Огонь на поражение - Катериничев Петр Владимирович. Страница 24
– Тогда что связывает эти два трупа с вышеозначенными?
– Способ убийства.
– Винтовка? Пистолет?
– «ТТ». С глушителем.
– Эка невидаль. Не «вальтер» же!
– Во-первых, абсолютно чистый «ТТ». Ранее нигде не работавший.
– Да их сейчас с армейских складов центнерами тащат!
– Старик, ты просил странности плюс профессионализм – я и выдаю.
– Хорошо сработано?
– Исключительно. Виртуозно. Сначала киллер «завалил» Рафика пулей в висок, с полуметра. Имей при том в виду, что Рафик – парнишка крученый, пять лет – за соучастие в разбойном нападении с применением огнестрельного; под сиденьем у него – хорошо пристрелянный «ПМ», бывший в работе, проверяем сейчас. И заметь, «ТТ» с глушителем – вещь громоздкая, за пояс не засунешь, из кобуры быстро не выхватишь… А Рафик этот в случае опасности свой ствол выдергивал мгновенно и, уверяю тебя, не задумался бы им воспользоваться. Усекаешь?
– Угу. Убийца сработал психологически грамотно, раз сумел подойти близко в нелюдном месте. Стрелял через окно?..
– Да…
– Достал оружие… И при том не вызвал у водителя, опытного паренька, никаких подозрений… Вот разве – эмоции…
– Какие тут эмоции! Судя по материалам, у. Рафика этого были две извилины, да и те прямые: бабы и водка.
– Ну что ж, водитель-телохранитель. Человек на своем месте.
– А на мужика с «тихушником» попался, как карась на хлеб…
– …или – на девку.
– Дрон, у тебя спермотоксикоз! Что ты усложняешь?
– Крутов, у тебя профнепригодность на почве отработанного стереотипа: если девяносто пять процентов мужиков предпочитают девять миллиметров, а девяносто шесть процентов дам-с – малый калибр, значит, если выплывает ствол серьезный – стрелял всенепременно мужик. А представь – милая девушка, блондинка, в короткой юбочке, в норковом манто, с изящной кожаной сумочкой, улыбаясь, подходит к машине и одним своим появлением активизирует ту самую прямую извилину Рафика под названием «бабы». Просит подвезти, болтает непринужденно, открывает сумочку – достать какой-нибудь причиндал – кого это насторожит? – и аккуратно – девочки, они по природе аккуратнее нашего брата – стреляет пареньку точно в висок…
– …переносит девяностовосьмикилограммового увальня с водительского сиденья назад и запихивает на пол… – хмыкает Игорь.
– Машина?
– Тридцать первая «волга».
– Нет вопросов. Опускает сиденье водителя и пассажира – переднее, просто толкает труп на пол, пока тепленький. Потом – села за руль?
– Сел, Олег.
– Ну ладно, пусть будет «оно». Может, это будет ближе всего к истине: существо, считающее убийство бизнесом, причем, как они подчеркивают, «ничего личного»… И все для того, чтобы сладко есть, пить, спать… Да это просто дрянь человекоподобная…
– И все же, Олежек, это мужик… не знаю, как объяснить. Чутье. Интуиция.
Все же делом этим давно занимаюсь – убивцев ловлю…
– Но и вариант с девицей из-за твоего чутья отбросить нельзя.
– Согласен. Будем думать.
Игорь снова замолчал, глядя на огонь. Подкладывает понемножку щепочки – костерок хоть и не жаркий, а приветливый…
Да нет, глупость я сказал – ничего личного… Что такое возможность безнаказанно убивать? Не что иное, как власть, квинтэссенция власти… И-ее иллюзия… Отнимать то, что не тобой дано… Этакий способ возвыситься не столько над миром, сколько над его Творцом… И – представление о мире как о чем-то среднем между кабаком и борделем: ниоткуда пришли, в никуда уйдем, а потому – валяй, круши, властвуй!
Пока не придет время смерти.
Как там у Иоанна? "И всякий живущий и верующий в Меня, не умрет вовек.
Веришь ли сему?"
Я – верю. Потому что хочу жить всегда.
Спрашивается, а почему тогда я занимаюсь всей этой бодягой? И беру на себя судить, что добро и что зло?
А это тоже – личное. Меня лично возмущают хамство, самодовольство, жестокий эгоизм так называемых «сильных», меня лично возмущает приниженное лизоблюдство и лицемерие так называемых «слабых», меня лично возмущает скотоподобие тех и других!
