Фея из Преисподней (СИ) - "Ad Astra". Страница 40

– Солнце, небо и лучи…По хлебалу получи! – воскликнула я, и в эту же секунду в мужчин полетели выросшие вонючие стапелии. Комната тотчас заполнилась смрадом, и я, предварительно вытолкнув Гертруду, сама вылетела из окна.

Теперь уж точно придется менять внешность.

Так началась наша контрабандистская жизнь в Зоэтии.

Такова история того, почему меня вскоре прозвали Зловонной Ведьмой.

Какая-то глава

– Зловонная ведьма Херанука! Зловонная ведьма Херанука со своими приспешницами Похуистией и Пубертатией! Бежим! – кричали горожане, стоило нам появиться на горизонте с не выспавшимися лицами и разодранными авоськами, в которые мы складывали покупную еду. Впрочем, назвать её покупной было трудно, ведь все продавцы убегали, оставляя товар на полках, но мы, будучи леди из высокородных домов…Что, думали, я скажу, мол, мы оставляли деньги и брали еду? Как бы не так. От жадности и голода мы нагребали столько, что еле уносили продукты в логово. Оплатой тут даже и не пахло.

Просто удивительно, как один глупый случай выставил меня всеобщей злодейкой. Должны быть, такова жизненная миссия Сисиль – становится в каждой стране, в каждом городе, в каждом закутке врагом народа. Но это случай – что-то из ряда вон выходящее. Народ Зоэтии оказался очень осторожным и даже пугливым (в этом я убедилась, наблюдая и за своими соратниками, и за обычными жителями), и это лишь способствовало распространению ложных сплетен и слухов. Всего за неделю Зловонная ведьма Херанука стала главным антагонистом песчаных земель.

Как вдруг оказалось, то именно под предводительством Херануки работают оставшиеся на воле контрабандисты, что, впрочем, было недалеко от правды. Увидев, как ловко мы избежали стражи, наши трусливые товарищи провозгласили нашу троицу главарями, чуть ли не скинув на нас свои заботы. Полагаю, такова была наша плата за дарованную свободу – все лучше, чем долбить камни в Крепости. Также стало известно, что Херанука плюется ядом и живет в болоте, питаясь грибами и душами людей. Это, к несчастью, тоже было верно. Избегая преследования, мы забрались в настоящую вонючую трясину, в которой Жиросек, к удивлению, ориентировался. Еды там было мало, контрабандистские товары закончились, и на нервной почве я постоянно срывалась на мужчинах, что уже и сами стали верить в стоящую перед ними Зловонную ведьму.

Набеги на близлежащие городки мы совершали редко, но метко. Никто по-хорошему с нами говорить не желал, никто в покое оставлять нашу группу не собирался, поэтому мы выживали, как могли. Что уж, даже Яйре и Гертруде хватило семи дней, дабы приспособиться к разбойничьей жизни и посмаковать её горький вкус. Мы красили волосы, намазывали лица косметикой, но раз за разом люди разоблачали нас и убегали, даже не желая слушать. Их недоверчивость и осторожность сколь поражали, столь и раздражали. Я не собираюсь задерживаться в Зоэтии, но не могу покинуть её, не выполнив клятвы – мне и без того живется непросто.

Гертруда занималась связью с Роэтией (она знала все торговые пути, а также разбиралась в тканях и украшениях), Яйра, благодаря водной магии, следила за тем, чтобы нас никто не нашел, а я наводила на людей ужас одним своим появлением. Зловонная ведьма Херанука стала настолько страшной личностью, что набеги на нас стражей стали всё реже и реже – они сами породили этот слух, сами его усугубили и сами в итоге стали меня бояться. Жители Зоэтии чрезмерно самостоятельные люди. Это дало нам почву для первых шагов.

Прошлым вечером я обмазала лицо грязью и, высунув язык, выбежала с кряхтением на охрану, что стерегла второй берег. Яйра и Гертруда долго издевались надо мной после столь эффектного появления, но ещё больше все смеялись над стражами, убежавшими в город так быстро, что я даже из леса полностью вылезти не успела. Как бы то ни было, той же ночью корабль с контрабандой прибыл к этому берегу, и мы выгрузили сотни товаров, что были после отправлены на черные рынки. Финансовыми вопросами занимался Федот, поэтому он был всегда грустным, однако, вскоре повеселел, отчего мы поняли, что свет незаконной жизни заглянул и в наши окна.

