Альфред Великий, глашатай правды, создатель Англии. 848-899 гг. - Аделейд Ли Беатрис. Страница 57
Начиная с XVIII века строились всевозможные гипотезы относительно назначения «Драгоценности», но удовлетворительное объяснение так и не найдено. «Драгоценность» обнаружили в окрестностях Этелни, поэтому высказывались мнения, что это — личная вещь Альфреда, символ королевской власти, реликвия короля-изгнанника, навершие скипетра или украшение, венчавшее королевский шлем-корону {202}. Более убедительной представляется версия, которую предложил в 1877 году доктор Клиффорд {203}. Он считает, что украшение служило частью baculus Cantorum, указки или закладки (подобные артефакты часто встречаются в собраниях средневековой церковной утвари). Такого рода вещи часто делались из дорогих материалов; порой их прикрепляли к переплетам богослужебных книг, и доктор Клиффорд предполагает далее, что древнеанглийское слово æstel, которому в глоссарии XI века поставлено в соответствие латинское stylus, как раз и служит их названием. В таком случае «Драгоценность» является частью одной из æstels, стоимостью в пятьдесят манкузов, которые Альфред разослал своим епископам вместе с древнеанглийским переводом «Обязанностей пастыря» {204}. Доктор Клиффорд считает также, что Иоанн Старый Сакс, помогавший Альфреду в работе над этим переводом, получил одну из «подарочных копий» как настоятель нового монастыря в Этелни; а размышления о том, что умелый мастер «священник и монах» Иоанн приложил руку не только к переводу текста, но и к изготовлению æstel, могут доставить нам немало удовольствия. Впрочем, попытка связать «Драгоценность» с конкретным артефактом кажется чересчур смелой, чтобы ее принять, хотя вполне возможно, что под названием æstel имелась в виду закладка и что частями подобных же закладок являются «Драгоценность Альфреда» и украшение из Минстер Довел.
Возможно, Альфред, задумывая свою æstel, вспоминал золотую раку, которую его отец Этельвульф преподнес монастырю в Мальмсбери. У этой раки, предназначавшейся для мощей святого Алдхельма, была, как пишет Уильям Мальмсберийский {205}, хрустальная крышка, на которой золотыми буквами значилось имя короля. В ее изголовье располагались фигуры из серебра, а на задней стенке помещались изображения чудес святого Алдхельма, выполненные, по-видимому, чеканкой (levato metallo) {206}. В свете этого «Драгоценность Альфреда», соединившая в себе ирландские, английские и южноанглийские мотивы, видится прекрасным цветком на древе англосаксонского искусства, выросшим и распустившимся в альфредовские времена, но уходившим корнями в далекое прошлое и принесшим плоды в скором будущем.
Альфред, как и его отец, с величайшим почтением относился к святым и каждый день молился перед мощами, которые всегда возил с собой. С этой реликвией связана, подробно изложенная Ассером история, о том, как король, со свойственными ему сметкой и мудростью, придумал лампы из бычьего рога {207}. Альфред желал посвящать половину своего времени служению Господу, но в пасмурные дни и темные ночи ему трудно было отсчитывать часы. Поэтому он повелел изготовить восковые свечи в двенадцать дюймов длиной, равные весу двенадцати пенни; поставленные перед святыми мощами, они сгорали за четыре часа, и сгоревшие шесть свечей точно отмеряли сутки. Однако вскоре выяснилось, что надо защитить свечи, которые должны были гореть постоянно, от сквозняков, врывавшихся сквозь двери и окна, сквозь промежутки в каменной кладке церковных зданий, щели в бревенчатых стенах или дыры в тонкой ткани шатра (здесь Ассер, сам того не желая, приоткрывает нам суровую обстановку альфредовских жилищ). Тогда король повелел сделать из дерева и бычьего рога лампы с дверцей. В них помещали свечи: прикрытые от ветра, они горели ровно, и по ним можно было точно отсчитывать время.
