С.С.С.М. (СИ) - Конфитюр Марципана. Страница 62

Кирпичников кратко пересказал историю похищения и освобождения троицы.

— … Так что теперь наша цель — как можно скорее получить доступ к телу Вождя и воскресить его. — завершил Краслен. — Кстати, ты в курсе, что про секрет фабрики Памперса знает теперь весь город?

— Естественно, в курсе! Это теперь и не фабрика. Памперс переметнулся на сторону Брюнеции и уехал. Здание его фабрики национализировали. Теперь это просто хранилище тела Вождя. Его берегут как зеницу ока! Несколько кругов оцепления по периметру, зениток — без числа, а сверху — гигантское зеленое полотнище, чтобы бомбардировщики думали, будто здесь парк, а не фабрика. Тело Вождя — это шанс получить подкрепление для нашего правительства.

— Да, его хотят обменять на военную технику.

— Технику и солдат. А с Ангелики — Вождь плюс освобождение из тюрем всех коммунистов, включая Джона Джонсона.

— Ты думаешь, они смогут договориться?

— Понятия не имею. В любом случае, надо поставить красностранских руководов в известность о том, что сюда прибыли ученые и оживляющее средство. Завтра я познакомлю тебя с членами нашего ЦК. У них есть выход на комкрин. Думаю, проблемы это нам не составит.

— Завтра, — сказал Краслен и нежно улыбнулся.

— Да. Завтра! — ответила Джессика, принимая горизонтальное положение.

… Все-таки она не шла ни в какое сравнение с Кунигундой!

Глава 29

— А ведь это тот парень, что привез бомбу для Джонсона по указке предателя Буерова, не так ли, Джессика? Неужели ты думала, я его не узнаю? — негр-рабочий в синих хлопковых штанах на подтяжках и клетчатой красно-синей рубахе скептически усмехнулся.

— Это он, товарищ Паттерсон! Он был на тех плакатах. Но сколько можно повторять: по ошибке, только по ошибке! Кирпичников — друг коммунистов, друг негров!

— И твой приятель, как я понимаю, — в том же скептическом тоне добавил член ЦК Ангеликанской Компартии.

— Какое отношение это имеет к делу?.. — Джессика немного смутилась. — Между прочим, съезд Профсоюзов Краснострании уже принял резолюцию о невозможности осуждения сексуально раскрепощенных пролетарок, и довольно давно… А Краслена обвинили незаслуженно! Если он и не был достаточно бдителен с Буеровым, если и поддался его предательским уговорам, то теперь вполне искупил свою вину! Он спас пролетарских ученых!

— Я не имею ничего против резолюции профсоюзов, дорогая товарищ, но, боюсь, что это любовное увлечение совсем отбило у тебя классовое чутье… Тобой движут эмоции, Джессика. А какие доказательства есть у тебя и у Кирпичникова? Почему я должен верить, что он действительно был в Брюнеции, а эти люди — похищенные ученые?

— Пустите меня к телефонному аппарату! — выкрикнул по-краснострански стоявший поодаль Заборский. — Я позвоню уполномоченному по здравоохранению, позвоню самому Робеспьерову, он меня знает, он скажет вам, кто мы такие! Краслен, переведите!

Паттерсон бросил на ученого недовольный взгляд.

— Кирпичников, успокойте своих друзей! — сказал он. — И перестаньте стоять столбом, скажите хоть слово сами, пока я не арестовал вас!

Краслен выглядел кисло. Котелок у него практически не варил. Прошлой ночью они с Джессикой уснули в четвертом часу, а в половине пятого утра начался воздушный налет. Прикорнуть в убежище не удалось: младенцы орали, детишки постарше просили еды, несколько женщин оплакивали погибших. В шесть, когда тревога закончилась, оказалось, что опять не до сна: в двух шагах от бывшего господского особняка разбомбило больницу. Раненые кричали из-под завалов, и пройти мимо было невозможно. Четыре часа подряд негры, ученые и Краслен разбирали остатки здания, вытаскивая из-под бетонных обломков живых и умерших. Завтрака не было: хлеб в магазины почему-то до сих пор не завезли. В десять в штаб явился Паттерсон. Общение с ним происходило в бывшей хозяйской гостиной, где фамильные портреты в золотых рамах и вычурные обои контрастировали с гамаками из брезента, привешенными к лепному потолку, и лежащими на полу старыми одеялами. Краслену очень хотелось убедить ангеликанскую компартию в своей невиновности и оживить Вождя, но гораздо сильнее он мечтал о том, чтобы выспаться и поесть.

