Давай останемся врагами (СИ) - Вейден Лана. Страница 3

— Не бойся, малая, никто тебя не обидит. Мы просто прикалываемся.

— А я и не боюсь, — шмыгая носом, промямлила я.

— Правильно, чего бояться-то! Выше нос! — попытался ободрить меня рыжий. Потом встал, повернулся к Банникову и сказал: — Слушай, Олежа, а тебе вообще можно фасоль? Сыпью не покроешься?

— Не покроется, — вмешался прыщавый толстяк. — Немного в ушах позвенит — и отпустит.

Новый взрыв хохота прокатился по школьному двору.

— Васильев, Cавченко, что за цирк вы тут устроили? — внезапно раздался строгий голос у нас за спиной. — Банников, быстро сажай девочку на плечо и иди к сцене. Мы и так уже задержались!

Повернувшись, я увидела немолодую женщину с вытянутым лицом и огромными глазами за толстыми стеклами таких же огромных очков — наверное, это и была «Мурена». Банников резко схватил меня подмышки, оторвал от земли и посадил на плечо, при этом чуть не оставив меня без рук.

Но это ещё был не конец циркового представления. На арене снова появился рыжий.

— Олег, погоди! — на этот раз его голос был серьезным.

— Ну чего еще? — нахмурился Банников.

— Да просто хотел спросить — а что это у тебя на плече? — рыжий прищурился, делая вид, что не может меня рассмотреть, а потом подался вперед и с удивлением воскликнул: — Ой! Фасоль!

И все опять заржали.

— Васильев, молчать! — еще строже сказала Мурена, но рыжего уже ничто и никто не мог остановить:

— Только этой осенью! Смотрите во всех кинотеатрах страны! Хит сезона — «Олежка и бобовое зернышко», — неслось нам вслед под взрывы хохота.

— И откуда ты только взялась на мою голову! — злобно бормотал Банников, пока мы шли к сцене. — Еще и с именем таким дурацким — «Фасоль»!

Я хотела объяснить, что меня зовут вовсе не так, но этот гад вдруг сжал мою ногу так сильно, что я чуть не вскрикнула от боли (потом даже синяк остался).

Было безумно обидно! Прикалываются его дружки, а злится он при этом почему-то на меня. Хотя, если подумать, — я вообще ни в чем не виновата.

Однако я быстро взяла себя в руки — стойко продержалась до конца торжественной линейки, хоть и очень хотелось «случайно» выронить колокольчик ему на голову. Но позже у меня всё же случился срыв, когда мама распечатала фото, на которых Банников с кислой миной нёс меня на плече. Конечно, я тогда в ярости порвала все фотографии и выбросила их в мусорку.

Правда, это не избавило меня от последствий знакомства с Бориным братцем: как выяснилось, многие из моих будущих одноклассников тогда стояли рядом и с любопытством за нами наблюдали. И кличка «Фасоль» приклеилась ко мне с тех пор навечно.

Сейчас я это вспомнила к тому, чтобы пояснить, каким невероятным гадом являлся Банников-старший. И за шесть лет, скажу прямо, он нисколько не изменился.

— Тебе чего? — с недовольным видом спросил этот ужасный тип, на секунду прервав свою занимательную телефонную беседу и уставившись на меня.

— А я… это… к Борису. П-пирог ему п-принесла, — я почему-то покраснела и стала запинаться.

Банников нахмурился, но после колебания всё-таки сказал:

— Ну, давай.

Я протянула пакет. Взяв его двумя пальцами, гад поморщился, словно получил в подарок на день рождения тухлую селедку. А потом резко развернулся, опять зашел в квартиру и захлопнул дверь прямо перед моим носом.

Стало так обидно! В тот момент я будто вновь превратилась в беззащитную первоклассницу. Из глаз брызнули слезы. Размазывая их по лицу, я выбежала на улицу, и в этот момент раздался звонок от Бори:

— Ася, тут, это… мой брат… ты, это… в общем, не обращай на него внимания, хорошо? Возвращайся, чаю попьем!

Ха, легко сказать — «возвращайся и не обращай внимания»! Но трудно сделать.

Вернуться и предстать перед Борей (а особенно — перед его противным братцем) с зареванным лицом я никак не могла, а потому соврала, что спешу: дома меня ждут неотложные дела.

