Любить и помнить (Демоны прошлого) - Кауи Вера. Страница 21

– Подружка? – сардонически спросил Эд.

– Ничья она не подружка. Каро Модели – первостатейная сука. У нее на все наше семейство зуб, с тех пор как мой брат вырвался из ее цепких лапок и женился на другой.

Больше она ничего не сказала, но Эд чувствовал, что теперь в ее голове засела мысль о Джайлзе, которую заронила эта ничья подружка, явно навесившая им с Сарой ярлык военно-полевой парочки. Эд знал, что рано или поздно что-то в этом роде случится, и так уж им слишком долго везло, не может же идиллия длиться вечно. И вот оно случилось. Теперь Сару будет терзать чувство вины.

Так и должно было быть. Поездка в Лондон из Литл-Хеддингтона предполагала риск. Конечно, у Сары в столице немало знакомых и друзей, но наткнуться на них именно сейчас было совсем некстати. В сущности, тут нет ничего особенного; многие женщины, чьи мужья находились на фронте, встречались с американцами, но не все из них заводили романы. Во всяком случае, большинство этих женщин вели себя честно.

Но дело не только в этом. Весь город против них. Эду снова припомнился Брэндон-хаус, платье для представления ко двору, лица Сариных друзей, для которых она была женой Джайлза Латрела и которые, увидев ее в обществе американца, наверняка предположили худшее – с их точки зрения; знали бы они, каковы дела на самом деле!

Все это извлекло Джайлза Латрела из его далека, и он вновь стал между Эдом и Сарой.

Сара в глубокой задумчивости смотрела в окно, закусив губу, как всегда бессознательно делала, на чем-то сосредоточившись. Ему хотелось принять на свои плечи хотя бы часть вины, которой мучилась Сара. Но эта попытка была бы напрасной: Эд, хотя и воспитанный в совершенно иных традициях, понимал, что она не захочет разделить с ним свою вину, что считает во всем виновной только себя. Она считает себя прелюбодейкой. Она изменила мужу и скрывает это, усугубляя свою вину все новым и новым обманом. И как бы ее ни разуверяли, какие доводы ни приводили в ее оправдание, она не переменит своей точки зрения.

Эд уже не раз пытался разубедить Сару в том, что ей одной следует держать ответ.

– Сара, – говорил он, – мы оба попали в переделку, ты оставила Джайлза ради меня, ты согрешила со мной, ты возьмешь развод, чтобы соединиться со мной. Так что моя вина нисколько не меньше твоей, и я должен нести ничуть не меньшую ответственность, чем ты.

– Но тебя нельзя обвинить в прелюбодеянии. Ты ведь в отличие от меня не женат. Это я, я одна прелюбодейка. Это я изменила мужу, я нарушила супружескую верность. Это мне предстоит разводиться. Нет уж, Эд. Я знала, на что шла. И я должна принять всю ответственность.

Эд понимал, что так она и поступит. И не это разрывало ей сердце, а мысль о Джайлзе Латреле. А Эда мучило опасение, что эта мысль в конце концов заставит Сару отступиться от него и вернуться к мужу. Жизнь без Сары казалась ему невыносимой. Она так много дала ему, и теперь обходиться без нее стало уже немыслимым. Она была необходима ему, чтобы жить.

Эд страшился этого момента, знал, что он неотвратим, и теперь мучительно ждал, чем все кончится. Беда в том, что он сам ничего тут не может сделать. Не в его власти повлиять на ход событий. Он остался один на один со своим страхом. Он мог с готовностью согласиться на любой шаг, который решила бы сделать Сара, на все, кроме одного – ее возвращения к Джайлзу Латрелу. Она говорила, что, если не сможет соединить свою жизнь с Эдом, все равно уже никогда не будет супругой Джайлза. Но кто знает, куда заведет ее это изнуряющее чувство вины...

Его раздирал гнев на собственное бессилие. Только Саре ведомо было, что значит для нее Джайлз, и, разумеется, он значил для нее немало. Иначе почему бы она медлила сообщать ему о своем уходе? Она до сих пор не написала письма, которое сделало бы ее наконец свободной. В сущности, это только формальность, все и так решено. Отец Джайлза уже в курсе, но он, конечно, ни словом не обволвился сыну о том, что в доме неладно. Свойственное всем англичанам нежелание вмешиваться в чужие дела у сэра Джорджа приняло прямо-таки патологическую форму. Сын – не сын, это не его дело, и он будет держать нейтралитет. Не станет оказывать давления ни на ту, ни на другую сторону.

