Любить и помнить (Демоны прошлого) - Кауи Вера. Страница 39
Джайлз чувствовал, как внутри Джеймса все клокочет, видел, как горят его щеки, и его переполняла жалость. Он предвидел такую реакцию. Уж слишком привязан был сын к матери. И все связанное с ней виделось ему в романтической дымке. И сама Сара так рисовала ему свое прошлое. Джеймс вырос, он знает, что такое секс, но связать секс с матерью выше его сил.
Джайлз услыхал, как позади тихонько отворилась дверь, и оглянулся, ожидая увидеть Сару. Они встретились глазами, и он едва заметно покачал головой. Она перевела взгляд на сына, и в ее глазах было столько нежного сочувствия, что Джеймс чуть не разрыдался. Сара не стала входить и быстро захлопнула дверь. Ах, Сара, Сара... думал Джайлз, и его пронзила внезапная боль. Он закрыл глаза, пережидая приступ.
– Что с тобой?
Джеймс осторожно коснулся его руки.
– Устал немного, – солгал Джайлз. – Я в последнее время стал часто уставать. После ленча прилягу.
– Надеюсь, это не из-за... него?
– Нет, – покачал головой Джайлз.
– Так на чем порешим? – спросил Джеймс.
– Выход один – попытаться понять и принять то, что происходит независимо от нас.
– Вряд ли у меня получится.
– Конечно, это непросто. Особенно тебе.
– Да и тебе не легче.
– Я все же старше, и у меня другие отношения с твоей матерью.
– Ты же ее любишь! И позволяешь так с собой обходиться!
– Это же не нарочно. Твоя мама зря никого не обидит. А меня тем более. Она изо всех сил оберегает меня. Я для нее, наверно, вроде второго ребенка. Так или иначе, она очень долго была со мной. И не напрасно.
– До сего момента.
– Даже теперь. Не надо вставать в позу обиженной добродетели, Джеймс. Нельзя требовать от человека любви, какой ты сам для себя хочешь. Эмоции не кроятся по фигуре, как костюм. Ты не сможешь переделать мать по своей мерке. Ты многим ей обязан, Джеймс. Не пора ли тебе начать платить по счету?
Джеймс нервно взъерошил волосы.
– Не знаю, – тоном невинного мученика произнес он. – У меня каша в голове. Не могу нормально соображать.
– Тогда прибегни к отрезвляющему душу здравому смыслу. Спешки нет, Джеймс. Они, между прочим, ждали двадцать один год.
Джеймс замер.
– Не хочешь же ты сказать, что она выйдет за него после...
У него не хватило смелости закончить фразу.
– Надеюсь, что именно так и будет. Мой приговор давно оглашен. Я почти отбыл свой срок, но, пока он не истек, твоя мать будет делить со мной заключение.
– Я не могу этого слышать! Джеймс, задыхаясь, вскочил с места.
– Как ты можешь спокойно об этом рассуждать!
– Я старый заключенный. Просидел дольше, чем предполагал. Опять же благодаря твоей матери. Так что успел привыкнуть к этой мысли.
– Зато я не привык, и черт меня побери, если когда-нибудь привыкну!
– Ты молод, полон сил, здоров. Я тоже таким был. – Взгляд Джайлза упал на портрет. – Но это было давно. – Он опять опустил веки. – Джеймс, я устал. Ленча не нужно. Если увидишь Бейтса, передай, что я наверху, отдыхаю.
Он откинулся на спинку кресла. Миссия выполнена.
9
Сара читала в постели. Кто-то постучал в дверь.
– Войдите! – сказала она, откладывая книгу.
В щель просунулась рука, размахивающая белым носовым платком.
«Слава Богу», – подумала она и сказала вслух, принимая игру:
– Войди и назовись.
Джеймс просунул в дверь голову.
– Можно поговорить?
– Нужно! Я рада, что и ты этого хочешь. – Сара похлопала по краю кровати: – Иди сюда, потолкуем по душам.
– Прости за скандальный нрав и все такое, прощен?
Если ты извиняешься от чистого сердца...
– А как же!
– В таком случае...
