Князь Изгой (СИ) - Серебров Яр. Страница 53

Предал ему одну из масок, сделанную для праздника:

— Вона, за тем сугробом тебя Вячко на санях ожидать буде.

Горын, посерьёзнел, а после посмотрел с хитринкой:

— Значится…

— Не знаю, — перебил я его, — пока не знаю. Дело сие без шума следует уладить. Дождись пока гость по нужде отойдет или выйдет куда. Токмо без душегубства.

— А ежели не выйдет?

— Ежели не выйдет, жди. Без меня, в избу не заходи. Как дела закончу, самолично приду и тогда ужо решать будем.

— Добро, Прохор.

Горын у нас человек к тёмным делам привычный, к тому же приезжий, а я своё слово держу. Не обижал, прикармливал и денежку давал, и одёжу справную. Месяца с нашего разговора не прошло, а он при добром топоре, да в кольчуге. Я ведь рассчитывал с собой в поход Данилу взять, а тот слёг, так что Горын подвернулся как нельзя кстати. Во всяком случае на топорах и ножах, он куда лучше и меня, и Данилы управляется.

Моего присутствия не потребовалось, ближе к полуночи приехал Вячко и начал на ушко шептать:

— Усё как велено сделано. Гость, жив здоров. Тебя в условленном месте дожидается…

Блуд выглядел бледновато. Круглые, слегка обвислые щеки купца подёргивались то ли от страха, то ли от холода, ибо был он в штанах да рубахе на голое тело. Глаза его затравленно смотрели на топор, что перекидывал из руки в руку великан в скалящейся маске быка. По жидким волосам и шее тянулась тонкая струйка крови.

— Здрав буде, Блуд. Давненько не виделись, — сказал я ухмыльнувшись и повесил на крючок связанную в виде чёрта тряпку. Удобная вещица, что-то вроде химической лампы. Пытаюсь нормальное партизанское мыло сварить, но пока не очень выходит. Зато под светильник неплохой состав подобрал. Фосфор смешиваю с жиром рыбьим и воском и тряпку в нём вывариваю. Если плотно оборачиваю, не сразу выгорает, на две-три ночи хватит. Удобно, она же маленькая, вроде небольшого фонарика, а света довольно много. Вот только свет тот мертвенно белый, пугает народ до одури. Только в кузне и держу, приклеишь полоску к песочным часам и время куда лучше в темноте видно, а тама люд устойчив к «волхованию». Блуд, увидев светящегося беса, чуть язык от страха не проглотил. Задёргался, пытаясь высвободить руки из пут, начал заикаться, а после вовсе мне в ноги повалился:

— Не г..г..губи, к-к-княже! Христом богом п-п-рошу, не г-г-губи! Дети малые у меня, мать больная. Всё что есм отдам, т-т-токмо душу не г-г-губи.

— А с чего ты, Блуд, решил, что мне твои гривны потребны? — я обернулся к Горыну. — Принеси-ка овчину гостю, а то у него зуб на зуб не попадает. Видать крепко взмёрз по дороге.

— Тако мы его сейчас разом взгреем, — Добрын резко ударил ногой купца в область живота, отчего тот скрючился и закашлял.

— Сдаётся Блуд, ты что-то не договариваешь, а мне обман, не по нраву.

— Дык как же так, княже? Самолично каждый мешок проверил. Не обманывал. Крестом клянусь не плутовал, не плутовал, не плутовал… Не г-г-губи! — он снова начал истово креститься, а после с надеждой заглянув в глаза и чуть снизив голос прошептал, — Ежели треба на крови поклянусь, в том, что всё что обговорено доставил честь, по чести.

Все же сработало! Знает этот шельмец меня, знает самолично! Осталось грамотно дожать. Горын притащил табуретки. Присел сам, а на вторую гостя усадили, накинули овчину. А то вон как зубами стучит. Достал плоскую фляжку, в той спирт на травах настоянный. Градусов шестьдесят, для особых случаев берёг. В хмель али мёд плеснешь такой и нормально, «поплыл» клиент.

— Пей, — протягиваю ему открытую фляжку.

— Не губи! — он побледнел, губы затряслись.

— Пей, говорю! Не отрава сие. Зелье целебное, ромейское.

Блуд трясущимися руками схватил фляжку, сделал несколько крупных глотков и выпустил её из рук. Горын едва успел ту поймать. У Блуда глаза на лоб полезли, он закашлялся.

— Прямо как живой огонь по жилам пошёл. Огнена вода!

