Если случится чудо - Шэн Л. Дж.. Страница 9

Но на этом сходства во внешности заканчиваются. Девушка одета в длинное трапециевидное платье синего цвета и подходящий к нему белый кардиган. Легинсы на ней безупречно белого цвета, как кости. Я в своих ботинках и толстовке нервно переминаюсь с ноги на ногу и, спрятав руки в карманах, сжимаю их, чтобы не начать теребить кольцо в носу.

– Мэл! – завидев друга, вскрикивает она и бросается ему на шею, спрятав на плече лицо. – Что ты тут делаешь? Господи, да ты же промок до нитки!

– Кэт, познакомься с моей подругой Авророй из Нью-Джерси. – Он широко и бесхитростно улыбается ей и показывает на меня так, словно я его приз за телевикторину.

Мы так и стоим на пороге, дождь бьет в лицо. Но даже это не останавливает Кэтлин от резкого вдоха, когда она с вытаращенными глазами наконец замечает меня. Мэл слишком занят тем, что стряхивает капли со своих ботинок и трясет головой как пес. Он не осознает, в каком затруднительном положении мы все оказались по его вине.

– Ты всегда говорила, что хотела с ней познакомиться, а она сказала, что у нее нет ни одной фотографии Глена. В общем, мы столкнулись в Дублине, и я решил, что сейчас самое время для воссоединения. Поблагодаришь меня после. – Пряча руки в карманах куртки, Мэл подмигивает и подталкивает ее плечом.

Насчет одного моя мама была права. Уровень эмоционального развития у мужчин на нуле.

Я хлопаю глазами, стараясь не вспоминать, как отец Доэрти говаривал о ее желании побыть одной, однако Мэл упоминает, что она ужасно хотела со мной познакомиться. Только одно из этих утверждения правдиво, и я догадываюсь какое.

Кэтлин оценивающе смотрит на меня, и я не виню ее за это: я свалилась на нее как гром среди ясного неба. Однако чувствую вину за то, что не прислушалась к совету отца Доэрти. Сестра качает головой, приходит в себя, улыбается и решительно бросается ко мне с объятиями под дождь. Я пошатываюсь и обнимаю ее в ответ.

– Господи. Господи. Господи. – Ее объятия такие крепкие, что у меня трещат кости.

Я оттаиваю в ее руках и разражаюсь смехом и слезами одновременно. Эмоции плещут через край, но не каждый же день я знакомлюсь со своей сводной сестрой.

– Да вы оба промокли до нитки! Заходите в дом! Заварить чай? – Кэтлин размыкает объятия, дергает меня за руку и заводит нас в дом. Она бежит в ванную и выходит с двумя теплыми полотенцами. Мы с Мэлом с удовольствием в них заворачиваемся.

– Чай! – восклицает Мэл, словно лучшего предложения в жизни своей не слыхивал. – Какое чарующее слово. Рори, ты знала, что Кэт здорово заваривает чай? Лучший в графстве. Без шуток.

По пути на кухню Кэт хлопает Мэла по груди и хихикает как школьница. Мы бредем по узкому коридору, где на крючках висят пальто и шарфы. Все такое маленькое, аккуратное и уютное. Дом наполнен духом семидесятых благодаря зелеными обоям, деревянной мебели и теплому свету. Он буквально напитан любовью. Видно, что тут живут люди в отличие от маминого дома в Нью-Джерси, который скорее напоминает помещение с мебелью.

– Не в графстве – в стране, – поправляет себя Мэл.

Кэтлин хлопает Мэла по плечу и властно кладет на него руку. Вздохнув, как будто это привычное дело, он хватает ее за запястье, разворачивает и проворно прижимает к коридорной стене. Я резко останавливаюсь, наблюдая за разворачивающейся на моих глазах сценой. Мэл держит ее так, как фермер держит скот: грубо и равнодушно, но Кэтлин тяжело дышит. Полуприкрытыми глазами, в которых плещется похоть, она пытается вывести его на решительные действия. Сестра тихо стонет, вздрагивает оттого, что потеряла контроль на собой, и густо краснеет. Мэл глядит на нее как на погрызенную игрушку. На знакомую старую игрушку, которую жалко выбросить из-за воспоминаний, но играть с ней дальше уже неинтересно.

– Как учеба, Кики? – с горечью в голосе спрашивает он, словно ему претит морочить ей голову.

Тогда почему он все-таки морочит?

