Егерь: назад в СССР (СИ) - Рудин Алекс. Страница 46

— Да, я хочу оставить озеро за собой, — усмехнулся Жмыхин.

Это прозвучало честно. Я даже удивился.

— И конкурентов мне здесь не надо, — продолжал Дмитрий Константинович.

Он искоса взглянул на меня и поправился:

— Это я не про тебя. Ты, Андрей Иваныч, человек неплохой. Да и сам говорил, что здесь временно. А вот кого на твоё место пришлют — неизвестно.

А вот сейчас явно слышалась фальшь. Врал Жмыхин — наша неприязнь была взаимной.

— Ты пойми — я здесь уже больше десяти лет. Обжился, привык. Охотники ко мне с удовольствием ездят. Но ведь и я для этого стараюсь. Да, порой и нарушаю кое-что. А как без этого? Закон законом, но человеческие отношения никто не отменял. Ведь закон для людей, а не наоборот. Верно, Андрей Иваныч?

Этим вопросом он словно старался перетянуть меня на свою сторону. Ну, или хотел, чтобы я обозначил свою позицию.

— Тот браконьер, с женщиной, который на резиновой лодке плавал — он с вашей базы был? — спросил я напрямик. — Вы знали его?

Жмыхин отвёл глаза.

— Нет, — твёрдо ответил он. — Не знаю, кто это был. А узнаю — ноги вырву.

И опять он соврал. Это было понятно нам обоим.

— Думаю, что вопрос о принадлежности базы будет решать правление, — сказал я. — Моё мнение роли не играет. К вам начальство прислушается скорее.

Жмыхин ещё посидел возле меня. Небо почти погасло, поплавок был еле виден на тёмной воде. Последние охотники из бани переместились в помещение базы. Судя по весёлым выкрикам, там продолжалась гулянка.

— Ладно, Андрей Иваныч, — наконец, сказал егерь, — пойдём, определю тебя на ночлег.

Мне всё-таки пришлось зайти в магазин к Лиде. Избегать разговора выглядело глупо. К тому же, я разрывался между повседневными егерскими обязанностями и работой по постройке базы. Ездить за продуктами было просто-напросто некогда.

Я потянул на себя железную дверь магазина. Лида была одна — сидела за прилавком и что-то читала по своей привычке. Увидев меня, она спрятала книжку.

— Здравствуй, Лида, — начал я, но девушка не дала мне договорить.

Она выбежала из-за прилавка и обняла меня, прижавшись всем телом.

— Андрей! Прости, пожалуйста! Я такая дура! Какое право я имела лезть в твою жизнь, да? Ведь я тебе никто, ты ничего мне не должен. Просто... просто мне очень хорошо с тобой, понимаешь? Вот я и заревновала, глупая баба. Ты простишь меня?

Её глаза были полны слёз, я видел в них невысказанную мольбу, на которую не мог ответить. Поэтому молча обнял девушку и гладил её по голове и плечам.

— Кхм! — кашлянул кто-то сзади.

Лида стремительно отпрянула от меня.

Я обернулся — сзади стоял Фёдор Игнатьевич.

— Андрей Иваныч, — сказал он. — Тебе там опять Тимофеев из Ленинграда звонит. Говорит — дело срочное.

Я с облегчением вышел из магазина, оставив председателя с Лидой.

Не с первого раза я дозвонился в Ленинград. Тимофеев взял трубку, и я услышал его голос, прерываемый треском помех.

— Андрей Иванович? Здравствуйте! Мы провели заседание правления, и у меня к вам есть предложение. Надеюсь, оно вас заинтересует. Но об этом не по телефону. На выходных мы приедем вместе с Георгием Петровичем — он хочет посмотреть вашу базу. И тогда я вам всё объясню.

Вешая трубку на рычаги, я против воли счастливо улыбался. Несмотря на таинственность Тимофеева, я догадывался, о каком предложении он говорит. И моя догадка мне нравилась.

База была наполовину готова. Вместе с отцом мы подвели оба сруба под крышу. Крышу предполагали сделать простую, односкатную. Фёдор Игнатьевич помог достать в лесхозе необрезную доску для обрешётки. Доски выгрузили на базе Жмыхина — подъехать ближе было невозможно. Теперь предстояло на лодке перевезти их к месту строительства.

