Барнар - мир на костях 2 (СИ) - "Angor". Страница 29

— "Сила есть в каждой", — процитировал наемник, сказанное ему когда-то Ханной.

— Все так, — Фрида улыбнулась ему глазами.

— Жаль косолапого. Мощное создание. Я освежую его. Шкура повреждена местами, но нельзя её оставлять. Повезу с собой. Сделаю из крупных веток повозку. Мне не нравится, когда от животных что-то пропадает. Надеюсь, что он прожил хорошую жизнь, — Конрад прикоснулся ласково к его морде, прикрыв остывшие глаза. — Мясо тоже нужно нарезать и засолить. Его много, но надо хотя бы часть взять. В такие голодные времена ужасно выбрасывать пищу. Невкусно и жёстко, но лучше, чем ничего, — он провёл по голове медведя рукой. — Спасибо тебе, зверь, за твою жизнь!

— Удивительно. Ты с таким переживанием относишься к гибели разъярённого животного, которое чуть нас не разорвало на куски. Но с таким спокойствием убил одного из привратников. О котором ты рассказал нам при выезде.

— Это разные вещи. Животное не несёт отчёта за поступки. А люди несут. Я не хотел убивать стражника, ибо мне или ещё кому-то он не причинил зла. Но дело касалось все же наших жизней. Если бы он позвонил в колокол, то нас бы загнал целый королевский гарнизон, который и так был на ногах. Я, так или иначе, не успел бы его остановить. К тому же я им предлагал выбор, чтобы не навредить им. Они сами решили предпочесть работу, а не жизнь.

— Надо было мне идти с тобой.

— Может быть, — он заметил, как Фрида взялась за его руку.

Им пришлось обернуться на неожиданный звук. Оба позабыли о поэте. Бэбкок соскользнул и грохнулся с дерева, взвизгнув.

Глава 15

*Королевский дворец в Остбоне*

Розгальд восседал на троне, подпирая голову рукой. Нечеловеческие жёлтые глаза его бесчувственно искрились при свете. За сводчатыми окнами, обвитыми кованым железом, щебетали тихо птицы, будто они боялись нарушать покой правителя. В одном из трёх каминов лениво горело пламя. Но короля уже никогда и ничто не могло согреть. Расписные двери, по бокам которых стояли высоченные мраморные статуи родителей Улфгарда и Розгальда, приоткрылись. Внутрь с важным видом вошёл дворецкий в белоснежных гольфах и в вышитой золотой нитью ливрее.

— Ваше Величество, — он с таким усердием прижал во время поклона голову к своей груди, что явственно выступил второй подбородок. — Миледи желает войти.

Правитель Дормана едва заметно кивнул, и дворецкий тут же со своим каменным лицом прильнул к двери, чтобы распахнуть её и придержать. В высокий зал чуть ли не бесшумно вошла Тисса. Только ткань её чудесного изумрудного платья приятно шуршала. Королева не надевала больше корсет. Живота же под пышным нарядом ещё не было заметно. Изумрудные цвета всегда придавали ей нежный и беззащитный вид. Лицо имело естественный оттенок. Болезненная бледность прошла. И королева решила в тот день не использовать румяна и пудру. Кожа являлась полностью чистой и открытой, как у младенца. И только бы другие женщины поняли, скольких процедур ей стоила такая привлекательная натуральность.

Тиссе наносили множество масок из глины и из травяных паст, чтобы кожа сияла и была упругой. Миледи хотела ласки. Она желала своего мужа. Разумная сторона ей подсказывала, что ничего не выйдет и что Розгальду совершенно сейчас не до этого. Слишком многое изменилось… Но в её влюбленном сердце всегда будут храниться самые прекрасные моменты их близости. Жена правителя не могла просто сдаться и опустить руки.

Кроль же хорошо знал, что у супруги прекрасный вкус. Он понимал все уловки, с помощью которых та всегда вызывала в нём страсть. Розгальд же и без них всегда хотел Тиссу и думал о ней непрестанно, хоть в разгар битвы. Но только не сейчас…

Когда супруга чего-то хочет, то принимает вид, совершенно противоположный задуманному. Она не выглядела возбужденно. Наоборот, придала себе возвышенный образ. Только Тисса могла в своём взгляде спрятать трепет и волнение и вместо этого глядеть глазами беззаботного ягнёнка, резвящегося в поле. Ей казалось, что никто не знает о её чарах и безобидных уловках. О том, как тонко она продумывает диалоги в голове наперёд, чтобы подвести к тому, что нужно. Но Розгальд прекрасно знал её натуру. И он даже слегка улыбнулся, понимая, что та и не догадывается. В её наивности и в женской мудрости воистину было нечто великолепное. Король любил в Тиссе всё: начиная от кончиков волос и заканчивая её душой. А вот у него души уже нет. Его смерть, которая являлась для других вурдалаков просто иной, более могущественной жизнью, сводила с ума.