Конечно, после того случая стоило насторожиться — ну разве может быть в такой семейке хоть кто-то нормальный? Однако я не насторожилась, за что спустя время и поплатилась сполна.

ГЛАВА 4

Однажды Марина Викторовна дала нам с Борей задание — украсить к празднику один из кабинетов. Я пришла туда раньше. Борис задерживался, в кабинете еще никого не было. Я прислонилась к подоконнику в коридоре, и вдруг рядом нарисовался Миронов:

— Слышь, Ась, а хочешь, я тебе помогу? — небрежно поинтересовался он.

— Еще чего! Нафиг ты мне сдался, — любезно отозвалась я. И стала мечтать, как расскажу Ваське, что тоже немного отомстила ее заклятому врагу.

Но Миронов прервал мои мечты. Скривившись, он неожиданно заявил:

— Не хочешь, как хочешь. Продолжай как собачка бегать за своим любимым Борюсиком.

— Ну ты точно дурак, Миронов — я засмеялась, хотя внутри все похолодело. Ведь я никому не говорила о своих чувствах к Боре. Даже Ваське так ничего и не сказала.

— Нет, это ты, Фасоль, ду-у-ура... — зло усмехнулся Миронов. — Он же сел с тобой только для того, чтобы списывать!

— И с чего ты это взял? — я продолжала усмехаться, хотя на душе уже вовсю скребли кошки.

— Да он сам пацанам рассказывал, все это слышали.

Казалось, сердце в тот момент рухнуло в пропасть. А мысль о том, что одноклассники могли узнать о моих чувствах и теперь посмеиваются за спиной, делала переживания еще невыносимее. Отделавшись от Миронова, я позвонила Марине Викторовне и отпросилась домой.

Остаток дня тогда прошел как в тумане. Я долго сидела на подоконнике и смотрела в никуда, размышляя о том, что любовь — великое зло, и я больше никогда в жизни никого не полюблю. А Бориса так вообще буду презирать. Даже разговаривать с ним теперь перестану. Навечно.

На следующий день я вошла в класс с каменным лицом. Положение усугублялось тем, что это был предпраздничный день — 7 марта. И на моей парте лежала ярко-алая роза. А рядом с партой стоял Банников и улыбался.

Сердце мое уже готово было растаять, но я сдержалась. Схватив розу, я открыла окно и молча выбросила ее на улицу. Никогда не забуду эту картину — на белом снегу алеет ни в чем не повинная роза... Никогда не забуду лицо Бориса, сравнявшееся по цвету с этой розой. Никогда не забуду громкие смешки одноклассников в тот момент.

— Да ты... да... ты! Да я... да ты… больная, что ли? — сначала Боря заикался, но последние слова выпалил довольно громко и внятно.

Я тут же забыла про свое обещание с ним не разговаривать, после чего Борис тоже узнал много нового о себе. Итогом занимательного диспута на философскую тему «Сам дурак» стало возвращение Бори на «историческую родину» — последнюю парту.

Миронов же после праздников пришел с огромным фингалом под глазом. После этого на одном из классных стендов появился «памфлет» — распечатанный на принтере лист формата А4, на котором большими буквами красовались следующие строки:

Хоть Борис и хорошист,

Но дерется, как фашист.

Не позволим хорошисту

Уподобиться фашисту!

А ниже была нарисована карикатура на Банникова.

У меня сразу возникли подозрения, что идейным вдохновителем, автором слов, главным редактором и художником-оформителем данного «памфлета» выступил никто иной, как Лёша Миронов.

И такие подозрения, видимо, возникли не только у меня. Боря подошел к стенду, задумчиво рассмотрел этот шедевр художественного и поэтического мастерства, затем сорвал его со стены, разорвал и выбросил в мусорную корзину.

Тут надо бы заметить, что хорошистом Банников не был никогда, потому отдельные строки данной эпиграммы вполне мог счесть за комплимент, однако у Бориса, видимо, было иное мнение на этот счет. Вскоре у Миронова появился новый фингал, а Банникова в очередной раз вызвали к директору.

Больше мы с ним не общались. Через какое-то время Боря перевелся в другую гимназию, а я вздохнула с облегчением — конец неприятностям! Банников больше не принесет мне проблем.