Белая роза - Маке Огюст. Страница 2

Пока торговец, трепеща от еще свежих воспоминаний, рассказывал о царствовании Ричарда III, а каждый из присутствующих добавлял к его рассказу то одно, то другое упоминание о совершенных королем преступлениях, огонь пылающего костра осветил скалу, под которой спали три вышеупомянутых путника. Если бы собеседники не были так сильно поглощены разговором, то они могли бы заметить, как медленно развернулся плащ самого молодого из спящих компаньонов, и из тени показалось бледное лицо, вдруг попавшее в прямоугольник яркого света, который, будто нарочно, ореолом лёг на светловолосую голову.

Лицо молодого человека носило отпечаток ума и доброты, а выражение голубых глаз свидетельствовало о его крайнем изнеможении. Породистые черты указывали на его принадлежность к нордической расе, которая отличается не столько мощью, сколько изысканностью. Рисунок рта свидетельствовал о его сдержанности, но не природной, а приобретенной в результате воспитания, на это же указывали алые и слегка округлые губы, а еще отпечаток мыслей и страданий, явственно проступавший на лице семнадцатилетнего юноши. Все это внезапно высветила вспышка огня, случайно метнувшаяся от костра в сторону скалы.

Молодой человек, убедившись, что его компаньоны крепко спят, приподнялся, опираясь на локоть, устремил свой взор на собеседников и стал внимательно прислушиваться к их разговору.

Казалось, что не уши, не глаза, не тело, а сама душа его жадно ловит слова собеседников. Сила, ум и вся его жизнь вдруг проступили в его глазах, которые постепенно загорались, как загораются окна вновь заселенного дома, давно покинутого людьми. Казалось, что он впитывает каждое услышанное слово через чуть приоткрытые губы, и что каждое такое слово проникает в него, по каплям вливает кровь в его артерии и пробуждает какие-то новые воспоминания в мозгу. Все это походило на действие электрического разряда. Ведь известно, что он может оживить даже остывшее и посиневшее мертвое тело, потому что мощь электричества намного превышает обычные силы природы.

Молодой человек медленно, напрягая последние силы, подполз на коленях к костру, не чувствуя ни идущей от земли сырости, ни впивающихся в ноги острых камней.

Речь в тот момент зашла о самом отвратительном преступлении Ричарда III, которое и навлекло на него кару небесную, а именно о подлом убийстве в Лондонском Тауэре двух принцев, его племянников.

Рассказчик в наивных выражениях поведал собравшимся о красоте этих детей, их невинности, дружбе. Он описал леденящий ужас, который охватил детей, сидевших в запертом помещении, когда в него внезапно проник свет красной, как кровь, луны, и послышались тяжелые шаги убийц. Он рассказал, как страшно вонзались ножи в крохотные нежные тела, и как невыносимы были душераздирающие крики жертв, которых душили палачи.

Внезапно молодой человек, который к тому времени уже полностью поднялся на ноги и стоял с каким-то диким выражением на искаженном мукой лице, замахал руками и испустил ужасающий крик, эхо от которого еще долго отражалось от стен горных ущелий. Затем он, бормоча какие-то никому не понятные слова, упал без чувств прямо посреди сидящих у костра перепуганных людей, которые тут же бросились его поднимать.

Крик молодого человек и последовавшая за ним суматоха разбудили всех спящих. Они сразу вскочили на ноги, полагая, что произошло какое-то чрезвычайное событие. Мгновенно прибежали оба его товарища, и было видно, что они страшно взволнованы. Старший из них, одетый в поношенный кафтан и нищенский плащ, поднял бесчувственное тело и несколько раз с отчаянием повторил:

— Бедный молодой хозяин… Что вы ему такое сказали?

С помощью своего более молодого компаньона, который, расталкивая любопытных, расчищал ему путь, он перенес больного на ложе из опавшей листвы, освежил ему лоб растопленным снегом и начал хлопотать над ним словно отец, ухаживающий за сыном.

