Ябеда (СИ) - Гордеева Алиса. Страница 46

— Ты знаешь, Герыч, что Тася так и не научилась плавать? — Ар подталкивает меня к краю.

— Не смей! — вопит Савицкий и через силу выпрямляется. Его кулаки сжаты, а в глазах — безумное пламя.

— Да ладно тебе, Гер, скажем потом, что Таська сама в воду упала, — хохочет придурок. — Или могу по старой дружбе свалить всё на тебя! А, как тебе?

Перед глазами всё плывёт. Я понимаю, что Арик просто пытается избавиться от боли, что всё это несерьёзно, что мне ничего не грозит, но сердце всё равно уходит в пятки, а мир перед глазами начинает бесформенно расползаться.

— Ну чего ты весь дрожишь, Герыч? — не унимается Турчин. — Не боись, тебя не посадят. Ты же псих! У тебя даже справка есть!

— Только попробуй её тронуть! — раненым зверем ревёт Савицкий. — Я же убью тебя, гад!

— Чего ты добиваешься? —Я неистово дрожу в руках Ара.

— А может, мне по кайфу смотреть на ваши перепуганные лица! — Выпучив глаза, Турчин нависает надо мной. — Жалкие! Подлые! Ничтожные! Трусливые!

— Ар! — пытаюсь докричаться до Турчина, но тот явно не в себе. Небрежно удерживая меня над водой за один только свитер, он продолжает сходить с ума от своей обиды.

— Я столько лет ждал этого дня! — усмехается Турчин. — Вы ж не в курсе, да? Один под психа косил, у второй провалы в памяти! А меня каждый год из школ нормальных отчисляли, дружить со мной запрещали, пальцем тыкали все, кому не лень! Пока вы тут летом прохлаждались, меня в трудовой лагерь ссылали. Да даже сейчас со мной, как с шавкой, обращаются: не дай бог, я потревожу своим присутствием хрупкую психику Герочки!

— Ну каково вам на моём месте, ребятки? — Турчин нарочно раскачивает пирс. — Круто, правда?

Мотаю головой, съёживаясь от страха: ещё немного, и мы все дружно пойдём ко дну!

— Прости, — произношу трясущемся голосом и чувствую, что на сей раз Турчин меня слышит. Краем глаза кошусь в сторону Геры. Вижу, как ему плохо, как адская боль сводит судорогами тело, но Савицкий продолжает держаться.

— Да чёрт с вами, с обоими! — Турчин подтягивает меня за узел на свитере на безопасное расстояние от края и отпускает. — Я не хочу быть, как вы! Идите ко всем чертям со своей ложью и придуманной любовью!

Тяжело дыша, Турчин прикрывает глаза и, наклонившись вперёд, упирается ладонями в бёдра. А я спешу воспользоваться случаем и проскользнуть мимо Арика к Савицкому, но неведомая сила дёргает меня возразить: — Она не придуманная, Ар! Больная, сумасшедшая, слепая, но не придуманная!

— Сама-то себе веришь? — хмыкает Турчин и неловко оборачивается в мою сторону, ненароком задевая плечом моё всё ещё стреноженное тело.

— Тася! — горланят парни в унисон, пока по хлипким дощечкам старого пирса меня заносит в сторону.

— Тася! — звенит в ушах, пока ребята дружно срываются с места.

— Тася! — доносится обречённое, прежде чем моего тела касается холодная озёрная вода.

Я никогда не думала о смерти. Мне казалось, она где-то там, далеко. Не со мной, с другими. Но сейчас, падая в проклятое озеро, я смотрю ей прямо в глаза. Но, наверно, я, и правда, сумасшедшая, раз даже в эту минуту продолжаю думать о Гере. Выхватываю глазами его обезумевший взгляд. Я уже видела его в свои шесть. Губами шепчу «люблю», а потом позволяю глубине поглотить меня без остатка.

Конец ноября

Кабинет психолога

— Господи, как страшно! — вскрикивает Татьяна Ивановна, хватаясь за сердце.

— Нет! — отрешённо выныриваю из своих воспоминаний. — В тот момент мне было не страшно! Самое ужасное произошло чуть позже, когда языками пламени в мои лёгкие снова начал поступать кислород.

— Тася! — тянет женщина, на какой-то миг позабыв, что она просто врач и не более того. В её глазах блестят слёзы, а подёрнутый морщинками подбородок заметно дрожит.

— Гера не стал меня спасать, — пожимаю плечами. — Он просто ушёл. В воду за мной прыгнул Ар. Он же вытащил меня на берег и привёл в чувство. Теперь вы понимаете, что всё, абсолютно всё, было зря?

