Золотые камни (СИ) - Канра Дана. Страница 7

А потом Брентер поцеловал Селму и подумал, что, наверное, сделал верный выбор между ней и Ольмой.

***

Красавица танлерка переехала в его поместье незадолго до свадьбы. Поначалу она волновалась и вела себя очень скромно, но постепенно освоилась и почувствовала себя будущей листаркой. К счастью для Брентера юная Селма знала чтение и счет, а еще понимала немного на аранийском языке. Не то чтобы она имела нечто общее со шпионами Арании, но рассказала любимому, что граница деревеньки, где она жила, проходила рядом с аранийской.

— Значит, ты жила почти в чужой стране? — с улыбкой спрашивал Брентер.

— Да, дорогой.

Она застенчиво улыбалась и прятала глаза.

Свадьбу решили отпраздновать в начале месяца Осенних Заморозок. В Эртвесте рано крепли холода, и к тому же Селма была полна страхов и суеверий. Она убеждала жениха, храмовых жрецов, саму себя, что чем ближе к зиме будет свадьба, тем хуже все обернется для молодоженов. В это многие не верили, но Брентер знал, что за каждым испуганным словом женщины, связанной с магией, стоит истина.

Поэтому они обвенчались очень быстро, пригласив на свадьбу только четырех подданных Брентера, которых ему назначил император несколько недель назад.

Шестой день месяца Осенних Заморозок стал роковым для молодого жениха, который любил другую женщину и по злой воле судьбы женился на Селме.

В храме Мирита Вестана царили полумрак и прохлада. Вошли сюда только брачующиеся, жрец, служка и несколько благородных свидетелей, чьи лица скрывали тени капюшонов.

— Доброго вам здравия, дети мои, — промолвил седой жрец Галактион, и строго взглянул на жениха в светлой тоге. — Верно ли и незабвенно твое желание, раб Миритов, Брентер, взять в жены рабыню Миритову Селму?

— Да, великий жрец.

— А твое желание, Селма?

— Да! — воскликнула красавица в такой же белой тоге, и взглянула на жениха, украдкой, из-под ресниц. — Я согласна!

— Так будьте мужем и женой, дети мои. Остальное подвластно лишь Миритам.

Селма восторженно смотрела на Брентера огромными синими глазами, в которых горели искры порочной, ненасытной, яркой любви. Обычаи требовали поцеловать друг друга, но он только целомудренно коснулся губами ее щеки.

Любил ли он ее так же, как она его?

Возможно, где-то, в глубине души.

Будь на месте Брентера любой другой благородный мужчина, он бы оставил Селму своей любовницей и бесчестно метался бы между двумя женщинами, как непостоянный ветер в чистом поле. Но он не мог позволить себе такой отвратительной пакости. И лучше не давать Ольме ложных надежд.

Но все-таки он с трудом удержал себя от желания мертвецки напиться прямо на свадьбе.

Когда глубокой ночью благородные похмельные гости закончили поздравлять молодоженов и разошлись по гостевым комнатам, счастливая донельзя Селма бросилась Брентеру на шею. Он растерянно обнял ее и поцеловал. Но на сердце у него было все так же неспокойно, горько, грустно.

Предательство Ольмы и самого себя? Да, возможно.

Хмельное вино успело отуманить разум, поэтому муки совести оказались не так страшны, как могли быть.

Брентер вымученно улыбнулся, поднял на руки Селму и отнес ее в свои покои.

Их ночь прошла довольно страстно и волнующе, но наутро Брентер ничего не помнил о случившемся. Судя по тому, как смущенно улыбалась и нежно ворковала Селма во время завтрака, который принесли им в постель, он умудрился не допустить не поправимой дурости и не назвать ее ночью Ольмой.

Так прошло несколько дней.

Днем шли дожди, ночью за окнами ожесточенно шумел злой ветер, приближая зиму. Очень часто Брентер засыпал около полуночи и думал перед этим, как же выбросить из памяти пронзительный взгляд Повелительницы Жизни. Она так прекрасна и мила, так невинна и непорочна, а он изменил их любви и перечеркнул все светлое, что было между ними.

Или, может, она и хотела бы таких его поступков.

Как узнать, если нет никакой связи с некогда любимой Ольмой?

