихэн уничтожил Тал-Гилас. Безумный король...

— Знаешь, даже жаль её, — продолжил Миррин со вздохом. — Она, конечно, тоже мозги полоскала, будь здоров, но не занавесками, как Арделор. Доканывала вопросами этики и обоснованности некоторых традиционных практик. Медовками её не корми, дай подвергнуть сомнению устои цивилизации!

— Но разве только Ирдис наследовала Четвёртому? Кроме неё, нет других наследников?

— Есть, но... Всё сложно. Ирдис считается без вести пропавшей. Её отец точно находился в центре Тал-Гилас в Чёрный день. А о ней мы достоверно ничего не знаем. Поэтому по нашим законам следует ждать пятнадцать лландеров, чтобы право наследования перешло к следующему в очереди.

Эльфы считали время девятилетними циклами-лландерами, и Эйсгейру не составило труда понять, что следующему наследнику нужно ждать ещё тридцать лет до вступления в свои права.

— Вообще никаких сведений о ней? Даже о том, переходила она границу или нет?

— Как дочь Светлого Леса она могла перейти границу где угодно. Предки, Эйс, это сложная система, я не могу тебе рассказывать о ней. Но достоверно неизвестно, вернулась Ирдис в Лес или нет... Но я бы не надеялся.

— Но, может, всё же есть шанс? Тела же не нашли.

— Тело моего отца тоже не нашли, Эйс. Четвёртого советника, Первого советника, королевы, принцессы... Никого из тех, кто оказался в центре Тал-Гилас в Чёрный день, не хоронили. Потому что ничего не осталось. А если и осталось, то опознать нельзя было.

— Но, может, Ирдис не находилась в тот день в столице? Ведь она почти не жила в Лесу. Путешествовала с тем наёмником черноволосым.

— Для «ничего особого не было» ты слишком много знаешь.

— Так, наводил справки... — Эйсгейр снова смутился. — Они постоянно брали контракты в Зандерате, когда я узнавал о ней в Гильдии наёмников.

— Но где она столько времени? За сто пять лет она не пересекала границу, значит, если жива, то в Лесу. Почему не объявилась после Чёрного дня? Ирдис ведь любила отца, да и... Лес ей был не безразличен, хоть она и решила поиграть в наёмника.

— Поиграть? Они с тем её напарником дракона укокошили!

— Ну да... Но где она, если жива?

— Может, с ней случилось что-то, не знаю, память, может, потеряла.

Миррин фыркнул.

— Какой вариант вероятнее: Ирдис погибла в Тал-Гилас с двумя сотнями тысяч других перед самым Лат-а-лландер, или в это же время находилась в другом месте, и с ней случилось что-то такое, из-за чего о ней целый век нет никаких известий, но она жива?

Эйсгейр только вздохнул. А потом понял — ему выдали масштабы эльфийского бедствия столетней давности. Двести тысяч...

Глава 7. Цивилизованные отношения

Фаргрен открыл глаза и увидел чёрную изрытую землю. Всюду хитиновые ошмётки, оторванные лапы, изломанные крылья. Мерзкое месиво. И кислая вонь.

— Он очухался.

Фар повернул голову на звук: справа от него, прислонившись к большому камню, сидел Рейт. К его прежнему ранению добавилась голова, левую руку, как и правую ногу, теперь целиком покрывали бинты. Чуть дальше красовался Лорин с полностью забинтованными руками и ногами. Перевязанные и... связанные. По ногам и рукам, причём так, что локти прижаты к телу.

Какого хррккла?!

Фаргрен попытался подняться. Всё ужасно болело. От рёбер и до задних лап его покрывала плотная повязка, и судя по ощущениям, он чуть не потерял половину кишок. Но подняться не получалось не поэтому, а из-за стреноженных лап. Счетверолапленных. Основательно и надёжно.

Ну и ладно. Перекинуться просто и...

— Мильхэ сказала, тебе нельзя перекидываться, — послышался слабый голос Геррета.

Фар нашёл взглядом коротышку. Тот валялся, распластавшись на земле звездой. Связанным он не был, но и без этого двигаться вряд ли мог: тело его покрывали пропитанные кровью бинты. Ранен и очень тяжело.

Фаргрен призадумался. Нет, вот так лежать он не будет. Если ещё не умер, то, перекинувшись, тоже не умрёт. Чего ждать? Он ведь даже говорить не может.

— Сказала же, не дёргаться! — проледенила откуда-то сзади Мильхэ. — Я тебе час кишки вправляла, не порти результат моих мучений.

Ледяная ведьма показалась в поле его зрения. На рваной одежде местами проглядывали чистые пятна, эльфийская чешуя заляпана всем, чем можно. Фаргрен подумал, что новая багрово-коричневая расцветка плаща и неприглядный узор на великолепных доспехах — плод стараний не только Мильхэ, а их всех. Точнее, плод страданий. А старались богомолы.

В руках ведьмы была пирамидка, один в один вешкинская.