Егерь: назад в СССР (СИ) - Рудин Алекс. Страница 7

В широком простенке между окнами стоял ещё один шкаф. Точнее — стеллаж с открытыми полками. На полках плотно стояли книги.

Беляев, Булычёв, Ефремов. Вадим Шефнер. Неподходящие друг к другу тома разного цвета и разного размера. Хотя попадались и издательские серии.

Три полки стеллажа были заполнены советской фантастикой. Ни классики, ни редких в то время изданий зарубежных авторов. Только фантастика.

Полкой ниже стояли тома альманаха научной фантастики издательства «Знание» с шестьдесят четвёртого по семьдесят четвёртый год.

А на самой нижней полке аккуратными стопками лежали номера журнала «Охота и охотничье хозяйство».

Интересные вкусы были у старого егеря. Или дело не во вкусах? Может быть, потеряв самое дорогое, он не только в лес убегал от боли? Но и пытался уйти из реальности в мечты?

Книги были потрёпанные, уголки некоторых страниц загнуты. Видно, что их неоднократно перечитывали.

Я открыл бельевой шкаф. Внутри, на плечиках висел старый, тёмно-серый костюм. Рядом — выгоревшая на солнце солдатская форма, тщательно выстиранная и выглаженная. Тихо звякнули медали, приколотые к гимнастёрке.

Больше в платяном отделении ничего не было, хотя свободных вешалок хватало.

За соседней дверцей на фанерных полках лежали три комплекта нательного белья и два — постельного. В узком ящике — несколько пар носков, скрученных в клубки попарно.

Я переложил вещи старого егеря на одну полку. Вернулся на кухню. Подложил дров в печку. Взял свой чемодан, отнёс его в комнату и положил на кровать, поверх вышитого покрывала.

Щёлкнул замками, откинул жёсткую крышку. Да, немного у меня вещей.

Четыре пары чёрных сатиновых трусов. Столько же маек с узкими лямками. Две рубашки в среднюю клетку, одна белая. Несколько пар носков.

Отдельной стопкой лежала форменная одежда егеря — болотно-зелёного цвета штаны и гимнастёрка. Сверху новенький планшет для карт и документов. На нём — фуражка с кокардой. Перекрещенные ружья и рогатая голова лося. Рядом с фуражкой — широкий кожаный ремень с латунной пряжкой.

Учебники, тетради, исписанные стремительным почерком. Деревянный пенал с карандашами и ручками. Стопка желтоватой писчей бумаги формата А4. Записная книжка в переплёте из зелёного кожзаменителя. Фотоаппарат «Смена-8м» и три кассеты с плёнкой.

Одежду я сложил в шкаф, на освободившиеся полки. Форму аккуратно повесил на плечики — пусть отвисится.

Учебники и тетради пока пристроил на подоконнике. Хотел открыть записную книжку, но передумал.

Позже посмотрю. На сегодня голова и так переполнена впечатлениями.

Ещё и поэтому я решил с утра выбраться в лес. Нужно было спокойно обдумать всё, что случилось за этот неимоверно длинный день.

Я закрыл пустой чемодан и задвинул его под кровать.

Рюкзак оказался набит боеприпасами. То-то я замучился его таскать. Две банки пороха «Сокол», банки с дробью и картечью. Разборная пулелейка. Весы для дроби и пороха в картонной коробке. Тут же — раздвижные мерки-чашечки. Лист плотного картона, весь в круглых отверстиях. Картонные коробочки с капсюлями, три упаковки папковых гильз. Десяток латунных гильз, уже стреляных. Я понюхал одну и ощутил кисловатый запах сгоревшего пороха.

Кроме боеприпасов в рюкзаке нашлись несколько банок рыбных консервов — килька в томате и сардины в масле. И банка говяжьей тушёнки.

Ну, теперь-то я точно не пропаду, даже если завтра уйду в лес до открытия магазина!

Я открыл охотничьим ножом банку кильки. Перекусил остывшей картошкой с консервами. Похрустел солёным огурцом.

В чемодане нашлась жестяная баночка с грузинским чаем. Я взял в сенях ведро и решил спуститься к речке за водой.

На улице было ещё светло, но деревня уже засыпала. Белые ночи в самом разгаре. Стояла такая тишина, что я с крыльца слышал, как в речке плещется мелкая рыбёшка.

За спиной скрипнула калитка.

— Эй, егерь! Постой!

