Белый крестик - Миллер Андрей. Страница 12

Дурацкая ситуация: с одной стороны, потребна здесь была настоящая облава. Пригнать летучий отряд, оцепить всё — а далее невелика отработанная наука. Но обстоятельства, детали… Пётр Дмитриевич рад был бы возразить доводами Гумилёва, но не получалось.

В итоге вышло просто: приехали сюда вшестером.

— Шестеро на шестеро: дуэль какая-то, а не задержание…

Это ворчал Трибунский, коллега проверенный и надёжный. Не в таких передрягах бывали они с Инсаровым, так что следователь Департамента в этом человеке ни на миг не сомневался. Трибунский давно уже не околоточным надзирателем служил, а имел чин более высокий, хоть и остался на участке. Постарел, конечно. Но «Маузер» при нём имелся прежний; хорошо Инсаров помнил этот пистолет…

— Та не боитися, хлопци: як в пэрший раз, ей-Боже!

Говор Дорошенко извечно смягчал впечатление от его крайне суровой внешности: сам больше на бандита похож, чем на полицейского. Он-то как раз в летучем отряде служил, а на большее не имел ни образования, ни желания. Зато опыта — вот уж точно, «ей-Боже». Ко всему прочему, Инсаров отлично знал: язык за зубами Дорошенко держать умеет, когда это важно. Не по делу — болтлив, а так…

Попов всю дорогу говорил с Гумилёвым: он-то слыл большим любителем поэзии, в отличие от своего начальника. Инсаров знал Попова давно и достаточно ценил, чтобы несколько лет назад забрать «с земли» к себе в Департамент. Выбил для талантливого следователя очень хорошую должность, так что выходило: старый коллега многим Петру Дмитриевичу обязан. Отказать в просьбе никак не мог — и позже точно не подведёт. Когда на ковре ответ держать придётся, расскажет заготовленную историю о проверке версии, связанной с экспортным «Маузером». И вот ведь, какая удача (или неудача): нос к носу с бандой… бывает же!

Кроме перечисленных, на непростое дело пошёл и Епифанцев, несмотря на попытки Инсарова отговорить. Пётр Дмитриевич сильно пожалел, что вообще поставил того в известность. Едва Владимиру Валерьевичу залатали разорванную пулей щёку, как из больницы он попросту сбежал — и хоть официально был пока не на службе, но всё равно рвался участвовать в расследовании. Понятное побуждение, учитывая обезображенное в схватке с Григорием лицо.

Теперь он, с перемотанной бинтами головой и «Браунингом» в руке, выглядел едва ли не решительнее всех прочих. Пятеро полицейских и один кавалерист почти свободно приближались к дому — пользуясь сумерками и туманом. Здание оказалось обнесено невысокой оградой, через которую двор вполне просматривался. Кажется, никого. Света в окнах тоже не было видно, но это вовсе не означало, будто бандиты спят: не такой уж маленький дом.

— Знать бы, как внутри устроен… — Трибунский всё бурчал себе под нос. — Полезем же туда, как кроты.

— Мня джугое беспокоит. — Епифанцев из-за ранения говорил совсем невнятно. — Жжут лы нас.

— Ждать могут, только если Григорий рассказал им и про свой «Маузер», и про Николая Степановича. — ответил Инсаров. — Но если так, то их здесь просто-напросто не окажется. Однако мне что-то подсказывает: Григорий на последней своей жизни сделался фаталистом. Судя по рассказу господина поэта и его поведению при встрече с нами.

— Яким-яким зробився? — Дорошенко явно не понял слова «фаталист».

— Помирать готов. — не совсем точно объяснил Трибунский, но суть донёс. — И дружкам своим того желает.

Гумилёв закрыл лицо намотанным на шею платком. Ему теперь, в военной гимнастёрке и с волшебным «Кольтом», для образа ковбоя только шляпы не хватало. На недоумённые взгляды поэт ответил исчерпывающе:

— Нельзя, чтобы меня узнали. Они не должны понять, что преимущество сделалось зыбким…

Инсаров только кивнул.

Через ограду перебрались легко, а главное — тихо. По-прежнему не было заметно ни людей во дворе, ни единого движения в доме, и это нервировало. Интуиция подсказывала сыщику: налётчики находятся внутри и перестрелки с ними избежать невозможно. Хоть бы что-то понять о расстановке сил…

Дорошенко, повинуясь знаку Инсарова, вместе с Поповым пошёл в обход: проникать в дом следовало с двух сторон. Оба двигались достаточно тихо, и Пётр Дмитриевич рассчитывал на их благоразумие: стараться подстрелить кого-нибудь, но особенно на рожон не лезть. Толк от их оружия будет, конечно, но не такой уж большой.

