Ветер в его сердце - де Линт Чарльз. Страница 26

Но обернулось все иначе: Эйми не исполнилось и двадцати, когда она утонула в речке Кикаха за парком Университета Батлера, в одиночестве, где-то между полночью и восходом.

Полицейское расследование сочло ее смерть самоубийством.

Но верить в это Лия категорически отказывалась. Ей никогда и в голову не приходило употребить по отношению к лучшей подруге слово «подавленная». Однако потом обнаружился дневник, который родители подарили Эйми примерно за год до ее гибели.

И записи в нем оставляла определенно не та девушка, какую знала и любила Лия.

Почерк, упоминавшиеся люди — все это было ей знакомо. Она и сама принимала участие в большинстве описанных подругой событий, только узнать их в подаче той Эйми, что вела дневник, было практически невозможно. Взять хотя бы поэтическую битву в кафе «У Кэтрин», на которую они отправились небольшой компанией. Вечер начался весело — шуточки, дружеские подколы, — а потом один поэт буквально наповал сразил девушек глубиной строф и искренностью подачи. Они все тогда сомлели и вроде повлюблялись в него.

А в дневнике Эйми про битву и про стихи упомянула вскользь. Ее куда больше занимало, что думали о ней подруги, какое имел значение тот или иной брошенный на нее взгляд и не являлось ли некое безобидное замечание скрытым оскорблением. Все это излагалось на двух страницах!

В целом дневник содержал бесконечные вариации на данную тему. Какой бы доброжелательной ни представлялась обстановка, Эйми неизменно казалось, будто все ее осуждают и обращают внимание исключительно на ее недостатки. И она снова и снова задавалась вопросом: зачем я живу? Какой от меня толк?

Последняя запись в дневнике представляла собой две строки из песни «Дизел Рэтс» «Спаси меня»:

Потерять лучшую подругу было все равно что лишиться правой руки, а чтение дневника и вовсе погрузило Лию в глубочайшую депрессию. Потому что выходило так, словно Эйми, с которой она выросла, являлась лишь плодом ее воображения.

По иронии судьбы, вытащили Лию из депрессии всё те же «Дизел Рэтс». Она принялась слушать их записи, пытаясь понять, почему же их песни не спасли Эйми, но выяснила лишь, что они способны спасти ее.

Но почему тогда они не спасли Эйми?

Только этот вопрос Лия собиралась задать Джексону Коулу, если тот в самом деле окажется жив. Хотя и не думала, что у бывшего рокера найдется на него ответ.

Себе же Лия чаще всего задавала другой вопрос: почему она не разглядела всего ужаса происходящего? Какой же тогда она была подругой, коли не заметила страданий Эйми, не обратила внимания на ее неверие в собственные силы? Чувство собственной вины терзало Лию все эти годы.

Конечно, она может выплеснуть весь этот бред на бумагу. Но зачем? Кому от этого будет лучше? И точно получится не та книга, на которую рассчитывает Алан.

Лия вздохнула и принялась записывать все подряд — и обрывки воспоминаний, и вопросы. От работы ее отвлек шум двигателя. Она подняла глаза и, заложив блокнот карандашом, принялась наблюдать, как на стоянку мотеля въезжает старый разбитый пикап. Заметив в кабине двоих мужчин, Лия напряглась: ей пришло в голову, что сидеть тут в одиночестве не безопасно и вообще стоило заблаговременно укрыться хотя бы за хлипкой дверью номера. Но теперь прятаться поздно — она попала в перекрестье на мгновение ослепивших ее фар.

Грузовичок подъехал поближе, остановился, открылась, выпуская пассажира, дверца. Приехавший, перекинувшись с водителем парой фраз на беглом испанском, ее захлопнул и с любопытством уставился на Лию. Пикап заурчал и укатил прочь.

Лия окинула взглядом незнакомца: возрастом где-то под шестьдесят, лицо обветренное, высокий, подтянутый, одет, видимо, по местной моде — джинсы, ковбойские сапоги, синяя фланелевая рубашка и кожаный жилет с бахромой. Явно повидал всякого на своем веку, как и его шмотки. Мужчина неторопливо направился к Лие — ей внезапно стало как-то не по себе, — но, должно быть, ощутив ее тревогу, остановился в паре метров.

— Мэм, — произнес он и учтиво поднес палец ко лбу. — Вы бодрствуете в такую позднь… Или рань. Тут уж как посмотреть.

