Тропа барса - Катериничев Петр Владимирович. Страница 9

— Не грусти, Алька. Может, когда-нибудь…

— Ага, не грусти… Я сама так раньше думала: ну должна же когда-нибудь я все вспомнить! Фигушки!

— Ничего. Как только исполнится восемнадцать, возьмем у моего Женьки денег и махнем к какому-нибудь светиле-профессору.

— В Москву?

— Да куда надо, туда и махнем! В Москву, в Рим, в Копенгаген! Должен же быть человек, который разберется, что у тебя произошло в детстве! И ты все вспомнишь!

Может, и родители тебя ждут не дождутся…

— Настя… не надо… пожалуйста… — Девушка закрыла лицо руками. — Я же уже не ребенок маленький, чтобы ты меня кормила сказками про родителей.

— Извини. Да я и не кормлю. Все же-а вдруг?

— Были бы… Короче, если они живы, давно нашли бы. А если не нашли, значит, не нужна я им. И Саше не нужна. Ни-ко-му.

— А ну, прекрати хныкать! Мне нужна, поняла! И Женьке моему! И Олежеку маленькому больше всех нужна, ты же от его кроватки не отходила, он тебя чуть не второй мамой считает, а уж сестрой — подавно! И бабе Вере была нужна, и бабе Мане! Ну же, Ленка, прекрати!

Девушка смахнула слезы:

— Извини, Насть… Это я так. Больше не буду.

— Будешь, еще так будешь! Но давай как-нибудь потом похнычем, на пару, ладно?

— Ладно.

— Так что такое там все-таки произошло?

— В «Юбилейном»?

— Ну да.

— Произошло. — Аля наморщила лоб, вздохнула, повторила тихо:

— Еще как произошло.

Глава 5

— Отошла я от девчонок, показ закончился, еще в буфете кофе чашку выпила, поболтала. А уже вечер, домой пора… Тут подходит парниша, вежливый такой, прикинутый по фирме, дорого, но видно сразу: слуга. Вообще-то красивый парниша, только… Красивый как зверь, как животное… И еще — от него словно опасность какая-то непонятная исходит, словно… Ну ты понимаешь…

— Ага. Навидалась.

— Вот и я навидалась. Но многие девки как раз от таких и тащатся больше всего.

Ладно. Короче, подходит и вежливо так сообщает: со мною поговорить хотят.

Знаешь, подиум место такое: кто только не крутится, одни — дела делают, другие — девчонок в подруги зовут; у «новых» классная подруга — такой же атрибут, как галстук или представительская машина, никак иначе нельзя, престиж. Ну я и подумала: какой-нибудь пан ясновельможный решил в «куклы» пригласить. Почти у всех девчонок кто-то такой имеется. И тут тоже искусство: не хочешь — не соглашайся, но откажи так, чтобы человек не обиделся. Проще всего сказать:

«Занято». Тогда и вопросов не возникает. Не всегда, конечно, но как правило.

Если не жлоб полный или не лох из породы «задниц»: эти ни фига не понимают, ну да их не так много. Хотя и не так мало.

— Задниц?

— Ну да. Есть такая порода. Это чьи-нибудь дети или родственники. Зятья, к примеру. Их на какое место посадили, на том они и сидят. И не рыпаются. Те, которым местечко скверное досталось, — то есть когда-то, когда папашка сажал, очень клевое было местечко, ученым секретарем или просто умником-кандидатом в институте каком-нибудь научно-завернутом. И делать ни фига не нужно, и съезды-выезды, и булка с хорошим куском масла, а то и с икрой сверху. Но времена изменились, и остались эти задницы не при делах и злы на всех, особливо на родителей, которые их не на то место усадили. И делать ничего органически не способны, а жаба ест: их ровесники кем-то стали, а он все сидит ученит да на папашкином «жигуленке» семьдесят второго года выпуска на дачку с грехом пополам ездит…

— Чего у него там пополам?

— Не вяжись к словам.

— Ленка, тебе сколько лет? — удивленно приподняла брови Настя.

— Восемнадцать скоро, а то не знаешь.

— Вот я и думаю…

— Да нет, не сама я такая разумница, я же в агентстве третий год кручусь, а девки разные, чего только не наслушаешься. Та с этим живет, та-с тем…

Интересно же.

— Погоди, но научные работники — это оч-чень давно.

— Ну. Лет десять назад. А то и двенадцать. Но у нас и ветераны есть: одной двадцать восемь, а она дефилирует — упасть не встать!