Остальные приблизились к двери. Ветхая, но ломать всё равно не следовало: Трибунский извлёк складной нож и оным принялся осторожно стараться отпереть. Епифанцев, с не меньшей аккуратностью, украдкой глядел в тёмное окно. Инсаров и Гумилёв встали чуть позади наготове.

И всё же недостаточно «наготове»: плохо различимая в тумане и темноте фигура появилась из-за угла неожиданно, не выдав себя звуком. Этот силуэт Инсаров сразу узнал.

— Здравствуй, Николаша.

— Прощай, Гриша.

Оба голоса прозвучали одинаково ровно, и в тот же миг прогремел выстрел «Кольта». Такой громкий, что задребезжали стёкла; вырвавшееся из ствола пламя обожгло щёку Инсарова.

Не требовались более никакие доказательства тому, что револьвер заколдован. От того места на груди Григория, куда пришлась пуля, по всей его фигуре пробежал яркий свет: не то лучи, не то молнии. Сама рана вспыхнула огнём, и бандит даже будто весь изнутри вспыхнул; на мгновение глаза зажглись в темноте, как у кошки. Только гораздо ярче.

Он упал замертво.

— Ну, всё: покропим красненьким… — это был будто голос Епифанцева, но уж как-то очень отчётливо прозвучало.

Теперь уже не имелось никакого смысла таиться, и Трибунский просто выбил дверь. Дорошенко и Попов, судя по звону разбитого стекла, другой не отыскали: вломились через окно. Инсаров вновь, как давеча в доходном доме, плохо осознавал происходящее. Действовал скорее рефлекторно — следуя за своими людьми, которые и сами прекрасно знали, что делать.

Не нашлось времени на осмотр обстановки; тем более что внутри оказалось очень темно. Криков почти не было, а вот выстрелы зазвучали один за другим: люди столкнулись опытные, почём зря голосить не собирались. Уже от первых хлопков в голове зазвенело, заложило уши: Пётр Дмитриевич даже не наделся по звуку разобрать, кто стреляет.

Следователь неожиданно увидел чей-то силуэт прямо на мушке своей «русской модели»: курок был уже взведён, так что и спустил Пётр Дмитриевич его мгновенно. Попал. Бандит рухнул, но через секунду в том углу Инсаров тела уже не увидел: Гумилёв ему о способностях противника явно не соврал.

Зарево из коридора не оставило сомнений: кто-то ещё получил пулю из необыкновенного «Кольта». Интересно, не потратил ли Николай Степанович несколько впустую? Инсаров умудрился подумать об этом, прячась от бандитского огня за массивный шкаф.

Перестрелка продолжалась. Из укрытия следователя вытащил (в буквальном смысле, за шкирку) Епифанцев: поволок начальника поперёк коридора, в соседнюю комнату. Чей-то выстрел выбил солидный кусок штукатурки прямо над их головами.

Вот теперь уже кто-то кричал, и явно от боли, в дальнем конце дома. Кажется, Попов. Инсаров вдруг понял, что по полицейским стреляют не только из пистолетов: у бандитов оказалась винтовка или ружьё.

— Хлопци, притискают нас! — по крайней мере, Дорошенко пока отбивался. — Попова поранили!

Из темноты показались Трибунский и Гумилёв. Бывший околоточный опрокинул что-то из мебели поперёк двери и спрятался за импровизированным укрытием. От пули не защитит, наверное, но хотя бы скроет из виду. Гумилёв вжался в угол.

— Что?.. Что там? — сыщик не мог сформулировать вопрос более внятно.

— Хорошая новость: минус два… даже три, считая Гришу.

Гумилёв был на удивление спокоен; впрочем, чему удивляться? На фронте повидал и не такое.

— А плохая?..

Поэт даже не потрудился ответить: через мгновение Инсаров и сам всё понял. Откинув шторку барабана, Гумилёв одну за другой выбивал из него экстрактором пустые гильзы. Звука, с которым они падали к сапогам поэта, из-за стрельбы не было толком слышно.

Николай Степанович запустил руку в карман, извлёк пригоршню патронов. Уже точно не волшебных, и теперь волей-неволей предстояло проверить, имеет ли это значение. Действовал поэт умело, без всякой суеты — а получалось-то всё равно быстро.