Тропа барса - Катериничев Петр Владимирович. Страница 59

Глава 31

Нас затолкали в бывшую вытрезвительскую «спальню»: раньше здесь на крытых клеенкой вонючих топчанах отмокало пьющее население. Вытрезвитель уже не работал — в связи с демократией пить стали много, но с пьяниц теперь никакого навара: очереди на квартиру нет, лишить премии или там еще чего — тоже нельзя, а штраф с них взять — это как шерсти начесать с болотных лягушек.

Собственно, Палыч раньше и правил «трезвиловкой», в период борьбы со «змеем» стал чуть не вторым человеком в городе после первого секретаря райкома: подловить с запашком мог любого начальника, и пожалуйста — показательное лишение должности, партбилета и прочего… Нормальные менты Палыча презирали.

Вытрезвитель стоял на отшибе, за забором, метрах в восьмистах от здания, и подъезд у него был свой, отдельный. А Палыч теперь действительно «танцевал» под Груздевым; бывшего начальника РОВД убрали еще в девяносто первом, в милиции демократил какой-то выдвиженец, постепенно отправил «старичков» на пенсию, набрал своих людей… А Палыч прижился. Славен он был всякими «забавами» еще в бытность свою трезвенным начальником, но сильно буреть опасался; впрочем, менты и тогда свою грязь не шибко старались из избы выносить, а теперь и подавно.

Палыч же в «новое время» почувствовал себя если и не князьком, как Груздев, то первым холопом знатного барина… А у барского холопа, известно, и рука тяжелее, и хлебальник пошире, и безобразит он так, что куда там барину…

Все это нам обстоятельно рассказала та самая, старшая, Даша Строганова.

— Ну, девки, мы влетели… — вздохнув, закончила она.

— С чего это? — не согласилась Танеева. — Нас просто под сурдинку сгребли.

Сейчас пацанов — полная клетка. Тут большого ума не надо догадаться: видать, Груздев решил под себя рынок подгрести полностью. Чьи ларьки громили? Исы Баслаева и Ахмедки. Другие не трогали. Ну а заодно со всем рэкетом порешили.

Вон, — Танеева кивнула на меня, — и детдомовских прибрали, и малахаевских, Синусовых. А мы девки ларьковые, нам все одно, на кого работать: торговка, она торговка и есть. Нам что до ихних разборок? Подержат до вечера или там до утра — и отпустят.

— Угу… Жди…

Дверь распахнулась, на пороге появился Палыч собственной персоной. Морда еще больше раскраснелась; от него явственно разило спиртным. Оглядел нас, лакомо чмокнул сальными губами. Глянул на долговязого сержанта:

— А ты не дурак, что надо сечешь… — С шумом выдохнул:

— Выводи, оформлять будем, по всей форме.

— Всех сразу?

— А то…

Мы вышли, сгрудились в «предбаннике» — небольшом помещении с истертыми добела диванчиками. Трое здоровенных бугаев подпирали стены, за приставным столиком разместился плюгавенький, прыщавый ментик-писарь. Сам Палыч взгромоздился за основной стол. Поднял маленькие свинячьи глазки:

— Давайте по одной, к Масюку… Имя, фамилия, все прочее… И не врать мне! И все вещички из карманов — на стол.

Девушки подходили, называли имя, выкладывали вещи, всякую мелочь: сумочек ни у кого не было, а в карманах мало кто что носит. Палыч рассматривал каждую по всем статьям, ковыряя в зубах отточенной спичкой.

Я подошла последней. Назвала имя, фамилию, возраст… Сказала, что детдомовская…

— Так ты, значит, с этими была?

— С какими «этими»? — переспросила я. По правде сказать, я была как в тумане.

Словно все разом покрылось каким-то мраком. Еще как только все началось… И Сашку Буню убили… Вообще-то я тогда не верила, что его убили… Мне казалось, что он, такой сильный, не может умереть… И все же в голове словно помутилось.

Нет, я воспринимала происходящее, но так, будто это сон… И даже если бы ткнуть меня иголкой, вряд ли бы почувствовала…

— Ваши поножовщину устроили?.. — Он глянул в какие-то бумаги, прочел:

— Булдаков, Буников… Давно надо было вашенское змеиное гнездо раскочегарить… — Он уставился на меня своими свинячьими глазками. — Ты чего тормозная такая?

«Колес» наглоталась?

Я не ответила.

Палыч поднял глаза на девушек:

— Вас тоже касается!

— В смысле? — спросила Даша.