— Алька!

— Чего?

— ЕСЛИ бы не выкармливала тебя с соски, как щас врезала бы!

— За что? — искренне удивилась Лена.

— Ве-те-ра-ны… — сымитировала Настя.

— А… — Девушка покраснела, прыснула в ладони, подняла лицо. — Ну я же в другом смысле.

— Двадцать восемь — это, по-твоему, старушка?

— Нет, просто… Насть, ты чудо как хороша, я всегда хотела быть на тебя похожей.

— Ладно, не подлизывайся. Еще попомнишь. Если бы одни люди старели, а другие нет, это было бы очень обидно. А так…

— Насть, я правда не хотела…

— Ладно. Давай дальше.

— АО чем я говорила?

— Ну да. Память-то девичья. О «задницах».

— Нет, ты меня не сбивай…

— Подошел к тебе кто-то.

— Ага. Подошел. Вежливый, приятный, корректный. Правда, морда тупая, как у носорога. И глазки такие же, свинячьи.

— И много ты носорогов видела?

— Да ладно тебе. Это я чтоб понятнее было. Ну вот. Этот говорит: дескать, некий внимательный господин пообщаться желают. Думаю себе: пойду пообщаюсь, от меня не убудет. Лощеный самец провожает меня к люксу, — знаешь, эти костюмерные в «Юбилейном» еще с тех времен остались, там всякие народные артисты гримировались, а когда торжественные заседания проводились, разные крутые перцы водочку, надо полагать, кушали… а когда концерты — там . и Алла Пугачева, и мужчинка ее, «махонький Филиппок», короче, звезды одни прихорашиваются или отдыхают, — тут у меня, дуры, и сердечко забилось: думаю, вдруг сам Пьер Карден заметил, какая я умница, красавица, рукодельница…

— И писаешь чистым апельсиновым соком.

— Ананасовым. И решил включить в какую-то свой постоянную группу.

— Карден? А его каким ветром к нам занесло?

— Не шаришь ты в вопросах высокой моды, Сергеева.

— Да уж чем богаты…

— Там же в рамках фестиваля «Альт-мода» еще и конкурс молодых дизайнеров проводился; Кардена пригласили председателем жюри. У них там давно в тираж вышел, вот его к нам и таскают.

— Ущучила. «Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил…» — хмыкнула Настя.

— А чего ты от меня хочешь?! Что, скажешь, не так?! Да спроси любую девчонку из тех, что на кастингах тусуются. Каждая верит, что когда-то придет час, и ей скажет кто-нибудь — Карден, Валентине или хоть Стивен Спилберг: милая девушка, только вас у нас и не хватало!

— Угу, или: «Сударыня, не вы ли хрустальный башмачок обронили? Давайте-ка примерим!..»

— Или так. Почему нет? Сказка, а в сказки хочешь верить! Ведь не зря же их столько! Без них, наверное, не выжить. Совсем. Знаешь, в детдоме про своих родителей целые истории сочиняют! И ждут, ждут… Даже если точно помнят и мать-пьяницу, и отца, умершего с перепоя, а все равно сочиняют и верят в это и с теми, кто не хочет играть в эту игру, дерутся насмерть! Потому что без сказки не выжить ни там, ни здесь!

— Не заводись, убедила.

— Еще бы! Короче, подводит меня этот служка к двери, приоткрывает галантно и в спину — толк! Вот, думаю, дебил! И испугалась сразу: вдруг, думаю, какой-нибудь маньяк? Тем более никто особенно из знакомых и не видел, как он меня увел, да и увидели бы — кому какое дело! И времени уже одиннадцатый час… Не по себе мне стало, чего объяснять!

А этот — дверь за мной закрыл, стал рядом с нею, как грум, ручки сложил и в какую-то ведомую ему точку на стене уставился: прямо монумент, только одеколоном зачем-то опрысканный. Огляделась: кресло, маленький столик, в кресле — мужик, грузный слегка, но здоровый, а лица его особо и не разглядишь: свет был сзади, это он мое хорошо видел. Да и свет боковой, были включены только бра, верхний не горел.

В комнате люкса, кроме меня, этого мужчины и парня у меня за спиной, «монумента», никого не было. Но была дверь, ведущая в другую комнату или в ванную, я не знаю: в первый раз я была в таких апартаментах и, если честно, больше не хочу. Ну а дальше — вообще жуть какая-то началась…