Альфред Великий, глашатай правды, создатель Англии. 848-899 гг. - Аделейд Ли Беатрис. Страница 15
В 850 году Этельвульф держал совет со своими уитэнами в Уилтоне; на совете присутствовали также старший сын короля Этельбальд и Этельстан из Кента {8}. На следующий год отлично разработанный план обороны был претворен в жизнь со всей возможной твердостью — местные властители со своими людьми несли стражу на побережьях, а король с основными военными силами вынудил противника принять бой, прежде чем вражеские сухопутное войско и флот смогли воссоединиться, и отвел угрозу от уэссекцкой «столицы». Эта победа, увенчавшая «удачный» 851 год, оставила глубокий след в сердцах людей. Ее стали использовать как своего рода «точку отсчета», и в XII веке Генрих Хантингдонский упоминал о ней с нескрываемой гордостью, описывая воинов, падавших подобно колосьям под серпом жнеца, реки крови и все прочие ужасы жестокой войны. «Господь, — заключает он, — даровал удачу в войне тем, кто верил в Него, и ниспослал крах и страшную гибель тем, кто Его отверг». Ту же мысль выразил в IX веке хронист Пруденций Труаский, когда, рассказывая о рориковом войске, написал, что «часть его, напавшая на остров бриттов и англов, была с помощью Господа нашего Иисуса Христа ими разбита».
Идея борьбы с данами как священной войны, вероятно, вошла в сознание Альфреда с самых первых детских лет. Мир, каким он его знал, должно быть, казался маленькому Альфреду полем сражения, где христиане, воины Света, вели непрекращающуюся битву с язычниками, воинством Тьмы. Святые и демоны, о которых говорили мальчику его христианские наставники, обретали плоть в образах англов и данов, сражавшихся при Хенгестесдуне, в устье Паррет, в Сандвиче и Аклее. Жажда битвы, горевшая в его крови, получала оправдание, поскольку он (как и крестоносцы позднейших времен) был убежден, что правда — на его стороне. Юные сыновья Этельвульфа, наверное, часто играли «в викингов», пока игра не обернулась суровой реальностью. Сам король упоминает о детских играх единственный раз, когда описывает мальчиков, которые «скачут на палочках» и подражают старшим {9}.
Пока вера и патриотические чувства, подобным образом объединявшиеся, выковывали характер Альфреда, воображение его также получало пищу. С зеленого склона одного из холмов, окружавших Вантеж, смотрел вниз загадочный Белый Конь, творение исчезнувшей расы, которого легенда позднее связала с альфредовскими победами. Неподалеку располагалась «Кузница Веланда», древнее святилище, в котором, как издавна говорили, нашел приют кузнец-колдун, персонаж северных мифов; Альфред в своем переводе Боэция именует его «знаменитым мудрым кузнецом Веландом» {10}. Могущественные покойники выходили по ночам из курганов на холмах, чтобы посидеть на пороге своих обиталищ. В болотах и топях скрывались чудовища, не менее лютые, чем противник Беовульфа Грендель. И еще могла приплыть из-за моря ладья без весел, в которой спал среди оружия, со снопом золотой пшеницы под головой, мальчик-король: ведь именно так приплыл к этим берегам легендарный предок Альфреда, Скев, «Сноп». Фантазии, оставшиеся от давно забытых верований, смешиваясь с чудесными историями христианской агиографии, наполняли все вокруг незримым присутствием и привносили долю волшебства в самые обычные явления и вещи.
По свидетельству Ассера, Альфред любил древние песни своего народа, которые во множестве хранила его цепкая память. «Днем и ночью он готов был слушать их, внимая им без конца». И, должно быть, именно так он и слушал эти песни: днем — когда скакал из одной резиденции в другую в золотом сиянии летнего солнца; и ночью — когда сидел у горящего очага морозными зимними вечерами, и виденья открывались ему в огне, пока звуки арфы вторили голосу скопа. Единственная история из альфредовского детства, дошедшая до нас в деталях, говорит со всей очевидностью о его тогдашних интересах и пристрастиях.