— Наркотики, деньги, лезвия бритвенные…

— Да откуда они у нас?

— От верблюда. На «черных» работали? Работали. Вот и… — Он снова оглядел девушек, каждую с головы до ног, медленно, словно смакуя… Разлепил сальные губы:

— Придется вас обыскать. По всей форме. — Он почмокал, прикурил сигарету.

— Раздевайтесь.

Девушки у стены беспомощно переглядывались… Я же стояла чуть в стороне, словно происходящее вообще меня не касалось. , — Ну что застыли?!

— Как — раздеваться?.. — упавшим голосом произнесла шатенка.

— Молча!

— Мы не будем!

— А куда вы денетесь? Орать станете? Тут стены толстые, наслушались всякого…

Или вы забыли — как? Сейчас мои хлопцы вам помогут. Они еще помнят — здесь в свое время столько пьяных шалав перебывало… И все как шелковые были… — Палыч загоготал мелким, булькающим смехом.

Прекратил смеяться так же неожиданно, как и начал, гаркнул:

— А ну, живо!

От его окрика все вздрогнули. Даша Строганова первой стянула свитерок, расстегнула джинсы… Лицо ее было бледным и замкнутым. Следом за ней, потупившись, стали раздеваться остальные.

— А тебе что, особое приглашение? — рявкнул на меня сержант.

Я вздрогнула, автоматически стала расстегивать пуговицы на блузке…

Девушки остались в белье.

— Ну что застыли? — прикрикнул начальник. — Совсем раздевайтесь!

— Вы не имеете права… — начала было рыженькая.

— Право?! — взъярился он, хрястнул кулаком по столешнице. — Вот мое право! И вот что я тебе скажу, краля… Или через минуту вы будете стоять тут голенькими и завтра утром уйдете по домам, или… Тут такая поножовщина со стрельбой случилась, что по пятнадцать суток я вам просто-запросто запишу! И эти сутки вы здесь с моими орлами и проведете… С утра душ и постельная гимнастика — это я вам обеспечу! А эти орлы устанут, других пришлю… А кто особо артачиться станет, той я самолично двести шестую пропишу — на годик… Вот и выбирайте!

Палыч чиркнул спичкой, прикуривая конфискованный у кого-то из девушек «Кэмел», упер поросячий взгляд в рыженькую:

— Время прошло. Ты — первая. Девушка расстегнула лифчик, сняла, медленно стянула трусики с ягодиц, заплакала, закрыв лицо руками…

— Совсем снимай!

Она подчинилась. Стояла, прикрыв низ живота бельем. Палыч встал, обошел ее, разглядывая, отвел руку с трусиками в сторону.

— Вот теперь я вижу, что и вправду рыженькая, без дураков, — сказал он. Увальни у стены загоготали, смех их был возбужденным, как ржание жеребцов, готовых ринуться на табунчик. Палыч снова обошел девчонку, остановился сзади; — А теперь — наклонись вперед! Руками до пола, как на физкультуре… Ну?!

Он послюнявил палец, провел ладонью по спине, ягодицам… Я закрыла глаза…

Только слышала, как девушка вскрикнула…

— Ну вот, сейчас я уверен, что ты ничего от меня не утаила… Умничка… — Он поднял мутные, хмельные глаза, задержал на мне взгляд, произнес:

— Теперь — ты, детдомовская… Быстро, быстро… Трусы, маечку…

— Ага, — согласно кивнула я, а голову уже волокло знакомой одурью… Как только он оказался в шаге, я резко разогнула ногу в колене, чуть приподняв бедро!

Что-то противно чавкнуло, Палыч застыл, ойкнул… Его подручные словно оцепенели… А я повторила удар… В горле у него забулькало, и он рухнул на бок, как мешок. Я рванулась к двери, но сержант-оглобля оказался проворнее: дубинка угодила в висок, я успела услышать, как он крикнул кому-то: «Загоняй этих сук под засов!» — и потеряла сознание.

Очнулась от боли в низу живота. Пошевелиться не могла: меня просто распяли нагишом, накрепко прикрутив за запястья и щиколотки к краям стола.

Боль была дикой… Сержант вытащил из меня коротенькую дубинку.

— Ну вот, теперь уже не целка… — Задумчиво-добавил:

— Разве что еще раз попробовать?

— Как знаешь, — ответил ему писарь. — У меня на нее и не стоит. Да у тебя, я вижу, тоже. Не девка — кошка дикая. Да и худая… Я люблю крупных бабочек, чтобы в теле…