Игра теней - Катериничев Петр Владимирович. Страница 74

— Ты хочешь их сдать партии и правительству? Нет теперь партии. А правительство с таким Госкомимуществом под крылом, надо полагать, не бедствует.

— Все равно как-то…

— Где теперь деньги?

— На моих специальных счетах в Латинской Америке.

— Дядя Сережа сейчас жив?

— Надеюсь.

— Ну вот он и решит, что с ними делать. Если разыщется.

— А что, может и не разыскаться?

— Запросто.

— И что тогда с деньгами?..

— Не комплексуй… Эти баксы рядом с миллиардами новых русских…

— Да я заметила уже! Похоже, Россию по числу миллионеров на душу населения обгоняет только Украина.

— Не задавайся. Я имею в виду настоящих миллиардеров. «Зеленых».

— И много их здесь? j — Хрен их знает. Ну а миллионеров, думаю, не меньше, чем в Штатах.

— Да… Давненько я на Родине не была.

— Лека… Когда ты отъезжала в Штаты… Почему не передала информацию, полученную от отца этому генералу, Игорю Дмитриевичу?

— Но ведь папа сказал определенно, кому передать — А ты — послушная дочь.

— Ага. К тому же это часть нашей детской игры в Изумрудный город.

Информация должна передаваться точно от слова до слова, и только тому, кому предназначена. Иначе…

— Иначе — делай, что тебе нравится, вместе с шоколадом «Виспа»!

— Что?

— Игра в испорченный телефон. Слушай, я силы похож на дядю Сережу?

— Совсем не похож. Хотя… Что-то общее в вас есть.

— Тогда почему ты передала номер мне? Понимаю что глаза у меня красивые, но у Филиппа Киркорова куда краше!

— Но его же в Приморске не было! Тем более он женат.

— Лека…

— Я знала, что дядя Сережа, так или иначе, разыщет тебя.

— Как?

— Ты последний человек, с которым я контактировала перед отъездом в Штаты.

А на Территории регистрировали гостей.

— Крайний.

— Ну, крайний…

— А Игорь Дмитриевич?

— Дрон… Когда информация предназначена одному генералу, ее не передают другому.

— Дядя Сережа — генерал?

— Вроде того.

— А я — вроде лоха отечественного, многоцелевого…

— Вовсе нет… Просто… Я была уверена, что дядя Сережа тебя найдет.

Легче, чем меня.

— Почему?

— Он тебя знает.

— Да? А я — его?

Лека пожимает плечами:

— Я ведь тебя тоже видела раньше, до Приморска.

— Где?

— На фотографии. Но очень давно.

— Да?..

— Мы ездили с папой в гости к дяде Сереже. А у него на руках был котенок, сиамский. Я, конечно, схватила его, он выскользнул на стол и смахнул на пол несколько папок. Вернее, свалился вместе с ними, уцепившись коготками. Одна из папок раскрылась и — выпала твоя фотография.

— Когда это было?

— Сейчас… Мне было десять… Году в восемьдесят четвертом или восемьдесят пятом…

— Ну-у-у… В восемьдесят пятом я был еще молод и хорош собой… Два метра ростом, косая сажень. Голубоглазый блондин и волосы вились… С годами — усох…

— От чего?

Вздыхаю:

— От чувств-с.

Хм… Я знаю только одного человека, у которого в восемьдесят пятом году в папке могла быть моя фотография…

Прикуриваю сигару, пыхаю, наблюдаю, как невесомый прозрачный дым вьется в теплых лучах…

…Солнечные лучи пронизывают комнату, покачиваясь на паутинках невесомого сигарного дыма. Мужчина наблюдает за игрой света, ему кажется, в завитках дыма он видит город…

…Начало июня шестьдесят седьмого года. Ближний Восток. Караван тяжело груженных машин идет через пустыню. Молодой мужчина, укутанный в джеллабу [6], загорелый, с короткой, выгоревшей на солнце бородкой, тем не менее совсем не походит на араба: выдающиеся скулы, прямой нос, коротко остриженные мягкие волосы — все выдает в нем славянина. Он едет в джипе, замыкающем караван…