Глава 4

Я обернулся. Возле калитки стояли двое парней, чуть моложе меня. На одном — голубая майка с пятнами машинного масла. Другой одет в застиранное поло. Руки у обоих — в карманах широких штанов, перепачканных мазутом. Оба крепкие, широкогрудые. Трактористы, что ли?

— Что вам, парни? — как можно миролюбивее спросил я.

Ведь может же быть, что они просто заглянули поздороваться? Деревенское гостеприимство, ничего необычного.

Тот, что повыше, сплюнул себе под ноги изжёванную травинку.

— Нехорошо поступаешь, егерь! Не успел приехать — а уже наших девчонок отбиваешь. Так не делается.

Ясно. Местные ребята пришли прощупать заезжего ленинградца.

Главное сейчас — не задавать вопросов и не оправдываться. Но и на рожон лезть не нужно.

Я поставил ведро на верхнюю ступеньку. И, как бы невзначай, потянулся за клещами, которые лежали на столе в сенях.

— Я вас в свой двор не приглашал. Гуляйте по улице, а сюда не лезьте.

— Это Ильича покойного дом, а не твой, — набычился тот, что был пониже.

— Теперь мой, — отрезал я. — Дуйте за калитку!

Они замерли в нерешительности.

— Отстань от Катьки, — сказал высокий. — Не твоя девчонка.

— Я и не приставал. Ещё вопросы есть?

— А чего в медпункте отирался?

— Голову бинтовал.

— Смотри! Ещё раз тебя рядом с Катькой увидим — не так забинтуем.

Несколько секунд мы молча смотрели друг другу в глаза. Затем высокий развернулся и пошёл к калитке. Его приятель — за ним. Когда он взялся рукой за перекладину, я окликнул их:

— Эй!

— Чего? — обернулись сразу оба.

— Послезавтра.

— Что послезавтра?

— Послезавтра в медпункт пойду, — объяснил я. — Повязку надо поменять. Фельдшерица велела.

Высокий прищурился, но ничего не сказал. Снова сплюнул и вразвалку пошёл по улице в сторону моста.

Я посмотрел им вслед. Потом поднял ведро и спустился по тропинке между лопухами к речке.

Чувствую, придётся мне ещё столкнуться с местной молодёжью.

Но даже эта мысль не испортила мне настроение. Будут лезть — столкнёмся! Всё-таки, эти ребята не шли ни в какое сравнение с теми упырями, что повылезают из тёмных щелей в девяностые.

Придётся в субботу сходить в клуб. Чем раньше мы с парнями всё выясним — тем спокойнее мне будет жить и работать. В любом деле должна быть ясность.

На берегу речки я с радостью обнаружил приземистую бревенчатую баньку. Низкая дверь была приоткрыта. Я потянул её на себя и вошёл внутрь.

Крохотный предбанник, в котором еле помещалась одна лавка. Сама баня была чуть побольше. Но и в ней едва хватало места для печки с каменкой и котлом для горячей воды. У входа стояла железная бочка. Видимо, в ней хозяин держал холодную воду.

У дальней стены — широкий полок, над ним крохотное оконце. Под полок задвинута скамейка для мытья. На ней перевёрнутый жестяной таз с двумя ручками и засохший кусок хозяйственного мыла в голубой пластмассовой мыльнице. На стене висит пересохшая лыковая мочалка.

Шайка — вспомнил я слово из детства. Такой таз называется шайка. В общественных банях только такие и были в это время. А в деревне мылись, кто в чём горазд.

Надеюсь, эту баню удастся протопить. Тогда грязным я не останусь. И постираться тоже смогу.

Наверное, надо составлять список — что купить в магазине в первую очередь. Два куска мыла я привёз с собой из Ленинграда. А вот мочалка нужна.

И нарезать веников! Сейчас самое время. Лист на берёзах молодой, мягкий. Цветочные серёжки ещё не проклюнулись. Неделя-другая, и будет поздно. Веник из не вовремя заготовленной берёзы осыпается, остаются голые прутья.

Я вышел из бани и по привычке плотно прикрыл за собой дверь. Подумал секунду, и приоткрыл, оставляя щель. Пусть воздух гуляет свободно, сушит доски и брёвна. Дольше не сгниёт.

Шлёпая дном ведра по поверхности, я набрал воды с квадратных мостков и вернулся в дом. Поставил на печку чайник и сел снаряжать патроны.

Лампочка на кухне светила тускло. Я чуть не ошибся, взвешивая порох на аптекарских весах. Ругнулся себе под нос и принёс из комнаты настольную лампу. Взвесив порох, пересыпал его из чашечки весов в мерку, чтобы не отвешивать каждую порцию.