«Мэм?» — удивилась про себя Лия. Да она по меньшей мере лет на двадцать моложе его! Затем ей пришло в голову, что это всего лишь дань вежливости. Тут мужчина улыбнулся, лицо его разом просветлело. Лия перевела дух.

— Я проспала всю дорогу от Лас-Вегаса, — ответила она. — И решила немного поработать, пока для прогулки слишком темно.

— Вы из Лас-Вегаса?

Лия покачала головой.

— Нет, из Ньюфорда. Просто оказалось, что долететь до Лас-Вегаса и взять в аренду машину дешевле, чем купить прямой билет на самолет.

— Понятно. Я тоже остановился в «Серебряной шпоре», в десятом номере. Меня зовут Эрни.

— А меня Лия. Вы, вижу, и сами бодрствуете в этакую позднь… Или рань?

— Виновен по всем пунктам, — собеседник снова с интересом посмотрел на Лию, а потом обратил внимание на ее блокнот: — И что же у вас за работа такая?

— Я пишу.

— Журналистика?

— Вроде того. Немного освещаю вопросы социальной политики, а в основном занимаюсь музыкой. А вы? И пожалуйста… — она указала на свободный стул. — Присаживайтесь. Я бы предложила вам кофе, но, сами понимаете…

— Через пару часов откроется закусочная «У Джерри», — Эрни махнул рукой, как решила Лия, в сторону придорожной забегаловки. — У них хороший кофе, да и еда ничего, — он уселся напротив и откинулся на спинку. — Так вы приехали сюда ради репортажа?

— Честно говоря, даже не знаю. Я ищу человека, который играл в одной группе еще в шестидесятых, вот только сомневаюсь, что мне удастся найти его.

— И как его зовут?

Лия растерялась. Вряд ли ее новый знакомый что-нибудь знает о местонахождении Джексона Коула, и на завсегдатая сайтов светских сплетен он не похож, но все равно ей очень не хотелось, чтобы о ее поисках узнал кто-нибудь еще, кроме Алана и Марисы. Потому что, окажись Коул и вправду живым, это будет сенсация века. Почти такая же, как если бы Лия доказала, что Элвис вовсе не умер.

И снова мужчина заметил, что ей неловко.

— Эй, не парьтесь. Я же понимаю, как вы, репортеры, дорожите сенсациями. Я просто так спросил, для поддержания разговора.

— Вообще-то я не репортер, — поправила его Лия.

— Ах, ну да, вы журналистка. Знаете, у меня есть для вас сюжет. Вы там у себя в Ньюфорде наслышаны о мигрантах?

— Вы имеете в виду нелегалов?

— Ага, только здесь этот термин не любят.

Лия кивнула.

— Что ж, запомню. А что касается вашего вопроса… Я в прошлом году писала статью о группе «Мало Мало» — они приезжали в Ньюфорд на разогрев «Лос Лобоса». Так ребята рассказывали, что их постоянно останавливают и требуют документы, хоть они все родились и выросли в США.

— Ну это дело обычное, — отозвался Эрни. — Но я говорю о нелегальных мигрантах, которые переходят границу и пытаются начать у нас новую жизнь. Проблема в том, что подавляющее большинство из них не осознает всей жестокости пустыни. О них упоминают в новостях, только когда ловят или находят мертвыми — и то мимоходом, очень редко в основной сводке, — немного помолчав, он добавил: — И поверьте, их гибнет очень много, от обезвоживания летом или от холода зимой. Причем не только мужчины. Женщины и дети тоже.

— Я этого не знала.

Эрни закинул руки за голову и уставился на звезды.

— Естественно, это ведь не проблемы «первого мира» [8]. Эти люди пытаются сбежать от нищеты и беспредела картелей и берутся здесь за работу, которая для нас самих слишком унизительна. А некоторых послушаешь — так они сущее сатанинское отродье, только и способное, что заниматься контрабандой наркотиков и проституцией. Но достаточно лишь поговорить с мигрантами, и сразу понимаешь, что это отчаявшиеся люди, стремящиеся к лучшей жизни для себя и своих семей. Но не это ли суть Америки? Да здесь ведь каждый и есть мигрант — кроме, естественно, индейцев, да и те, черт побери, тоже откуда-то пришли, просто гораздо раньше.