В очередной раз проснувшись ранним утром в предрассветный час, молодой листар долго лежал и смотрел в черный потолок, а потом велел мальчику-слуге зажечь свечи и подать ему папирус, чернила, перья. Сердце билось от вновь возникшего чувства, а по щекам текли слезы. Повелитель Смерти никогда не плакал, даже если ему в детстве доводилось забирать человеческие души в небытие. Но сейчас совсем другой случай.

— Мы плачем не о бедствиях других, — сказал он горько и тихо, — а только о собственном к этому отношении.

— Что вы сказали, господин? — с удивлением переспросил мальчик.

— Ничего, — ответил Брентер довольно сухо и сел за стол. — Я буду писать письмо. Ступай.

И служка ушел, оставив Райтона в тяжелом и тоскливом одиночестве.

Кому он собрался писать? Императору, разлучившему с любимой женщиной? Только для того, чтобы испортить жизни четверых людей разом?

Глухо простонав от бессилия, Брентер прижал озябшие ладони к разгоряченному лицу. Его обуяла страсть, какой он не чувствовал в первую брачную ночь. Подумать только, как он слаб морально и телесно, несмотря на то, что является чуть ли не божеством! Желание обладать Ольмой и только ей одной, неотвратимая кара за это, и огромная нежность, застилающая его душу шелковыми лентами с самого дня их вынужденного расставания.

Где-то Ольма сейчас? Жива ли она? Здорова ли? А может быть, вынашивает чужого ребенка?

От этих мыслей Райтону захотелось перевернуть стол и в гневе растоптать свечи.

Сдержать свои чувства оказалось проще, чем он думал.

Так и не притронувшись к письменным принадлежностям, он надел зимнюю тогу, теплые башмаки и украдкой, будто вор, спустился из своей опочивальни, в сад. Здесь шумел ветер, стряхивая с мокрых черных стволов деревьев отцветшие красные листья. Воздух пах пряным дождем и старой прелой травой. Низко нависшее серое небо оставалось серым и темным. Душа сжималась от глухой, невыносимой, мучительной тоски.

Брентер хотел было протянуть руки к мокрым кустам, чтобы намочить ладони ледяной водой и умыться, привести себя в чувство, но…

Ольма.

Она была здесь.

Беловолосая прелестница, лишившая его спокойного сна и мирного существования, стояла за тонкой резной решеткой ограды, положив маленькие ладони на стальные прутья, и с надеждой смотрела на Брентера.

— Ольма? — прошептал он хрипло.

Звук дорогого его сердцу имени унес в сторону ветер.

Брентер поморгал, ожидая, что женский силуэт растает, подобно туманному видению. Такие бывают в раскаленных золотых песках Эн-Мерида, но здесь? Нет, не может быть!

— Ольма! Ольма!

Словно сумасбродный лихой мальчишка, он помчался к разделяющим их воротам, раздвигая мешающие густые кусты и проклиная нерадивых садовников, что не отрезали некрасиво торчащие ветви, Брентер Райтон мчался к ней. Наверное, он со стороны походил на Селму, которая так же, до боли, до дрожи, до безумия любит его, но это неважно.

— Брентер!

— Я иду!

Нет, она — не видение, не сон и не мираж.

Подбежав к ограде, Брентер насилу открыл тяжелый замок и распахнул ворота. Ни скрипа, ни любого другого звука, способного выдать двух преступников. Ольма кинулась навстречу, и наконец оказалась в его сильных объятиях.

Брентер обнял ее и прижал к груди с радостью и страстью, которых никогда не испытывал к Селме.

Жизнь снова воссоединилась со смертью.

Знать бы только, на какой срок.

От мокрых волос Ольмы пахло хвоей и розовой водой, а под глазами залегли глубокие синие тени. Брентер внимательно смотрел на нее, не в силах поверить, что происходящее чудо реально, и наконец поцеловал ее — жадно, настойчиво, почти властно. А императрица растаяла от счастья в его объятиях.

Глава 5. Роковое известие

С самого утра в поместье Райтон суетились слуги и служанки, накрывая на столы и убираясь в гостевых покоях. Весть о том, что прибыла сама императрица Ольма Ариас, разнеслась по всему дому, порождая самые безумные и неправдоподобные сплетни. Впрочем, скоро все забыли об этом, потому что надо было трудиться. И только Селма Райтон, прекрасная западная листарка, тихонько плакала, закрывшись в своей комнате.