Люди огня - Волховский Олег. Страница 64

— Сэнсей хотел пропустить меня вперед, — рассказывал Мотоори, — и стать моим кайсяку. Он сказал, что полностью доверяет мне и не сомневается, что я сделаю сэппуку вслед за ним, если буду вторым, и если бы я был женщиной, он бы совершил сэппуку первым. Ведь женщина должна была бы всего лишь перерезать себе шейную артерию, а это легкая смерь. Но, так как я мужчина, мне придется вспороть себе живот, и он не может допустить, чтобы я остался без кайсяку.

Мисима тяжело посмотрел на него, как на предателя. Мотоори не заметил.

— Но я не мог допустить, чтобы без кайсяку остался сэнсей, и отказался, — продолжил юный самурай. — Тогда мы решили совершить сэппуку одновременно.

Вставало солнце. Мы летели над безумно красивыми японскими горами, столь любимыми местными художниками. И солнце было подернуто туманной дымкой. Луна в тумане означает таинственное и необычайное. А что означает, когда в тумане солнце?

Как только мы вернулись во дворец, Эммануил немедленно отпустил обоих: и Юкио Мисиму, и Мотоори. Потом до нас дошли сведения, что они вновь попытались совершить двойное самоубийство. Но сталь не замечала их тел, проходя насквозь, не нанося ран и не причиняя боли. И Мисима сам явился к Господу и принял его предложение. Не прошло и недели, как по улицам Токио прошагали с факелами орлы Мисимы.

ГЛАВА 3

Господь отправился в политическое турне по странам Юго-Восточной Азии и прихватил с собой Марию, Варфоломея, Филиппа, Иоанна и двенадцать даосских сяней в качестве личного эскорта. Остальных оставил мне для охраны императорского дворца.

Если бы только сяней! Вся бюрократическая работа свалилась на меня. Я бы уже давно героически скончался, придавленный этим грузом, если бы не Тэндзин. Престарелый ученый вспомнил, что лет этак тысячу назад, еще будучи человеком, а не бессмертным ками, он занимал должность министра правой руки, откуда, собственно, его и сместил ненавистный род Фудзивара, и удачливому придворному пришлось отправиться в почетную ссылку на остров Кюсю.

Нельзя сказать, чтобы за тысячу лет Тэндзин сильно отстал от жизни. Вообще не отстал! Полезно курировать университеты — он всегда оставался в курсе последних достижений науки. Впрочем, в области науки и образования он все же проявлял наибольшую осведомленность и деловое нетерпение. Думаю, никогда ни до нас, ни после нас в Японии так не финансировали высшие учебные заведения.

В общем, ками Тэндзин с удовольствием тряхнул стариной, а я вздохнул свободнее.

Военное ведомство естественным образом перешло к Хатиману. Но я не доверял этому странному монаху-воину и поставил над ним Марка. Жалоб и нареканий не поступало. Значит, спелись.

А вот мой старый знакомый иезуит Луис Сугимори Эйдзи остался не у дел. У меня нашлись лучшие консультанты по местным обычаям. Я уже привык к роли локального царька и в то утро, когда Луис попросил аудиенции, решил, что он обижен опалой и собирается занудствовать по поводу моего невнимания. До конца нашего договора оставалось ровно три дня.

Сугимори вошел и поклонился. Я встал из-за стола и вышел к нему навстречу, улыбнулся, отчаянно пытаясь подражать знаменитой японской вежливости, и по-европейски пожал руку.

— Рад вас видеть. Чем обязан?

— Помните наш договор?

Ага! Пришел водяной к солдату: «Должок!»

— Помню, — смиренно ответил я.

— Вы сейчас поедете со мной.

— А в чем дело?

— У меня есть важные сведения. Важные не только для вас — для всей империи, созданной Господом.

— Так расскажите.

— Бесполезно. Вы не поверите. Могу только показать.

— Это надолго?

— Нет. Максимум до полуночи.

— Ладно. Но не сейчас. Разберусь немного с делами. Часов в шесть.

— Хорошо. И вы должны быть один.

Если бы не приказ Господа последить за японским иезуитом, я бы без разговоров послал его куда подальше. Но теперь я оказался перед непростым выбором. Я мог бы, конечно, оставить дела на один вечер — если это один вечер. А если нет? В любом случае рискованно. Я не имел права сейчас подвергать себя опасности, слишком многое было на меня завязано. Но и ослушаться приказа Эммануила не мог.

