КЖД IV (СИ) - Толбери Рост. Страница 18

***

Триста шестнадцатого она нашла с перерезанным горлом. Он смог выползти из боя, но не догадался изо всей силы зажимать рану. Кровь покинула его настолько быстро, что он уже чутка охладел, когда Анижа попробовала нащупать у него пульс и дыхание. Отвратительное и неудачное начало для дня, который не несёт ничего, кроме настоящего Мрака. А она ведь могла лишний раз пройтись по лагерю и порассказывать, что нужно делать в таких случаях. Может быть, тогда у него был шанс. Она закрыла несчастному глаза и пошла дальше.

Редкие стрелы долетали до неё, втыкались в нескольких метрах в землю, а её смелости уже не хватало идти быстро и в полный рост. Она пригнулась, стиснула лямку от сумки, старалась смотреть в оба, чтобы не пропустить опасность, дышала тяжёло, кусала губы, но шла вперёд.

Бой у южной стены был стремительным и жестоким, оттуда валил дым, горели укрепления, а плотность копошащихся фигур была настолько высокой, что тяжёло было понять, что вообще происходит и кто побеждает. Обычно её это мало беспокоило, но и бои раньше не шли так близко от её лазарета.

Первого раненного уже несли ей навстречу. Сломанный наконечник копья торчал у него в животе, солдат орал, вырывался и пытался вытащить его. Те, кто нёс его, бросили ношу к ногами Анижи и замерли в нерешительности.

— Если вытащишь — умрёшь, — сказала Анижа, глядя раненому в глаза. — Не трогай!

Тот испуганно убрал руки, и дал себя перевязать, постанывая и глядя на неё полными ужаса глазами. Она раскрутила длинный бинт, зафиксировала лезвие и обмотала тело раненого на несколько слоёв, чтобы оно уж точно не сдвинулось. Его друзья смотрели на неё с недоверием и нерешительностью, было видно как они осуждают её за то, что она делает так мало... но они хотя бы не поспешили бросить их обоих.

— Тащите его в лазарет и аккуратно положите на койку. Скажите, чтоб не трогал острие. Напомните ему, чтоб не трогал! Я достану его позже и зашью рану. Сейчас я нужна там, дальше!

Солдаты выслушали приказ, переглянулись, обдумывая его, посмотрели на поле бое, всё-таки снова подняли товарища и потащили прочь. Анижа кивнула им, снова пригнулась и продолжила путь.

***

Больше помощников не нашлось, ей пришлось рассчитывать только на себя одну.

Не в первый раз.

Впереди происходило что-то плохое настолько, что пока ни один из санитаров, ушедших вперёд, не спешил возвращаться. Не скованные клятвой, они вполне могли позволить себе взять оружие, и присоединиться к общему безумию. При ней они ни раз обсуждали такую "возможность", даже желали проявить себя таким образом, ведь многие из них были назначены в санитары потому что не могли стать полноценными воителями из-за травм или болезней, полученных в противостоянии с темниками, или даже с рождения.

Теперь она тащила раненых на себе.

Шла к укреплениям, пригибалась к земле, находила по пути тех, кто пытался уползти и не смог, сначала пережимала им раны, хватала их как придётся, за одежду, ремень или доспех, и тащила прочь. В основном волоком по земле, но иногда они были такими тяжёлыми, что ей приходилось взваливать их на спину и ползти с этим весом, пытаясь дышать и умоляя сердце успокоиться и перестать пытаться выпрыгнуть из груди.

Пошёл мелкий дождик, и он сделал это испытание ещё более тяжёлым.

Одежда намокла, ещё добавила веса, трава скользила под её ботинками, дыхания стало не хватать ещё больше. Она ненавидела себя за то, что ей приходилось брать передышки, когда темнело в глазах, и за то, что за каждым раненым она шла всё с меньшей охотой.

Она дотащила до лазарета четверых, прежде чем вымоталась окончательно и поняла, что в её борьбе никакого смысла. Если защитники не отстоят лагерь — безопасного места тут всё равно не будет. Не имеет никакой разницы, где она оказывает помощь, под тентом, подальше от поля боя, или под открытым небом. Она куда нужнее с бинтами у раненых и истекающих кровью, чем по дороге до лазарета... её ошибка стоила нескольких жизней.