После случившегося разговоры у костра прекратились. Громко произнесенные слова "Что вы ему такое сказали?" удивили и взволновали многих участников беседы. Первым, кто воспротивился столь странному обвинению, оказался торговец шерстью. Он со строгим, но доброжелательным видом приблизился к этой необычной троице.

— Чем болен этот молодой человек? — спросил он у обоих опекунов.

— Мой господин, — отвечал старший из них, — надо быть весьма ученым человеком, чтобы ответить на ваш вопрос.

— Это ваш хозяин?

— Да, господин… А вы, случаем, не врач?

— Я торговец шерстью, но я много повидал за свою жизнь раненых и больных. Я всегда беру с собой в путешествия один арабский бальзам, действенность которого я готов гарантировать.

— Нет такого бальзама, который способен излечить этого молодого человека, — ответил старый служитель, явно желая поскорее покончить с разговором, но стараясь при этом скрыть свое нетерпение. Очень уж его беспокоило то внимание, которое весь караван обращал на их большие дорожные сумки, а также на их восьмерых лакеев и два десятков мулов.

— Еще у меня имеется алепский эликсир, — не унимался торговец, демонстрируя готовность услужить. — Попробуйте его. До чего же бледен этот ваш молодой человек.

Да, он и вправду очень бледный, — бормотали некоторые путешественники, подходя поближе.

Старый служитель почувствовал, что наступил момент, когда необходимо что-нибудь сказать в ответ и удовлетворить тем самым всеобщее любопытство.

— Боже мой, господа, — сказал он, — если бы эта хворь напала вчера, мы с удовольствием приняли бы ваши предложения и заботы. Ведь у нас самих давно уже нет сил смотреть на страдания нашего хозяина. Этот молодой человек не доживет до старости. В детстве он упал с высоты и разбил себе голову. Посмотрите, вот какой шрам остался. После этого в течение двух лет он находился между жизнью и смертью, а когда пришел в себя, то стал словно сумасшедший. Сознание к нему вернулось, но не полностью, и все, что он делает и говорит, остается немного странным, так что он даже смахивает на слабоумного. Бедное дитя! Но я хочу успеть довести хозяина живым до его матери, которая ждет — не дождется своего ребенка и уже много лет оплакивает его.

— Как же это случилось? — спросил торговец, не пытаясь скрыть, что его весьма заинтересовала эта история.

— Эй! — внезапно отозвался другой опекун молодого человека. — Это уже наши семейные дела, господин мой!

— Ох, извините меня, — спохватился торговец и косо взглянул на здоровяка.

— Жан, — вмешался старый опекун, обращаясь к своему компаньону, — тут нет никакого секрета, и эти почтенные странники имеют такое же, как и мы, право знать, что на самом деле произошло. Господа, правда заключается в том, что отец этого молодого человека, крупный торговец из Фландрии, четыре года тому назад взял его с собой в путешествие. Один Бог знает, сколько стран им довелось проехать. И за все это время в стране, где проживает его мать, от них не было получено ни одной весточки. А я, господа, являюсь одним из коммивояжеров этого торговца, и три месяца тому назад я получил письмо, в котором хозяин приказывал мне прибыть в Константинополь, где он подхватил какую-то странную лихорадку. Когда я явился, бедный хозяин уже умирал. Он поручил мне заботиться о его сыне, рассказал об особенностях его заболевания, вручил мне завещание и приказал сопроводить молодого человека к его матери. И вот сейчас мы в пути, и вы теперь знаете обо всем столько же, сколько и я, Зэбе, ваш покорный слуга.

Произнеся эту речь, старик решил, что он удовлетворил любопытство собравшихся, но торговец оказался настырным и никак не отставал от него.

— Ну, тогда не надо нас больше обвинять, как вы это сделали только что.

— Да разве я вас обвиняю, господа! — воскликнул Зэбе со смирением, которое еще больше подчеркивало его еврейское происхождение, — разве я хоть кого-то из вас обвинил?

— Вы же оба тут кричали: "Что такое ему сказали?" А мы вообще ничего не говорили этому молодому человеку. Мы даже не знали, что он слышит нас. Что же касается того, о чем мы говорили между собой, то говорили мы о пристойных и разрешенных вещах, можете мне поверить.