Глава 14. Прощание

Мы смотрим на мир со своей колокольни.

А ты заберись на мою!

— Тася, где твоя шапка! — сокрушается папа, когда я выбегаю из клиники.

Мои долгие беседы с Татьяной Ивановной не стали панацеей от разбитого сердца. И всё же после каждого сеанса дышать становится ощутимо легче.

— Ой, кажется, забыла в кабинете! — Хочу вернуться, но папа удерживает за руку.

— Завтра забегу — заберу, Тась! А то автобус уйдёт! Вы и так что-то долго сегодня! — Заметно прихрамывая, старик тащит меня к остановке. — Капюшон надень! Не май месяц!

— Ты сегодня какой-то взъерошенный! — подмечаю с улыбкой, ступая по хрустящему под ногами снежку, и не могу отвести от отца взгляд. Любовь к нему — единственная константа во всей этой сумасшедшей истории.

— Тебе показалось. — Папа вдруг замирает и крепко сжимает губы в узкую линию, словно с трудом сдерживается, чтобы не заплакать.

— Па, ты чего? — непонимающе хмурюсь. — Болит что-то?

— Таська, ты улыбнулась! — бормочет отец, а у самого, и правда, глаза на мокром месте. — Я так скучал по твоей улыбке!

— Прости. — Только сейчас я начинаю понимать, как непросто дались эти месяцы моему старику, и тут же обнимаю его покрепче. — Я обещаю улыбаться почаще!

Подпрыгивая на каждой кочке, старенький «пазик» через весь город неспешно везёт нас к дому. Горячим воздухом из радиатора согреваем озябшие пальцы, на замёрзшем стекле играем в крестики-нолики. А ближе к семи возвращаемся домой. Наша квартира — скромная и по меркам того же Мещерякова очень бедная, но я не знаю другого настолько родного и любимого места.

В маленькой прихожей снимаем обувь, толкаясь, вешаем в шкаф верхнюю одежду, а потом дружно идём на кухню. Пока папа моет руки, я озадаченно изучаю содержимое холодильника.

— Может, пельмени сварим? — рассуждаю вслух. — Или картошки пожарим? Выбирай!

— А давай пиццу закажем. — Папа садится на табурет и, опершись подбородком на сцепленные в замок ладони, выжидающе смотрит на меня.

— А что за праздник? — Не замечаю, как снова улыбаюсь.

— Просто так! — пожимает плечами отец. — Что, нам повод нужен?

И я соглашаюсь. Пока ждём доставку, папа моет посуду, оставшуюся ещё с обеда, а я, переодевшись в бесформенную футболку и потёртые шорты, беру в руки пылесос. Он уже старенький и гудит, как паровоз. Наверно, поэтому не с первого раза слышу звонок в дверь. Выдернув вилку из розетки и схватив отложенные на пиццу деньги, кричу отцу, что привезли ужин, и спешу к двери. Правда, за ней встречаю не милого доставщика еды, а парня, которого надеялась навсегда вычеркнуть из своей жизни. Однажды я Турчина уже забыла, кто его знает, вдруг повезёт ещё раз?

— Привет! — неловко мнётся на лестничной клетке Ар.

В своём кашемировом пальто и до блеска начищенных ботинках парень смотрится нелепо в нашем обшарпанном подъезде, а потому губ снова касается невольная улыбка.

— Привет! — Получается глухо и несмело.

— Я войду? — зачем-то спрашивает Турчин уже после того, как протекает мимо меня в прихожую.

— Я уже и забыла, какой ты наглый! — тихо ворчу сама себе под нос.

— Добрый вечер, Сергей Анатольевич! — голосит Ар с порога, как у себя дома.

Турчин лишь однажды пересекался с моим стариком в особняке Вадима, но мне приятно, что парень запомнил папино имя.

— Ого, какие люди, и без звонка! — Из кухни выглядывает отец, вытирая вафельным полотенцем мокрые руки. — Аристарх, верно?

— Просто Ар! — смеется Турчин и по-хозяйски стягивает ботинки.

— Арик… — Дёргаю его за рукав пиджака. — Ты что здесь делаешь? Зачем приехал?

— Вариант, что волнуюсь за тебя, не прокатит? — играет бровями Турчин и по-свойски заглядывает на кухню. — Сергей Анатольевич, я у вас дочку на полчасика украду?

— Только при условии, что потом обещаешь на ней жениться, — абсолютно серьёзно заявляет отец. От неожиданности предложения Арик, кажется, начинает икать, но тут же берёт себя в руки.