Todo negro (сборник) (СИ) - Миллер Андрей. Страница 17

— Видите лодку справа? «Акула», самая большая подлодка в мире! У нас на «Севмаше» строили.

В голосе Красова звучала неподдельная гордость, но Платонова творение земляков-заводчан впечатлило слабо. Музыкант сдержанно угукнул, зато живо заинтересовался совсем иным:

— А что монастырь? Там снова служат?

— Реставрация пока…

Святая обитель располагалась прямо на территории оборонного предприятия. Точнее, конечно — это градостроители возвели заводские корпуса вокруг древнего монастыря, приспособив часть его под административные здания. Теперь некоторые постройки, включая собор Николая Чудотворца, вернули церкви.

Красову соседство монастыря с режимным объектом виделось символом эпохи. Диалектическим сочетанием утверждения с собственным отрицанием. За общим забором одни будут молиться о царствие Божием на Земле, а другие — ковать ядреный меч, способный превратить ту же самую Землю в Ад. Всё по Гегелю: единство и борьба противоположностей.

Схожие чувства испытывал капитан и к единственному пассажиру. Тетрадь с переписанными от руки текстами и аккордами. Кассеты, пластинки. Дикий кайф, когда на рок-сейшне в Доме офицеров флота местные группы решали «забацать из Левиафана». Ностальгия по молодости. Красов любил русский рок и «Левиафан». Но когда-то это все было протестом, неформальной музыкой, «андеграундом». Теперь Платонов исколесил полмира, его кассеты и диски продаются по всей стране. Как-то внезапно «андеграунд» стал богемой, а простые работяги остались… с музыкой.

«Вот такие, брат, дела — нас с тобою наебали…»

— Сейчас вообще много храмов реставрируют. Вы, Лев, на Соловках были?

Второй помощник Сеня Мищенко никакого дискомфорта не испытывал: от присутствия кумира на ходовом мостике сиял как медный таз.

— Не доводилось пока. Но непременно, непременно стоит. Говорят, там особая энергетика. Место силы. Тюрьма снова стала храмом, как храм когда-то стал тюрьмой. Сильный образ... А вы же туда уже возили музыкантов?

— Наш систершип ходил, тоже патрульный ледокол. Ну и не одного человека на необитаемый остров катали. Там целый фестиваль был! «Рок против наркотиков». Звучит как «Ку-Клукс-Клан против расовой сегрегации»!

Красова название фестиваля искренне забавляло. И судя по ухмылке Платонова, шутка попала в яблочко.

— Ну что вы, Петр: раз рок, так сразу наркотики? Водка не менее важна. А что значит «патрульный ледокол»?

— «Вольга» раньше воякой был, тут три артустановки стояло. Экипажа полторы сотни человек. Сейчас сорок... Судно обеспечения. Орудия сняли. Мы, как видите, сами-то погонов не носим. Гражданские. Хотите экскурсию?

Ледокол вышел в открытое море, и можно было оставить мостик на Бахтина. Моряк он хороший: лет через пять с таким старпомом можно будет даже в отпуске за корабль не переживать.

— Федя, подменишь!

После слов «Федя, подменишь» Платонов изменился в лице. Рассчитывал пройтись по судну со старым приятелем, а то и тяпнуть сто грамм для вдохновения в старпомовской каюте. Но ничего, потерпит. Федя мог бы и первым капитану о намечающемся вояже рассказать: про «турпоход» Красов узнал только в штабе.

Красов с Платоновым спустились палубой ниже. Тут располагались каюты штурманов — капитана с помощниками и стармеха. В одной из них разместили Платонова: Леня Рябченко, первый помощник, как раз был в отпуске. Потом еще и внукам будет с гордостью рассказывать, даже если Лев ему с качки всё заблюет.

Снова трап. Каюты. Кают-компания с длинными столами, пианино и красивым резным панно на стене. И Ленинская комната. Бывшая.

Знакомство со следующей палубой началось с камбуза. У Красова были весомые поводы считать его лучшим во всей части — с тех пор, как пришёл конец РБН.