Ассер вдохновенно описывает эту маленькую альфредовскую хитрость и подробно излагает всю историю в своем сочинении, из чего можно заключить, что она (или, по крайней мере, конкретное ее воплощение) казалась тогда новшеством {208}. Когда заходит речь об Альфреде, мы часто сталкиваемся с подобной ситуацией: важные деяния забылись, а обыденное проявление ремесленной смекалки сохранилось в памяти на века.
Несмотря на то, что общий уровень развития декоративно-прикладного искусства был очень высоким, альфредовские монеты оказываются удивительно убогими по технике исполнения и декору. Они существенно уступают мерсийским монетам, которые чеканил в VIII веке Оффа, вдохновленный каролингским искусством и каролингской реформой денежного обращения. Хотя этот факт еще не свидетельствует об экономическом упадке, нашествия данов, безусловно, нанесли урон английской торговле — такой вывод можно сделать от противного, оценивая расцвет и быстрое расширение торговых связей после мирного договора 878 года; тогда было выпущено большое количество монет и нормы торгового права заняли свое место в своде уэссекцких законов. Впрочем, если викингские нашествия помешали развитию торговли, то возникновение викингских поселений всячески ему способствовало, поскольку норманны сами были прирожденными купцами.
Собственные деньги появились в Уэссексе лишь в конце правления Эгберта, альфредовского деда; он, по-видимому, был первым независимым королем западных саксов, чеканившим свою монету на старом кентском монетном дворе в Кентербери. Так же поступали Этельвульф и трое его старших сыновей. Альфреду пришлось адаптировать старые механизмы и структуры к изменившимся условиям, налаживать торговые контакты с континентом и внутри королевства и, в дополнение к этому, устанавливать коммерческие связи между Уэссексом и Данело.
Знакомясь с законами Альфреда, можно представить себе некоторые показательные детали хозяйственной жизни Уэссекса. Купцам (ciepemeri) предписывалось являться на фолкгемот и представлять всех людей, которых они собирались «вести с собой во внутренние земли», королевскому герефе, указав точное количество своих спутников и поручившись за их хорошее поведение {209}. Если в пути оказывалось, что купцу требуется больше людей, он обязан был сообщить об этом королевскому герефе и получить согласие «мота».
Более древние законы, изданные Ине, также сохраняли свою силу. Купив что-либо «во внутренних землях», торговец должен был подтвердить этот факт свидетельствами; однако в случае, если у него обнаруживалось украденное добро, он отделывался небольшим штрафом; если же ему удавалось доказать, что он купил краденое по незнанию, никакого наказания вовсе не полагалось {210}. За этими короткими конкретными фразами можно разглядеть первые ростки мощной сети коммерческих связей, ставших явью в X–XI веках, когда в Англии велась интенсивная торговля сельскохозяйственными продуктами и скотом, а с континента импортировались шелка, специи, драгоценные металлы и самоцветы. Странствующий торговец, со своими людьми, повозками и грузовыми лошадьми, отправлялся из гавани или большого города во «внутренние земли», и его радостно принимали в любой усадьбе или деревне и на каждом хуторе. Продавец и покупатель торговались, прежде чем заключить сделку, за купленный товар расплачивались иногда натурой, иногда серебряными альфредовскими пенни, которые чеканили в крупных торговых центрах, в городах, стоявших на пересечении торговых путей, куда торговец неизбежно возвращался в конце путешествия, чтобы наполнить свои опустевшие мешки.
Уэссекцкие суды и герефы вполне могли организовать торговлю на местном уровне и следить за соблюдением интересов своей области, но с возникновением Данело в системе торговых связей появился совершенно новый элемент, так что урегулировать возникшую ситуацию было под силу только центральной власти. В соглашении с Гутрумом-Этельстаном Альфред, получив Лондон, оговорил условия торговли «различными товарами и скотом» между данами Восточной Англии и его подданными. Дан и англосакс, отправлявшиеся торговать в соседнее королевство, предоставляли заложников: тем самым они гарантировали, что будут хранить мир, и подтверждали честность своих намерений.