Назад она возвращалась уже бегом, не пытаясь спрятаться. Надеялась на густой дым, скрывавший её, гарью оседавший в её горле и на её лице. Она кашляла, дышала ещё тяжелее, пыталась просто работать и не думать. Не было у неё времени на мрачное настроение. Чаша весов сдвинулась вниз и остановилась на триста двадцать четвёртом — потерявшим сознание, ослабившим хватку и истёкшим кровью из раны на внутренней стороне бедра. Артерия была лишь надрезана, хватило бы хорошей повязки, солдат боролся за свою жизнь долго, но ослабел. Если бы она была рядом, то он был бы жив.

Чуть дальше она увидела телегу с боеприпасами и её уже мёртвых возниц и охранников. Всё пространство вокруг покосившийся деревянной конструкции было усеяно стрелами. Лучники сделали всё, чтобы она не дошла до места назначения, стреляли издалека, с трудом различая её в дыму, но всё-таки попали достаточное количество раз. Спасать там было некого.

Она проглотила комок в горле и обошла драматическую сцену подальше, выглядывая на земле убитых и раненых, которых становилось всё больше и больше. Сражение шло от неё в полсотни метров, любой темник мог прорваться и добежать до неё, здесь она была в опасности, но что это меняло?

"Выносить раненных с поля боя на расстояние полёта стрелы", — вспомнился ей один из уроков. Она всё это время была уязвима, как и раненные на поле боя, просто темники не посчитали их достаточно занятными целями и не стреляли в их сторону, во всяком случае до поры до времени. Она поступила правильно, вытаскивая раненных подальше отсюда, и одновременно с этим, она была нужна и тут тоже...

Её окликнули по имени. Она не узнала голос, да и лицо — слишком уж оно было заляпано кровью и грязью. Голос был ясным, как и взгляд, крепкий юноша тянул к ней руку, лежа на спине. Не пошевелись он — она бы приняла его за мёртвого и прошла мимо. Она бросилась к нему, начала прикладывать тампоны, мотать повязки, но ран у него было слишком много. Он говорил что-то о том, как сражался, как шёл в атаку, как темники шли на приступ волна за волной, почти без перерыва, как он понял, что стену никак не удержать, но и отступить тоже не мог. Голос его был таким ясным и чистым, почти нереальным в мелкой россыпи дождя, густом тумане и окружающих звуках битвы.

Вдруг крики поменялись, слились в один, резко выделились из клацаний металла и глухих ударов, и начали быстро приближаться. Анижа увидела в дыму волну людей, бегущих на неё, сама вскрикнула, схватила раненного и вжала в канаву, чтобы их обоих не растоптали.

Ей досталось два или три удара, она была слишком напугана и не поняла, что вообще произошло и цела ли она. Мальчонке, которого она прикрыла собой, не досталось ни одного, но ему уже и так было достаточно. Она даже заметила, как дыхание его прекратилось и он испустил дух. Она пыталась снова вдохнуть в его лёгкие живительный воздух, давила на грудь, чтобы снова запустить сердце, но он уже был на дороге к Вратам.

Шестьсот двадцать пять.

Она подняла голову. У южной стены больше не было защитников. Там ещё копошились чёрные фигурки, собирались в одну большую чёрную тучу, покрытую дымом и медленно двигались в её сторону.

Почему темники не напали ночью, разве они не любят это дело? Почему она тут, а не в лазарете, стоит на их пути, а не над раненными, которых ей должны были привозить? Почему защитники не смогли отстоять стену? Они что проиграли? Что теперь будет с ней? Со всеми ними? Как она будет заботиться о раненых?

Рядом раздался стон.

Анижа вскочила и увидела ещё одного, кто в ней нуждался. Он был ранен в плечо стрелой, поскользнулся на мокрой траве, и ему досталось от своих же товарищей. Его грудь и голова выглядели плохо, сознание было замутнённым, он стянул с себя шлем, судорожно пытался двигаться, озирался расширенными зрачками, тяжёло дышал, но ноги его были слишком слабы и он не понимал, что происходит вокруг.

Она полила его из фляги, пытаясь смыть кровь, начала ощупывать рукой голову, молясь, что не найдёт глубокой раны или разлома кости, он мешал ей и вырывался. Он боролась с ним минуту или две, из его рта пошла пена, он весь затрясся, откинулся назад и его глаза закатились. Она только и могла, что держать его голову, повернуть на бок и следить, чтобы его собственный язык не запал в горло и не перекрыл ему воздух.