— Оцените кулебяку с треской! Завтрак через полчаса — горячая! Когда к нам какой-нибудь хрен со звездами из Москвы приезжает, комдив его на «Вольгу» аккурат к обеду приводит. Жрут в три горла, зато мозг не трахают. Кок — волшебница! Ну и продукты хорошие, команде на паёк их распределяем. За одну такую еду работать стоит! Мы, впрочем, последние два месяца так и делаем…

— Кувебяка офлифная. — Платонов питал слабость не только к духовной пище. — Хорошо вам… Я такую хорошую треску попробовал первый раз, когда моим творчеством проникся не последний товарищ из Ленинградского партокома. Но даже сейчас, когда хоть сёмга, хоть фуга есть… Очень вкусно. Возьму еще одну?

— Да хоть две. Думаю, ваше предложение командованию покрывает стоимость всего провианта «Вольги».

— Это смотря где. Вы знаете, как называют кулебяку в Италии? Кальцоне с рыбой! И в ценах римских хороших ресторанов я кулебяками свои затраты отобью. Вашему коку бы свой бизнес… Зажила бы, уверен!

— Честная больно. Обманывать да предавать не сможет. Да и по бизнесу никогда так же вкусно, как по приказу капитана не сделают. Продолжаем экскурс? Там столовая для младшего состава. Собственно, кроме панно и пианино не сильно от кают-компании отличается. Кубрики. Спортзал мы сами оборудовали — заводчане подсобили. И машинное отделение. Сердце корабля…

— Давайте в машинное скорее. А костей в рыбе многовато. Кальцоне все-таки поприятнее.

Лев был в восторге от машинного отделения и центрального поста управления, с удовольствием поколотил самодельный боксерский мешок в спортзале, заглянул в кубрики матросов и мотористов. Это было бы приятно, но от диалога у капитана остался осадочек. «Бизнес, кальсоны» — да пошел ты, Лёва, нахер, если кулебяка не нравится!..

Когда вышли покурить на вертолетную площадку, за Платоновым увязалось несколько моряков. У старшего матроса Паши Ермолаева в каюте висел плакат «Левиафана»: Лев пообещал на нем расписаться. Саня Приходько играл в местной группе и смотрел на Платонова как на бога. А Игорь Цепенев особой любви к русскому року не питал — явно предпочел бы покатать по Белому морю какую-нибудь женскую поп-группу вроде «Комбинации». Но коллективный дух заразителен. При встрече с Платоновым он так сжал его руку своей татуированой лапищей, что пришлось извиняться.

Игоря капитан Красов, можно сказать, вытащил с того света. После Афгана демобилизованный Цепенев оказался слишком порядочным, чтобы уйти в бандиты, и слишком потерянным, чтобы никуда не уходить. Поэтому ушел в запой. Сильный запой. Который непременно закончился бы обыденным оскотиниванием с последующими «белочками» и циррозом. Пётр тогда и пристроил Игоря матросом: разбитая жизнь срослась.

Завершили экскурсию капитанской каютой. Просторная — на то и капитанская, две комнаты. С фотокарточки под стеклом на письменном столе улыбались жена и сын Красова. Зал с диваном и маленькая спаленка, отделенная занавеской. Вишенкой на этом торте были персональный гальюн и ванна.

— Тут уютно. И проигрыватель. О, гитара! Играешь?

— Немного. Хочешь опробовать?

— Может, позже... После ста грамм, например. Найдётся?

Пока Красов доставал из буфета штофик и стопки, Лев миролюбиво продолжил:

— Мы как-то не очень начали. Давай заново. Во-первых, спасибо. Мне эта поездка очень важна.

— Вижу. На «Пчелы против меда» ледокол выбивали из областной администрации и не один день. А ты как по щелчку… А зачем тебе Личутинский Корг?

— Очень нужно. Не суть. Так вот, во-вторых… я понимаю, в родных пенатах многие хер без соли доедают. И поверь, мне не плевать. За тех, кто в море… Ух! Спирт?

— А ты на марочный коньяк рассчитывал? Спирта на флоте пока хватает.

Петр протянул Платонову открытую пачку «Арктики». Закурили.

— Да не. Я это с одобрением. Повторим?

Платонов выпил и подхватил гитару.

Боже, помилуй полярников с их бесконечным днём,

С их портретами партии, которые греют их дом,

С их оранжевой краской и планом на год вперед,

С их билетами в рай на корабль, уходящий под лёд…

Когда Лев отложил гитару, раздражение капитана почти исчезло. Что-что, а песнями Платонов умел попасть в самую душу.

— Это твоя? Из нового?