Спой для меня (СИ) - Старкова Рина. Страница 22

— Все хорошо? — услышал хриплый приглушенный голос телеведущей и вздрогнул.

— Уходи, Оксана, — с ужасом осознал, что утонул в мыслях настолько, что забыл о происходящем. Я вошел в ее тело и застыл, как идиот.

— Герман, я не понимаю, — Валесова села напротив, хлопая наращенными ресницами.

— Просто уйди, ладно? Я не хочу тебе грубить сегодня, понимаешь? — не понимает. По тупым глазам вижу, что сейчас вскипит и закатит мне скандал века. Я не трахнул ее, как она хотела, и теперь за это пострадает мой мозг.

— Чем она лучше меня, а? Скажи, что ты нашел в этой серой мыши? Она даже не середина, Герман, она низший сорт! — с укором смотрю на ее искривленное лицо, и женщина лишь нагло улыбается. — Ты не в курсе? Твое фото с Малиновой Викторией в интернете! Как спам! Уже миллионы просмотров, Герман!

Чего? Видимо, слили фото, сделанное у «Гвоздя».

— Весь интернет обсуждает, что мы расстались, и ты нашел себе более… нежную! Естественную! — на глазах Оксаны замечаю слабый намек на слезы. — Ты понимаешь, какой это удар для меня?

— Ты для этого приехала? Чтоб развеять эти сплетни? Потому что со мной тебе выгодно во всех смыслах?

— Я приехала, потому что… — Валесова замолчала, поджала силиконовые губы и поморщилась, как от лимонного сока. — Это уже не имеет никакого значения, Герман. Тебе плевать на человеческие чувства, на честность, на искренность, на… любовь. Я долго не могла понять, зачем тебе она? Не такая, как все предыдущие, не модель, не актриса, не богачка. С ней не хайпанешь, не поднимешься в карьере. Я недоумевала, как ты обратил на нее внимание, где вы вообще могли познакомиться, ведь ваши миры — параллельные галактики. Я даже допустила мысль, что ты… полюбил кого-то.

Оксана вновь притихла, подняла на меня грустные глаза и улыбнулась. В этот момент она не казалась мне силиконовой куклой и подстилкой, лишенной мозга. Я вдруг увидел ее с другой стороны — стерва и истеричка стала искренней и милой.

— Но теперь я вижу, что ты не способен на любовь. А мышь для тебя такая же игрушка, как и все предыдущие, просто менее обеспеченная. Ты — жестокое чудовище, Герман. Ты извращенное животное, которое ловит в капкан и не отпускает, пока не насытится. Мне жаль, что я… поверила в честность твоих намерений и рассчитывала на нечто большее. — Отправляя мои мысли в нокаут, парировала Валесова.

Она права.

Я потребитель и мудак. Таков мой образ жизни. Таким я решил стать.

— Самое обидное, что женщины вновь и вновь готовы довериться тебе, не смотря на слухи, — Оксана уже оделась и теперь стояла рядом с кроватью, обнимая свои плечи. В ее неживых глазах застыли хрустальные слезы.

Когда дверь за ней захлопнулась, я остался наедине со своими демонами. Что сказала бы моя мама?

Я не стал гордостью для нее. Виталина Амурская вкладывала в меня теплые чувства, веру, искренность, а я расплескал все это, как только пережил главную потерю в своей жизни. Я и так был мерзким идиотом, но после смерти родителей вообще в припадках бился.

Со мной даже работал психолог.

Ничего не помогло. Озлобленный на жизнь, выбрал циничную маску, красивую, скрывающую от внешнего мира мои настоящие чувства и желания. И со временем я разучился снимать эту маску, она стала частью меня, сделала из меня монстра и морального абьюзера.

5.4

Этой ночью я спал очень плохо, просыпаясь в холодном поту.

Поэтому наша фееричная встреча с японцами прошла не так, как я рассчитывал, но контракт мы все же выбили.

В самолете я отключился и спал до самого прилета.

Олег забрал с вокзала. В машине я тоже спал.

Ворота распахнулись, и я с упоением понял, что наконец-то нахожусь дома. Голова гудела, будто кто-то долго и порно стучал по ней, и я все еще прокручивал слова Оксаны Валесовой, как худшее для меня проклятье.

Не смотря на то, что время перевалило за полночь, дома меня дожидалась прислуга. Фаина Ивановна мило улыбалась и спрашивала о встрече с японцами, Виктор сложив руки посмеивался над моими ответами, охрана вальяжно разгуливала по дому и саду, оберегая меня непонятно от чего.