Я нашел Марка в его кабинете. Слава богу, он был один, без Хатимана.

— Марк, мне надо отлучиться сегодня вечером. Если что, справитесь тут одни?

Марк внимательно посмотрел на меня.

— Если что — у нас прямая связь с Эммануилом. Погоди-ка… — Он отпер один из ящиков стола и достал оттуда радиожучок размером с булавочную головку. Прицепил его мне за отворот пиджака. — Вот так. Не потеряешься.

Я усмехнулся.

С Матвеем мы практически не общались после завоевания Японии. А ведь раньше были почти друзьями.

— Не пропадем, не беспокойся, — успокоил он и положил руку мне на плечо. И я почувствовал жжение в знаке.

Я обернулся и посмотрел ему в глаза.

— Матвей, ты тоже умирал?

Он отвернулся.

— Я не имею права говорить об этом.

В шесть часов вечера я сел в машину Луиса Сугимори Эйдзи.

Мы выехали за город. По обеим сторонам от дороги тянулись ухоженные ряды чайных кустов, а на горизонте плыла вершина конусообразной горы, розовая в лучах вечернего солнца. На основании многочисленных виденных мной фотографий я предположил, что это Фудзи. Так бывает в туманные дни у нас в Крыму: корабли кажутся висящими над морем. Так и далекая гора плыла по небу, словно корабль в туманный день. Гармония и совершенство на японский манер — идеально ровная дорога под колесами, идеальные плантации справа и слева и идеальный конус горы на горизонте.

Я посмотрел на часы. Половина восьмого.

— Долго еще? Мы едем в другой город?

— Не долго, — ответил Луис.

Что-то он сегодня немногословен.

Прошло еще минут пятнадцать.

Со времени знакомства с Луисом я проникся к нему некоторым доверием. Все же от него был толк. И несмотря на все предпринятые меры предосторожности, не ожидал от сегодняшней поездки особых неприятностей, но происходящее в течение последнего часа мне решительно не нравилось.

Я нащупал на поясе кобуру пистолета.

Луис затормозил и остановил машину.

— Приехали, — сказал Сугимори.

У моего горла сверкнул клинок, словно возникший из воздуха. Короткий меч или длинный кинжал. Я неловко шевельнулся, и на стали появилась капелька крови. Понятно. Я оценил остроту.

— Тихо! Руки!

Я поднял руки. Японец мгновенно обнаружил кобуру, и пистолет перекочевал к нему. Профессиональным жестом провел по пиджаку. Заставил повернуться. Уж не служил ли ты в полиции, господин иезуит? Ничего не нашел. Повернул меня обратно. Заинтересовался бортами пиджака. Извлек жучок. Ах ты сволочь!

— Так, значит… Руки назад.

Связал. Очень крепко. Я поморщился. Впрочем, это давало надежду: значит, сразу не убьют.

Рядом с нами проехал небольшой грузовик и остановился метрах в пятнадцати впереди. Из кабины выпрыгнул шофер и направился к нам.

— Тихо, — сказал Луис. — Будешь орать — убью обоих.

Он вышел из машины и захлопнул дверь. Поспешил навстречу незадачливому водителю.

Нет, я не утяну невинного японца с собой. Сам попался — сам выкручивайся. Меня переполняла злость. Сколько ж можно! Вечно я попадаю в истории, а потом меня приходится выручать либо Марку, либо Господу. Все! Хватит! Теперь я справлюсь сам или погибну!

Я подполз к двери и попытался открыть ее зубами. Дверь не поддавалась.

До меня долетали обрывки разговора:

— Что-нибудь случилось? Не надо ли помочь?

— Нот-нет, — ответил Сугимори. — Все в порядке.

Раздался тихий щелчок, и дверь открылась. Я увидел, что шифер грузовика повернулся спиной и возвращается к кабине. Луис проводил его до машины и коснулся рукой кузова.

Тем временем мне удалось распахнуть дверь, и я начал выбираться на волю. Со связанными руками это оказалось крайне неудобно. Я опустил ноги на асфальт и с трудим выпрямился.

Грузовик тронулся с места, и Луис повернулся ко мне. Заметил, сволочь! Я бросился с дороги.