И я уверен: только когда лично каждый утвердится в своем ДОСТОИНСТВЕ, только тогда он сможет почувствовать и оценить бесценные, данные каждому дары Господа – бессмертную душу и свободу воли. В том числе – свободу погубить свою жизнь. Или – душу. Немногие знают, что «душа» и «жизнь» на арамейском языке – одно слово…
Ну а что до меня… Раз я ощущаю себя по этой жизни воином – нужно исполнять долг. Перед Богом и людьми…
– Что замолчал? – Игорь смотрит на меня, и я только теперь замечаю, как он устал. Все же я порядочный поросенок… По-житейски-то…
– На огонь смотрел.
– Будем бабки подбивать?
– Зачем? Все, вроде, ясно.
– Ну, чтобы стало еще яснее… Некоторые мои коллеги полагают, что все названные случаи ничего общего между собой не имеют… Связали их только мы с тобой, да и то вручную, на глазок… Так вот, следователь, занимающийся убийством Кругленького и его шофера, тоже полагает, что это – заказное, и считает, что проведено оно с подачи Штерна. Сам Штерн к уголовщине, как и покойный, вроде никакого отношения не имеет, очень «темная лошадка».
Доказательств у следователя, понятно, никаких: как и у твоего покорного – интуиция, домыслы. Чутье. Его к делу не пришьешь, а вот делиться – мы делимся.
Работаем вместе давно. И не без результатов. Теперь – все.
– Старый ты стал. Склероз. Как все-таки завалили Кругленького?
– Преступник сел в его машину, сам подкатил к дому, дверцу заднюю открыл – да, стекла в машине чуть затемненные, – тот сунул голову и получил пулю в переносицу. Потом убийца уложил труп на заднее сиденье поверх шофера, преспокойно укатил в центр и оставил машину в переулке. Ювелир с железными нервами. А ты говоришь – девица…
– Разберемся.
– Разбирайся… Я же не знаю, на какую вязанку ты все эти бублики нанизывать станешь… Может, у тебя и ответ уже есть, а я сижу дурнем, извилинами шевелю…
– Ответа нет. А шевелить извилинами никогда не вредно.
– Но иногда – поздно. Ну что, разбежались? Темно уже. На «жигулях» прокачу, с ветерком.
– Давай по маленькой. На посошок.
– А по большой и не выйдет. – Игорь доплескал остатки по стаканчикам.
Снова смотрю на огонь. А в «бестолковке» – полная тьма. Беспросвст. И поговорка о том, что мрак гуще перед рассветом, меня не утешает.
Мелочей я нахватался и что-то важное упустил. А ведь было это «что-то» в разговоре… Было…
Игорь тем временем расстегивает куртку, снимает следом пиджак. Галстук у него стильный – под цвет глаз.
– А ты стиляга…
– Во-во, словечко то самое. Сейчас и не вспомнит никто, что значит.
Держи…
И передает мне отстегнутую «сбрую». В кобуре – укороченный полицейский кольт 38-го калибра. Надежнейшая штука, признаю. Хотя и патриот, и наган мне милее.
– Шутишь?
– Стал бы я ради шуток на такой холодрыге пиджак с курткой снимать. Бери давай, мерзну!
– А сам?
– У чукчи – проездной. Ствол, приставленный к моей груди, убеждает в этом.
Никогда не жаловался на реакцию, но Игорек выхватил пистолет из-за пояса сзади просто виртуозно. Мастерство, его не пропьешь!..
– Пропускаешь удары-то, – укоризненно тянет Крутов.
– Так то – на тренировке, – улыбаюсь я. – «Гюрза»?
– Ага. Табельный.
– Дай посмотреть. – Прикидываю оружие в руке.
– Нравится?
– Неплохо. Сколько в магазине?
– Двадцать.
– Стрелять – не перестрелять. На спуске что, второй предохранитель?
– Ну. А то ведь, ежели за поясом таскать – или яйца Отстрелишь, или попу поцарапаешь. Сам понимаешь, бывают случаи – «предохранительные», полсекунды жизни могут стоить. А тут – вот под пальцем.
– На армейский «стечкин» похоже.
– Похоже, да не то. Эта машинка на тридцать метров любые бронежилеты «гасит».
– Так уж и любые…
– Кроме четвертой степени защиты, типа «антикалашников». Только много ты по городу граждан в подобном снаряжении видел? То-то… Поиграл и будя.