Израильские «миражи», истребители-перехватчики французского производства, появились со стороны солнца. Первый ракетный залп был страшен: два мощных взрыва разметали караван, люди побежали врассыпную, но самолеты вернулись… Заход, еще заход… Крупнокалиберные пулеметы вспахивали песок рядами трасс, разрывая на части тела затаившихся и убитых…

Мужчина зарылся в песок рядом с разваленным на части, догорающим «ЗИСом»…

Наконец «миражи», израсходовав боекомплект, развернулись и ушли на базу…

Мужчина поднял голову. Оглушенный, он оглядел воспаленными глазами место побоища. Из более двухсот бойцов, подготовленных в иорданском лагере, в живых осталось человек семь. То, что налет спланировали по заранее намеченной цели, было очевидно.

Оставалось только вычислить «крота». Мужчина поглядел в сторону — и увидел город. Несколько легковых машин нетерпеливо застыли на перекрестке, регулировщик в белой форме и пробковом шлеме устало и раздраженно помахивал жезлом…

Ухнул взрыв, горящую машину приподняло на месте, она грузно перевернулась вверх днищем. Белый город, застывший в колышащемся мареве, исказился, словно на расплавленной кинопленке, и пропал.

Из-под груды песка вылез чумазый водитель «ЗИСа» с обгоревшим лицом и веселыми, белыми от пережитого страха и возбуждения глазами…

— А знаешь, Серега, — толкнул он в бок мужчину, наплевав на звания и ранги, — для того, чтобы здесь выжить, нужно просто исчезнуть!

…Мужчина нажал клавишу магнитофона… Для того, чтобы выжить, нужно исчезнуть… Исчезнуть.

— Центурион вызывает Стратега.

— Стратег слушает Центуриона.

Глава 35

«До выборов осталось столько-то дней», — сообщают теперь по многу раз на дню все информационные телепрограммы, сопровождая свой календарь тревожной звуковой отбивкой. Словно считают дни не до выборов, До конца света. Слово «рейтинг» от частого употребления и связанных с ним глаголов колебательного характера-поднялся, упал — приобрело какой-то эротический оттенок. Люди полушепотом спрашивают друг друга «что будет после шестнадцатого?..» Возьмем на я смелость утверждать, что семнадцатое!

«А теперь — о погоде. В Москве — необыкновенно тепло для такого времени года. Специалисты утверждают, что солнечная, активность в этом году повышена, но никакой опасности для здоровья людей не представляет…»

То, что происходило внизу, Макбейну не нравилось, Совсем не нравилось.

Большой закрытый фургон остановился во дворе. Водитель вышел, скрылся в подъезде — возможно, просто работяга приехал обедать. Возможно… Еще один фургон остановился у канализационного люка. Вышло трое ремонтников. Огородили люк, открыли. Один — спустился. Оставшиеся двое — довольно бестолково шатаются вокруг, курят, снова шатаются… Хотя Макбейн привык к подобной работе русских, но что-то ему в этих ремонтниках «не показалось»… Еще одна машина подъехала, тоже закрытый фургон. Вышедшие из нее пятеро людей через несколько минут оказались на крыше. Их неспешная возня вокруг телеантенны была умилительна: уж очень простой «прибор», чтобы имитировать работу в течение уже больше часа…

Тем более, что «трудились» только двое; остальные шатались вдоль края крыши, время от времени что-то там прилаживая… Приглядевшись, Макбейн заметил колесики, с помощью которых можно за секунду спуститься на любой этаж…

Подъехал «БМВ» с затемненными стеклами, постоял, исчез… А по улице уже четырежды проехал неприметный старый «москвичек»…

Ни прохожие, ни жильцы ничего не замечали… Через пятнадцать минут появилась бабулька с ведром, за ней — другая… Увидев ремонтную машину, соседки покорно потопали к чудом уцелевшей колонке… К ремонтникам добавилась еще одна машина. Из закрытой фуры «рабочими» был извлечен шланг и опущен в канализационный колодец… Макбейн посмотрел на часы. Три пополудни. Солнце заливало светом московские улицы, с трудом пробиваясь сквозь марево невесомого полупрозрачного смога… От него очертания зданий уже в километре казались размытыми, словно это был мираж.