Несмотря на послеобеденное время, я решил отправиться на озеро. Вечера летом длинные. Можно поработать до темноты и переночевать прямо в лесу. А завтра с раннего утра пойду к Жмыхину и договорюсь насчёт лодки. Отказать мне он не сможет.

Насколько легче шагается привычной дорогой! Я последний месяц я столько раз ходил из Черёмуховки на озеро, что знал на пути каждый изгиб Песенки, каждое моховое болотце. Даже деревья — и те казались знакомыми. Вот огромная старая ель темнеет широкой густой кроной. Вот толстая сосна, возле которой начинается еле заметная тропинка к пожням. А если за тем молодым ельником повернуть влево — выйдешь к старой вырубке, на которой сейчас густо рассыпаны крохотные зелёные ягоды брусники. Ещё месяц — и они покраснеют, нальются кисло-сладким, чуть горьковатым соком.

На подходе к озеру я уловил горьковатый запах дыма.

Рыбаки жгут костёр на берегу?

Я невольно прибавил шагу.

Ветер переменился. Он подул прямо мне в лицо, и я чуть не зашёлся кашлем — воздух был напитан дымной горечью.

Пожар!

Последние двести метров я бежал. Добежал и увидел, что один из недостроенных домиков полыхает огнём! Брёвна трещали и лопались, бесцветные языки пламени рвались к небу. Хвоя на ближних ёлках почернела и трещала, осыпаясь. Пожар грозил перекинуться на лес!

Угол второго домика тоже тлел от невыносимого жара. Именно в этом срубе мы с отцом спрятали инструменты, чтобы не носить их каждый раз с собой. Там же стояло новое ведро, которым черпали из озера воду для чая.

Задыхаясь от дыма, я бросился внутрь. Первый домик уже было не спасти, но можно было отстоять второй. Если быстро залить тлеющий угол и как следует облить водой брёвна — постройка уцелеет!

Дверной проём был ещё не опилен, окон тоже не было. Я запнулся о высокий порог и чуть не растянулся. Устоял на ногах, пытаясь в дыму рассмотреть хоть что-нибудь.

Пол мы ещё не настелили — несколько досок были брошены на балки для удобства ходьбы. Я сделал шаг, другой.

Левая нога соскользнула с доски. Я взмахнул руками, стараясь не упасть. Лодыжку пронзила острая боль.

Глава 26

Кажется, я упал. Больно ударился коленом, а потом ребрами. В груди что-то хрустнуло. В глазах от боли заплясали искры. Я хотел вскочить и тут же со стоном рухнул обратно на горячие доски. На ногу невозможно было ступить.

Перелом, или сильный вывих? Да какая, к чёрту разница? Надо скорее выбираться отсюда!

Едкий дым сочился из щелей между брёвнами, залетал сверху через прорехи в незаконченной кровле. Дым лез в нос, отвратительным горьким привкусом оседал во рту. Дым разъедал глаза, они слезились. Слёзы вперемешку с потом текли по моим щекам.

Прямо за стенами ревело и гудело пламя. Даже слабый ветер раздувал его. Лопаясь от огня, трещали брёвна и доски. Я случайно прикоснулся ладонью к стене и отдёрнул руку. Брёвна нагрелись до того, что обжигали. Снаружи они уже тлели.

Давно я не испытывал такого страха! Мне казалось, что строение вот-вот вспыхнет, и я сгорю, не успев выбраться.

Давай, Андрюха, выбирайся! Животный страх перед огнём комком стоял в горле, не давая дышать. Ну же, к выходу, чёрт!

Но вместо этого я пополз в угол, где лежали инструменты. Упрямство — моё второе имя, не иначе!

Я схватил ведро, дотянулся до пилы и матерчатого пояса со стамесками. Пересилив страх, я развернулся и стал швырять инструменты в дверной проём. Я видел, как ведро покатилось по траве. Вслед за ним на улицу вылетел топор. Двуручная пила зацепилась за край проёма и, зазвенев, упала возле самого выхода. Чёрт!

Выбросив всё ценное, я сам пополз к двери. До неё было совсем недалеко, но мне потребовалась целая вечность, чтобы уцепиться пальцами за нижнее бревно, подтянуть тело и высунуть голову наружу.

Я жадно сделал несколько глотков воздуха. Затем перевалился через порог, прикрывая голову руками, и упал на землю снаружи. Отшвырнул прочь чёртову пилу. Не пробуя больше подняться на ноги, встал на колени и пополз подальше от пожара.