Пока Блуд приходил в себя. Открыл бронзовый термос и налил в крышку немного травяного сбора: шиповник, боярышник, мята, ягоды можжевельника, листья земляники лесной, зверобой и родиола розовая по случаю купленная на торге. Классная вещь. В последние дни сплю мало, на износ работаю. Чаёк же, как добрый тоник взбадривает. Пока прихлёбывал, Горын притащил столик, набор с чернилами да книжицу. Обмакиваю палочку калама в чернила, и пристально смотрю на ошалевшего от такого расклада Блуда.

— Допрос буду вести, — пояснил я. — Токмо учти, мне всё об твоих делишках тёмных известно. Так что думай, Блуд. Крепко думай, прежде чем ответить. Ежели лукавить не будешь, отпущу на все четыре стороны, а соврёшь, не обессудь, болотнику отдам.

Горын подал знак Вячко, а тот завыл не своим голосом в бракованный рупор, что искажал звуки до леденящего душа воя.

— Слыхал? Тот токмо и ждёт, когда ты тень на плетень начнёшь наводить.

Для атмосферности в дверку заглянул сам Вячко, одетый в соломенный окручный костюм, а на лице маска с одним глазом на всё лицо. Маска не простая, фосфором с жиром рисованная. Вячко в той, большего всего походил на чудака из мультика Корпорация монстров, простите уж не припомню как его звали.

Блуд побледнел ещё больше, начал заикаться, забубнил что-то неразборчиво. Вот блин, не хватало ещё чтобы сердце прихватило. Пожалуй, хватит с него. Как бы не перегнуть палку.

— На ка, ешо, хлебни! — я протянул фляжку. Дождавшись, когда Блуд пришёл в себя, продолжил. — Меня ни об чём не переспрашивать, отвечать токмо на вопросы. Ежели спрошу, как твоего пса дворового зовут али зачем зерно по весне сеют, отвечать на таковой вопрос подробно и обстоятельно. Понял сие?! — заорал на него дурным голосом.

Блуд, сжавшись в комок, замычал и мелко засеменил головой.

— Кто ты таков и какие лета уродился?

— Блуд, сын Крута. Тридцать семь летов…

— Где проживаешь? Родичи ближайшие? Разумеешь ли грамоту? Чем торг ведёшь? Кто друзья? Пошто к Богдану приехал?

За полтора часа, доведенный до состояния зомби, Блуд выдал огромный массив информации, а я ту тщательно записал. Старательно обрабатывал «клиента», перемешивал глупые вопросы, с заковыристыми. Аккуратно, как по спирали раз, за разом подводил его к интересующей теме. Блуд оказался обычным жуликоватым купцом без принципов. Лично передал «мне» припасы для дружины, а до того мы с ним в Рязани встречались, где «я» и заказал те.

— Держи ковригу, Блуд. Кушай-скушай, да чаю отпей.

Горын исчез чтобы не нервировать пациента. Руки гостю развязал, ибо представление плохой-хороший полицейский закончилось, и Блуд старательно «вываливал» информацию так что не остановить.

— Давай ка ещё раз. Кто я таков?

— Мстислав Сергеевич, князь Воротынский.

— Из Глуховских князей?

Тот снова мелко, угодливо закивал.

— Отец мой, Сергей Александрович, а нынешний князь, Михаил Семёнович, приходится двоюродным дядей? Воротынск же, мне не в удел дан, а в корм. Верно сие?

— Истинная правда.

— Молодец, Блуд. Не ври, да по чести отвечай, глядишь и до утра доживёшь. Давай ещё раз про мою дружину. Сколько говоришь тама гридней было, да откуда они?

— Не ведаю, то. Князь, ты же сам лучше меня знаешь, пошто…

— Молчать! — заорал я. — Отвечать, что ведаешь.

— Жита, да мяса вяленного обговаривали на пять десятков. Усё тебе в Лободине передал, а с тех пор до сего дня не видал тебя. Узрел, что при тебе токмо две ладьи было, а уж сколь в них воев, не считал. Мыслю всё же десятков пять, али шесть. Не боле.

— Добро. И кто ратный воевода при мне был? Где лошади?

— Не ведаю сие. Вот тебе на то истинный крест. Токмо слыхивал, есм у тебя побратим.

— И кто он? — я подтянулся ближе.

— Радим, боярин Пронский.

— А про судьбу воев битых, ведаешь?

Он опустил глаза, взял паузу:

— Охолопили твоих воев.

— Бают, их на холопский торг в Воргол свезли. Слыхал про то?

— В корчме глаголили. Но то пустое. Разве тако можно? Басурманам продавать люд православный.