Все будет так, как решит Сара. А ее настроение сейчас внушает сильные опасения. Она напряжена, как струна. Переживает свою измену, как болезнь. То, что Сара пошла на нее, значило, что она действительно любит его. Конечно, любит. Она не раз это доказала. Но при всем том Эд холодел от страха при мысли, что она пожалеет о содеянном, решит пойти на попятную. Может быть, именно поэтому она и не написала до сих пор Джайлзу, чтобы не сжигать за собой мосты? «Как хрупка любовь, – думал Эд, – даже наша. Я почти поверил, что она крепка, как сталь, а вот поди ж – смотрю сейчас, как она мучается своей виной, и умираю от ревности».

Внезапно чаша его терпения переполнилась. Он не мог больше лежать и смотреть, как она страдает. Он встал с постели, подошел к окну, сел на подоконник, притянул к себе Сару, уложил ее себе на колени, нежно прижал к груди и стал баюкать, как ребенка, без слов давая понять, что он разделяет ее чувства.

Однажды, когда он пытался объяснить ей, что значило для него возвращение к ней из полета, она сказала ему: «Это моя работа – ждать и любить». Теперь пришел его черед молча любить и терпеливо ждать, и он в который раз увидел, насколько замечательно справлялась с этой работой Сара и как тяжело давалась она ему.

И вот он держал ее в объятиях и всеми силами пытался успокоить, разогнать ее страхи. Впервые с тех пор, как они встретились, он увидел, что ее фантастическая выдержка, въевшаяся в поры благодаря воспитанию и положению, ее потрясающее самообладание, которое всегда помогало ей в трудные минуты, изменили ей. Но эта слабость только подстегнула его любовь, усилила желание помочь и защитить.

Сара всем телом приникла к нему, ощущая теплоту и твердость, впитывая покой, который он излучал, и исцеляясь от острой боли, что сидела в ней занозой. Всю ночь с ней незримо был Джайлз – впервые за время их поездки, и от его присутствия вина казалась невыносимой.

Не Лондон, не воспоминания, навеянные родным домом, где она провела с Джайлзом столько счастливых часов, где он предложил ей руку и сердце; не платья, которые она носила в те времена, не даже нечаянная встреча со старыми знакомыми и недругами, которые так немилосердно напомнили ей о ее грехе, ее предательстве, нет, не это заставило ее так больно страдать. Причиной стала вот эта роскошь отеля, американцы с их душистым мылом, апельсиновым соком и нейлоновыми чулками, с их виски, горячей водой в душе – всем тем, что для них казалось привычным, а для англичан стало забытой роскошью. Эд, желая сделать ей приятное, невольно переполнил чашу вины. Джайлз сейчас за тысячи миль отсюда, в знойной пустыне, лишенный самого необходимого, безропотно несет солдатские тяготы, а она здесь, в уютной спальне, с американцем.

В последние месяцы она почти забыла о Джайлзе. Только регулярно приходящие от него письма вызывали у нее уколы совести, но горячая страсть Эда, его близость быстро их залечивали. Джайлз ушел из ее жизни и из ее мыслей. Так она считала до сегодняшней ночи. И вдруг будто кто-то грубо сорвал с ее глаз розовые очки. Она ощутила свою вину за прелюбодеяние, предательство, измену. Она обрела счастье за счет Джайлза, выбросив его из головы и разнежившись в комфорте, от которого успела отвыкнуть за годы лишений. Она виновна в том, что не любит его, а любит Эда, виновна в тысяче мелких предательств. В Литл-Хеддингтоне она была просто женщиной, влюбившейся в мужчину, который ее любил. Здесь, в Лондоне, в этом фешенебельном отеле, в дорогом номере, украшенном оранжерейными цветами, с шампанским во льду, она была шлюхой, как все прочие девки, гуляющие с американцами. В этом отеле полно таких.

Сара знала, что и Эд это понимает. Понимание сквозило в его глазах, в его жестах. И с этим тоже ничего не поделаешь, словами можно только ранить Эда, а это лишь прибавит ей вины. Но она слишком любит его, чтобы заставлять страдать. Одна вина тащит за собой другую...