— Герма-а-ан! — Крик на мгновение оглушил, и я перевел взгляд на лестницу.

Малинова в откровенном домашнем халатике неслась мне навстречу, нелепо пропуская ступени и спотыкаясь. Пару раз сердце мое затряслось, когда неловкая девочка чуть не запахала носом.

Маленькие ручки обвили мою шею, ноги крепко обняли мои бедра, и Вика просто повисла на мне, как обезьянка.

Теплая, нежная, с приятным запахом осеннего ветра и сырости, такая близкая и родная. Я невольно прижал ее к себе за талию, сдавил до хруста в костях. Губы Малиновой нашли мою щеку и целовали, снова и снова, громко, оставляя мокрые следы.

— Я так рада тебя видеть! Ты не представляешь, сколько всего случилось! — Я опустил Вику на пол, но она все продолжала висеть на моей шее, вытягивая из меня усталую улыбку.

Моя отдушина. Моя тихая гавань, повидавшая в жизни немало бед, но не растерявшая веру и надежду. Вика сумела сохранить луч света в кромешной тьме, и именно этот луч осветил ей дорогу.

Она смогла, в отличие от меня.

— Сегодня было прослушивание на главную роль, — Малинова многозначительно улыбнулась, приподняв одну бровь. — Меня взяли, Герман! Взяли!

Она вновь утопила меня в объятиях. Ее детская радость и беззаботность заставила тело покрыться мурашками, вновь и вновь вдыхать пьянящий запах женского тела.

— Поздравляю, — еле выговорил ей в волосы, гладя хрупкую талию.

— Это ты помог моей мечте осуществиться, ты подарил мне эту возможность, ты! Я не знаю, как благодарить тебя, — зашептала тихо и вкрадчиво, с опаской, но неподдельным блеском в уголках лучезарных голубых глаз.

— Будет достаточно завтрака в постель, — осторожно щелкаю малышку по носу, и вновь притягиваю ее тело к себе, чтобы пропитаться этим счастьем, спокойствием, беззаботностью.

Первая женщина, которую я осчастливил. И внутри меня растет это чувство полета, будто я должен радовать ангелочка и дальше.

Через час мы разошлись по комнатам, но мое нутро все еще трепетало от восторга после долгожданной встречи с нежной розой. Спать одному в холодной постели сегодня не хотелось, не смотря на уже устоявшуюся привычку. Поэтому я осторожно крадусь к двери Виктории Малиновой уже после отбоя, как вор.

Неожиданно включается свет, от которого я громко матюгаюсь и тут же выпрямляюсь, озираясь по сторонам. Пустота. Чертовы датчики движения!

Перед ее комнатой медлю, представляю, как сладко она спит, уткнувшись носом в подушку или подложив под веснушчатую щечку ладони. Завернутая одеялом и окутанная негой таинственного сна, который мне бы не хотелось нарушить. Приоткрываю дверь, и слышу ее голос, мелодичный, высокий, чистый:

— Кораблик мой, плыви за тысячи морей

К волшебной, незнакомой стороне,

К тем самым берегам, где мой далёкий Грэй

Пока ещё не знает обо мне.

Замираю, не в силах войти в ее покои и помешать ее песне. Внимаю каждому слову, пропускаю мелодию через себя, дрожу, как подросток. Ее голос способен пробуждать все самое светлое и нерушимое, затрагивать сокровенные уголки души и заставлять их вибрировать, отзываться, колотиться. Театральная грусть на лице и вселенская тоска в ее глазах, как у лучшей актрисы, будто она чувствует каждое слово своей песни, притягивает взгляд. Я перестаю дышать, боясь спугнуть свою певчую птицу.

— Я построю маяк до неба,

Я на небе зажгу звезду!

Чтоб кем бы ты ни был и где бы ты не был,

Ты знал, что тебя я жду.

В один момент Вика поворачивается в сторону двери, замечая, что за ней кто-то наблюдает.

— Не бойся, это всего лишь я, — ступаю на мягкий белый ковер и осматриваю мою раскрасневшуюся певицу. — Ты так красиво поешь. Я влюблен в твой голос.

Вика молчит, смотрит на меня исподлобья и неуверенно поджимает губы.

— А я влюблена в тебя, — тихо шепчет малышка с натяжкой и страхом, дрожащим и сиплым голоском, ничуть не сопоставим с тем, каким только что пела.