– Эй, Херанука…

– Что, Пубертатия?

– Свалить бы нам отсюда побыстрее, – шепнула она мне, когда мы втроем притаились в одном из закутков черного рынка. – Всё ведь идет неплохо? Мы же выполнили обещание?

– Мы приняли только одну поставку, – огрызнулась я. Гертруда постоянно просилась домой, и это сильно теребило и без того расшатанные нервы. Я волновалась о Мордоре так сильно, что иногда не могла уснуть. – Это незаконченное дело.

– Слушай, одно имя Херануки вызывает ужас. Пусть они этим и пользуются, а нам пора.

– И что мы сделаем, когда прибудем? Мы ничего не знаем о том, что сейчас происходит в Шеэтии. Нам нужна информация, тогда уже и будем думать.

Гертруда недовольно цокнула, но тему продолжать не стала. Яйра дернула меня за рукав, когда в проулке показался Чеснок, обмотанный в скрывающие его одежды.

– Весь товар продан, – не без радости заявил он, – наша доля уже у Федота.

– Отлично. Он сказал что-нибудь?

– Только то, что следующая партия будет через неделю, и нам нужно придумать что-то с причалом. Тот берег вновь взяли под наблюдение, больше там высадиться не получится.

– Я сделаю новый, – кивнула Яйра, – помните, тот, другой берег? Я использую магию, и корабль сможет подойти ближе.

– Вот и решили.

Яйра отправилась вместе с Чесноком в очередное временное логово, Гертруда решила отпраздновать первое незаконное дело вместе с красивым Румпельштильцхеном в таверне, а я принялась блуждать по улочкам черного рынка. Это место, наполненное сделками, ворами, гадалками и бедняками, было единственной возможностью пройтись по узким каменным улочкам, а не по грязи и трясине. Здесь никто не обращал внимания на то, что ты скрываешь лицо капюшоном, никто не приставал с расспросами, и, что более важно, никто здесь не боялся Херануку. Несмотря на то, что на черном рынке её лицо считали криминальным авторитетом, я предпочитала прятать волосы за мантией, а лицо – за капюшоном. Всё же изредка сюда наведывался кто-то из смельчаков стражей, на счастье которого многие товары к тому времени были распроданы.

Я медленно шла вдоль низеньких рядов, постоянно протискиваясь через толпу – улицы здесь были действительно узкие. Магические шары, черепа, украденные украшения – казалось, здесь было всё, что только можно стащить и незаметно протащить. Я надеялась найти то, что поможет мне каким-либо образом связаться с поданными из Мордора, но все артефакты были или абсолютно бесполезными, или излишне подозрительными. К сожалению, я потратила время впустую, и отправилась потайными ходами прочь с рынка, давясь жутким чувством неведения и пустоты. Наверное, я очень скучала – иного описания этого чувства было не найти.

Уже смеркалось, и многие дома загорались желтыми фонарями, что горожане вывешивали на домах. Кажется, сегодня был некий значимый праздник, вот только прогуляться по веселым улицам, кушая сладости и скупая сувениры, мне было не суждено. Да, я должна вновь вернуться в свою трясину к своим лягушкам и лосям. Сколько ещё это продлится? Почему я не имею права на спокойную, лишенную этих жутких встрясок жизнь? Безусловно, серое существование с одинаковыми буднями – не есть решение, и, скорее, это не менее длительная пытка, однако, я не говорю впадать из крайности в крайность. Проблемы, так или иначе, и впредь будут вставать перед нами, но мы решим их и будем идти дальше, так почему я, решая одну проблему, незамедлительно погружаюсь в ещё худшие? У меня будто бы нет времени, чтобы вдохнуть свободно, нет времени насладиться миром, в который меня занесло…

Думая об этом, я кралась по темным переулкам, стараясь не привлекать к себе никакого внимания – горожане очень пугливы и поднимут шумиху из-за любой промашки. Пытаясь пересечь очередной перекресток, я вдруг услышала удивительно прекрасную и теплую мелодию. Что удивительно, она показалась мне до боли знакомой, и, воспользовавшись тем, что вся толпа крутилась вокруг источника музыки, я добежала до поворота, где стоял бочонок. Вскочив на него, я увидела голову играющего, но, как и предполагалось, он был мне незнаком. Музыкант оказался смазливым, но очень милым, внешность его я могла бы назвать ангельской, что наверняка бы огорчило Лайма, считавшего себя самым прекрасным мужчиной на земле.