Ему хотелось сорваться с места и припасть губами к её точеным, словно из хрусталя, изящным ногам в лёгких туфлях. Но Розгальд не мог. Он почему-то её боялся. Вернее, страшился того, что столкнётся с пустотой в собственном сердце. Король лишь любовался женой, будто прелестной картиной хорошего художника. И не имел права касаться той руками, дабы не оставить следов на драгоценном полотне. Правитель Дормана решил запомнить их совместную жизнь в самых достойных тонах. Но не собирался возвращаться к этому, так как сам уже был совершенно не тем. Хотя безумная плотская страсть горела в нём ярче звёзд.

Дворецкий тем временем незаметно выскользнул из помещения, оставив королевскую чету наедине. Розгальд поднялся с места и подошёл к Тиссе, подавая свою руку. Она лёгким движением ладони ухватилась за него.

— Прогуляемся немного в оранжерее? — жена мельком взглянула на него снизу вверх и вновь отвела глаза, стараясь не выдавать своей задумки раньше времени. — Наступили холода. А в зимнем саду всё как летом.

Розгальд не совсем хотел идти с ней в самое отдалённое и безмолвное крыло дворца. Так как это были её собственные покои, и никому не допускалось входить в теплицы Тиссы. Супруга черпала в них душевные силы от красивых ароматных цветов, и её успокаивал фонтан, установленный специально для неё. Она сама занималась многими посадками в оранжерее. Садоводство было её отдушиной. Там она могла размышлять обо всём, пребывая в умиротворенном настроении. Только для выполнения более сложных работ, супруга впускала слуг в сад. И правитель понимал, что там-то она и попытается его соблазнить. Он видел в её лице тоску по нему, как бы та не старалась скрыть. Однако он не мог избегать общения со своей законной супругой и матерью наследника. Если бы так продолжалось, то это бы причинило ей боль. Розгальд же старался, наоборот, обезопасить Тиссу от себя.

— Ты о чём-то конкретном хотела со мной поговорить? — спросил муж, пока они не спеша направлялись по галерее в крыло королевы.

Но миледи не ответила, сделав вид, что не расслышала. Розгальд знал, для чего это было. Она давала ему время, чтобы он исправил свое непростительное поведение. Так как каждый уважающий себя джентльмен первым делом говорит при виде леди комплимент, а потом уже идёт иной разговор. Король осознавал, почему когда-то влюбился в неё с такой неимоверной лёгкостью: Тисса очень сладко играла с ним, и ему это нравилось. Вместе они словно актёры, исполняющие роли в нетленной драме о любви. Но самым главным являлся тот факт, что, несмотря на игру, чувства их были абсолютно искренними друг к другу. Это театральная постановка, в которую врываются с головой по обоюдному согласию. И со сцены уходят тоже одновременно, вдвоём. У Розгальда же дернулся глаз, когда он подумал о будущем.

— Милая, ты всегда выглядишь чудесно, — он постарался вложить в свой голос бодрые нотки, но в них проявлялось его внутренняя тревога насчёт их отношений. — А сегодня твой лик мне напомнил сладко пахнущие белые рододендроны из летнего палаццо твоей матушки.

Краем глаза правитель Дормана заметил, как губы у супруги быстро шевельнулись и вновь застыли. Словно она пыталась скрыть улыбку.

— Благодарю, дорогой! Мне приятно это слышать, — ответила заготовленной фразой та.

Они спустились по невысокой лестнице, ведущей в коридор, над которым трудились самые умелые зодчие. Тисса любила красоту. И попросила выстроить для неё непохожий на всё остальное, свой неповторимый мир. Лучшие архитекторы Дормана трудилось над покоями королевы и над всеми переходами с её стороны. Всюду виднелись консоли в форме волчьих голов с сияющими камнями в глазницах. Своды потолков украшали яркие фрески с изображением завораживающего океана. В окнах же румянились нежно-розовые витражи, отчего солнечный свет, проходящий через них, наполнял пространство чем-то сказочным и призрачным.