«Однажды, — рассказывает Ассер, — его [Альфреда] матушка показала ему и его братьям книгу с саксонскими поэмами и, не выпуская книгу из рук, сказала: „Я отдам ее тому из вас, кто первым сможет ее выучить”. Альфред, очарованный красотой буквиц в манускрипте, услышав эти слова или, скорее, повинуясь наитию свыше, обратился к матушке, опередив своих братьев, которые были старше Него годами, но едва ли превосходили его благородством души. „Ты, правда, — спросил он, — отдашь эту книгу тому, кто первый поймет ее и прочтет ее тебе”. „Да, — подтвердила та с радостной улыбкой, — я отдам ее ему”. Он немедля взял у нее книгу, пошел к наставнику и прочел ее. После этого он принес книгу назад и прочитал матушке то, что в ней написано».
Смысл этой, простой на первый взгляд, истории совершенно теряется в клубке противоречивых суждений, высказанных по ее поводу. Дело в том, что она не согласуется с предшествующим утверждением Ассера, что Альфред был «неграмотным» до двенадцати лет; кроме того, трудно представить себе, что маленький ребенок мог научиться читать в столь короткий срок. Обе эти трудности можно обойти, если предположить, что Альфред просто выучил поэмы наизусть. Такое объяснение многих устраивает, однако мистер Ч. Пламмер не согласен с ним, и не видит другого выхода, кроме как признать, что Альфред действительно прочитал книгу, поскольку Ассер со всей определенностью указывает: он «пошел к наставнику и прочел (legit) ее». В то же время латинский глагол recitare, который используется в том месте, где говорится, что Альфред «прочитал» книгу матушке, означает «читать вслух», и Ассер несколько раз употребляет его именно в этом смысле.
Вполне допустимо, что смышленого мальчика пяти-шести лет можно было легко научить читать «учебную» книгу стихов, но также представляется весьма вероятным, что благодаря постоянному повторению, без которого не обходится обучение чтению, поэмы запечатлелись в его памяти. Следует заметить, что в классической латыни глагол recitare часто подразумевал чтение стихов на публике, и в альфредовском переводе Орозия в качестве его аналогов используются глаголы singan и giddian, означающие «петь» и «декламировать» {11}. Кроме того, действительно, некоторые любимые книги детства, которые перечитываешь снова и снова, почти незаметно заучиваются наизусть. Мать Альфреда обещала отдать книгу тому из сыновей, кто первым «выучит» (discere) ее, и суть эпизода в изложении Ассера, состоит в том, чтобы показать, что маленький Альфред отличался не по годам развитым умом и хорошей памятью еще до того, как его начали чему-то учить систематически. Делались также попытки разрешить проблему, отнеся эпизод с книгой к более поздним временам, когда Альфред был старше, а его отец женился во второй раз, но их можно отвергнуть как чистой воды домыслы, не подкрепленные никакими свидетельствами источников. В целом же дискуссия разгорелась весьма некстати, ибо из-за нее некоторые другие, более интересные детали этой истории остались без внимания.
Вопреки сетованиям Ассера, культурный уровень людей, окружавших Альфреда, по крайней мере в ранние годы его жизни, был, похоже, достаточно высок, и именно в этом домашнем кругу он научился любить книги, наслаждаться произведениями искусства и ценить как национальное достояние древние песни, сохраненные памятью народа. Тонкий вкус и умение чувствовать красоту, которые мы позднее видим в Альфреде, его пристрастие к английской поэзии, заставлявшее его тщательно запоминать англосаксонские песни и учить им своих детей, возможно, были унаследованы от деда, получившего воспитание при дворах Оффы, короля Мерсии, и Карла Великого, и от отца, отнюдь не чуждавшегося франкской учености и изысканности, чьи богатые дары — расшитые ткани или золотые и серебряные изделия английских мастеров — вызывали восхищение даже в избалованном роскошью Риме.
Альфредовскую победу в состязании за книгу стихов следует, вероятно, отнести к 854 году или около того, то есть ко времени между двумя его поездками в Рим. Сестра Альфреда, о которой в истории с книгой никак не упоминается, тогда уже не жила при дворе, поскольку обзавелась собственной семьей. Соперниками Альфреда были, предположительно, Этельберт и Этельред, ибо Этельбальд к тому моменту уже принимал участие в государственных делах.