Джеймс подошел к кровати и устроился в ногах, опершись на одну из четырех резных стоек, с которых свешивался великолепный парчовый балдахин. С минуту они внимательно смотрели друг на друга. Никогда он не видел мать такой прелестной, как в этом розовом свете настольной лампы. У нее стали совершенно другие глаза, подумалось ему. Или это только кажется? Шифоновый пеньюар, затканный бледными розами, открывал жемчужную шею и плечи, нежный изгиб груди. Лицо ее, без всякой косметики, было чистым. Ей не требовалось прибегать к ухищрениям, чтобы скрывать разрушительные следы времени. Ее неожиданное цветение, ее безупречная красота, так внезапно открывшаяся, смутили Джеймса. Она лежала »од его взглядом, спокойно позволяя смотреть на себя, улыбалась и явно гордилась его восхищением. При этом ^ней не было ни капли тщеславия – это была просто счастливая и абсолютно уверенная в себе женщина.
– Мне надо привыкнуть к тебе в новой ипостаси, – сказал он наконец. – Я привык к тебе прежней, принимал все как должное. Видно, ошибался. Теперь мне это понятно. Мне давно не четырнадцать. Я знаю, что речь идет о большем, чем киношный мелодраматизм. Может, ты расскажешь мне свою историю еще раз, по-другому? Сейчас в моде иное кино – черно-белое, реалистичное, невыдуманное. Ты, конечно, не обманывала меня, я не это имею в виду. Но... Теперь ты можешь все сказать без обиняков, напрямую. Я достаточно взрослый, чтобы все понять.
Он сделал ударение на слове «все».
– Это было бы полезно. Чем больше я буду знать, тем проще мне будет понять.
– Разумно, – согласилась Сара.
– Наконец-то сподобился сказать нечто разумное! В первый раз за целый день.
– Понятно. Ты хочешь, чтобы сошлась вся головоломка?
Джеймс улыбнулся.
– Мне не очень нравится твое сравнение, но если угодно... В общем, хочется, чтобы все стало на свои места.
– А что, у всего есть надлежащее место?
– Вот и расскажи – посмотрим. Я одно знаю наверное: есть вещь особого рода, которая превратила мою дорогую мамочку в сексуальную леди, которая пугает меня до смерти. Я совсем сбит с толку. Я же такой тебя никогда не видел. Ты будто родилась заново. Как Спящая красавица.
Он перехватил ее взгляд и понял, что опять чем-то поразил ее.
– Я снова сказал что-то не то?
– Это первые слова, с которыми обратился ко мне твой отец.
– Ну надо же! Вот об этом и расскажи. Что вы говорили друг другу? Что в нем было особенного? Что ты почувствовала? Расскажи про то время, про место, про того мужчину и ту женщину – про все то, из чего складываются человеческие отношения. Мне ведь пока известно только одно: он причастен к моему рождению. Но почему так случилось, мама, милая? Почему? Почему именно он? Почему ты? Я не из праздного любопытства спрашиваю, не потому, что мне хочется залезть в чужую постель. Мне не исповедь нужна, но те подробности, о которых ты не могла сказать мальчишке...
– Ну что ж, – начала она. – Я встретилась с ним здесь, в Парке, возле греческого павильона, августовским днем 1943 года. Я тогда часто приходила на это место.
– Вот почему ты так его любишь. А я-то все думал – почему.
– Да. Он лежал на траве и спал, и мне стало ужасно неприятно, даже противно. Это было мое место, и никто не имел права тут раз леживать...
Она рассказала ему все без утайки, во всех деталях, которые врезались ей в память. Это был живой, страстный рассказ.
Он не прерывал ее ни словом, слушая с глубоким и жадным интересом. Рассказ длился долго, и он впервые в жизни видел перед собой не родную и такую знакомую мать, а женщину, которая открывала потаенные уголки души и чувства, о которых он не подозревал. Будто белый холст на его глазах покрывался рисунком, закрашивался красками, наполнялся деталями, волнуя мысли и насыщая взгляд. И в Джеймсе росло желание увидеть своего отца.
– Выходит, тебе здорово повезло в жизни? – спросил он, когда Сара закончила рассказ.
– Несказанно.
– Несмотря на то, что потом последовали годы страданий...
– Об этом остается только пожалеть.
– Но он наконец все понял? Он тогда тоже был молод, немногим старше, чем я теперь, хотя шесть лет – срок большой; и еще была война, и он был на грани жизни и смерти... Похоже, что он... необыкновенный человек.