— Товарищ! — произнес он. — Ваши сомнения справедливы и обоснованны. Однако лучшее доказательство наших идей и намерений — созданный силой пролетарского разума оживин! Яков Яковлич, покажите!

Заборский вытащил из внутреннего кармана пробирку и продемонстрировал Паттерсону.

— Откуда мне знать, что внутри? Может, это яд? — парировал тот. — Вы хотите, чтобы мы, коммунисты Ангелики, уговорили красностранское руководство обменять военную помощь на тело Вождя, а затем передали вам, незнакомым и не внушающим доверия людям, это тело для введения туда непонятно какой жидкости?

— Характеристики товарищей Заборского, Вальда и Юбера вы можете получить от компартий их стран. Обратитесь к руководству Рабинтерна.

— У вас есть документы, подтверждающие личности?

— Дело в том, что…

— Понятно. В таком случае, мне нужно просить у компартии не только характеристики, но и ваши фотографии, чтобы убедиться, что вы действительно те, за кого себя выдаете. Телефакса у меня нет, а почта сейчас практически не работает. Вы же понимаете меня?..

— Я ручаюсь за них! — воскликнула Джессика.

— Помолчи! — ответил Паттерсон. — Тебя надо было бы судить за то, что привела в штаб непроверенных людей. Джонсон так бы и сделал, так что скажи "спасибо", что он в тюрьме, и что я его замещаю. Ограничимся пока что домашним арестом на всякий случай.

— Но…

— Никаких "но"!Совсем распустились без Джонсона! А что касается вас… — негр повернулся к Краслену с учеными —… придется вам на деле доказать действенность своего так называемого "оживина". Прошлой ночью погиб наш товарищ…

— Оживин годится не для каждого случая! — поспешил сказать Кирпичников.

Паттерсон взглянул на него сурово.

— Ему оторвало ногу, и он умер от потери крови, — завершил негр. — Или ваше средство работает только на красностранцах?

Кирпичников перевел для ученых.

— Нога — не страшно, — сказал Вальд. — Наверное, справимся. Какая группа крови?

Группу крови Паттерсон не знал. Заборский заявил, что в таком случае можно перелить нулевую, а нулевая как раз у него самого. Краслен тоже выразил готовность поделиться своей кипучей и пролетарской.

— Кажется, мы обо всем договорились, вот и отлично! — резюмировал негр. — А сейчас прошу вас всех пройти в комнату Джессики и оставаться там. Оборудование и пациента вам доставят. Бейкер, Бакстер — назначаю вас охраной!

Двое негров вытянулись во фрунт.

— Дожили! — пробормотал Заборский. — Нас арестовывают коммунисты!

— Все будет нормально! — прошептал в ответ Краслен. — Вы оживите погибшего, и нам поверят! Кстати, он тоже теперь научится предсказывать будущее?

— Если бы я знал! — сказал ученый.

***

Вечером того же для Джессика сидела с Красленом на полу собственной каморки и думала, вероятно, о том, что еще ни разу здесь не было так тесно и даже в страшном сне ей не снился одноногий мертвый парень на ее кровати.

Пациент был совсем мальчишкой, лет четырнадцати на вид. С медицинскими инструментами на этот раз проблем не было: в развалинах больницы нашлось много чего годного в работу. Вальд и Юбер только что зашили ему культю и готовились брать у Заборского кровь для переливания. Все, что могли Джессика с Кирпичниковым — это не мешать.

Дверь, соединявшую каморку горничной с остальным домом коммунисты задвинули шкафом. Вторая дверь, ведущая в сад, была открыта: замок на ней сломался, так что, кроме Бейкера и Бакстера, бывших шахтеров, ныне целиком посвятивших себя будущей революции, дисциплина арестантов никем и ничем не гарантировалась. Особенных строгостей не было: время от времени стражники позволяли отворить дверь, чтобы запустить свежего воздуха, приносили поесть и даже с удовольствием рассказывали новости. Впрочем, удовольствие, конечно, можно было получить только от процесса рассказывания, а отнюдь не от самих новостей: ночью фашисты, оказывается, повредили систему водоснабжения, вследствие чего остановился хлебозавод. По карточкам выдали муку. Что с ней делать, учитывая дефицит электроэнергии и керосина, было непонятно. Коммунисты намесили "теста", состоявшего лишь из муки и воды, и напекли на костре лепешек. Получилось отвратительно и очень жестко, однако арестанты от такого обеда не отказались: что-то внутри подсказывало, что дальше все будет лишь хуже и хуже.