Он прекрасно понимает, какие вызывает у нее чувства, и меня это волнует, потому что я вижу, сколько он имеет власти. Кэтлин сейчас в клетке, но Мэл – соглядатай, сторож, удерживающий ее в глупых мечтах и не дающий ключ.

– Отлично, – у нее дрожит голос. – Я… я пыталась до тебя дозвониться. Приходила после воскресной мессы. Твоя мама сказала, что ты занят.

– Так и есть.

– Но, вижу, для Авроры у тебя время нашлось. – Она снова алеет. В ее голосе нет ни капли злости. Только отчаяние.

Моя преданность разрывается между парнем, которого она любит и который пытается мне помочь, и сестрой, что сходит из-за него с ума.

– Она предпочитает имя Рори. – Мэл убирает от лица Кэтлин локон и прячет его за ухо.

Я хочу надавать ему по яйцам, чтобы защитить ее чувства, а потом стукнуть по колену, чтобы защитить свои.

– Извини, Рори. – Она встревоженно мне улыбается и тут же переводит взгляд на него, словно боится, что он растворится в воздухе. – Я скучала по тебе.

Она по нему скучала.

Она любит его.

Я не могу так с ней поступать. Не смогу целовать его, спать с ним или делать с Мэлом все, что заблагорассудится. Потому что я уеду, а она останется. Потому что Кэтлин славная, но даже не будь она славной, все равно остается моей сестрой.

Я бреду на цыпочках на кухню, не показывая вида, как от их вроде бы дружелюбной беседы в груди минута за минутой что-то рушится.

– Останься, – приказывает Мэл у меня за спиной. Тон его голоса уже не такой любезный.

Я замираю, но не поворачиваюсь. Видно, что у Кэтлин к нему сильные чувства, а я хочу показать, что не представляю для нее угрозу.

– Ребят, вы вроде… – начинаю я.

– Ничего. – Мэл вносит ясность: – Мы просто друзья. Верно, Кэтлин?

Она прочищает горло, разглаживая платье. Мое сердце рассыпается на части. Бедняжка.

– Конечно.

Ну какой кретин. Не успеваю опомниться, как Мэл оказывается подле меня и кладет руку на мою поясницу. Он подталкивает меня к кухне, оставив Кэтлин одну. Я на ходу поворачиваюсь к сестре, и она вяло улыбается, жестом показывая идти без нее.

– Я только умою лицо, – бормочет она. – Может, выключу радиатор. Немного взбудоражена.

Я сажусь за обеденный стол и жадно рассматриваю висящие на стенах семейные фотографии. Но на них нет никого, похожего на Глена. Только Кэтлин и ее мама, Кэтлин и их собаки, Кэтлин целует в щеку юного Мэла, на лице которого ужас и самое искреннее отвращение, как у всех мальчишек его возраста. Даже ребенком Мэл вызывает у меня трепет. Что, черт возьми, со мной не так?

Очевидно, все. Он копия моего папы.

Моя сводная сестра наливает нам чай и угощает песочным печеньем, пытаясь завести беседу. Она рассказывает, что учится на ветеринара, и шутит, что Мэл наймет ее, когда в будущем возьмет на себя бразды правления семейной фермой.

– На самом деле это Мэл посоветовал мне стать ветеринаром. Помнишь, Мэл? Тот день, когда я пыталась спасти голубя? По-моему, это случилось под Рождество, когда нам было одиннадцать.

Мэл глядит на меня.

– Да. Точно.

Он не помнит. С лица Кэтлин не сходит нетерпеливая улыбка.

– Он просто скромничает. Мэл, погоди, пока я получу диплом. У тебя столько овец и коров. Если постараешься, от них будет много пользы. Сдача земли в аренду другим фермерам не самое удачное вложение денег. Я могу помочь.

– Я музыкант. – Он выливает в чай полкоробки молока и пристально смотрит на чашку. – Ферма меня не интересует.

– И все же иногда ты помогаешь Бойлесам.

Мэл пожимает плечами.

– Да, когда им нужна помощь. А еще я иногда хожу посрать. И это вовсе не означает, что я хочу становиться сантехником.

Я прыскаю и чудом не разливаю по столу чай. Чудом.

– Ну какой из тебя музыкант, Мэл? Ты не хочешь быть певцом и не продаешь свои песни, даже когда тебе поступают предложения. – С красными щеками она хлопает ресницами.

Пару минут они пререкаются на эту тему, как вдруг Мэл прерывает поток вопросов Кэтлин, ее аргументов и говорит: