Семь лет одиночества. Принцесса Малейн (СИ) - Вайра Эль. Страница 17

Единственная возможность для нас взаимодействовать с внешним миром — это три шкива, на которых поднимают и опускают еду и то, что нам нужно, чтобы поддерживать жизнь и оставаться людьми.

И да, дорогая Книга, шкивы я тоже рассматривала как возможное средство для побега. Но так как ни Дженни, ни я не размером с ведро, я боюсь, что либо нашу хитрость раскроют и сбросят нас вниз, либо мы сами сорвемся и покалечимся.

Чего бы мне хотелось больше всего на свете? Возможно, чтобы Роб бросил вызов моему дяде. Но это будет означать войну Эльбы и Бриона. Хотя, наши солдаты могли бы встать на сторону Роба. Да, я уверена, они бы именно так и сделали. К сожалению, я ничего не узнаю, пока не сбегу или пока меня не выпустят. Я не слышу даже самого приглушенного звука. Ни криков солдат, ни топот маршей. Ни смеха детей или праздных разговоров придворных, которые бы означали, что жизнь просто идет своим чередом и про все меня забыли.

И все же я должна верить, что Роб сдержит свое обещание сделать меня своей. И я тоже буду крепко держаться за свое слово и желание быть с ним.

…

Дорогая Книга,

Боюсь, мой план научить Дженни читать может оказаться не совсем уместным стремлением. Сначала это показалось мне хорошей идеей, ведь мы пробыли в башне больше месяца, и гнев Дженни начал потихоньку угасать, но я поняла, что ему срочно нужно найти замену.

Знаю, это звучит странно — оплакивать потерю гнева, который был направлен на тебя, но на самом деле это не очень хорошо сказалось на состоянии Дженни. Видишь ли, в первые несколько дней после того, как мы оказались взаперти, она проснулась в истерике, и мне пришлось в срочном порядке отпаивать ее чаем, чтобы успокоить. Так всегда делала леди Редмэйн, когда я была маленькой.

Затем, примерно через неделю после начала нашего заключения, Дженни рассердилась на меня. Она, как ты помнишь, так злилась, что не могла говорить. Просто занималась своими делами, а еще швыряла вещи каждый раз, когда у нее была такая возможность. Время от времени она поднимала на меня глаза и прожигала взглядом. Мне это не особенно нравилось, но, опять же, я не знала, что может быть еще хуже.

Потом, примерно через три недели после того, как нас заперли, я заметила, что вспышки гнева начали исчезать. А на их место ничего не пришло. Пустота. Теперь Дженни тупо смотрит на свои незаконченные работы. Тупо на стены. Тупо в потолок перед сном. В ее глазах нет ни огня, ни даже тлеющего уголька жизни.

Каждый раз, когда я гляжу на нее, чтобы улыбнуться, кивнуть или задать вопрос, она смотрит сквозь меня. И почему-то этот взгляд пугает меня в десять раз больше, чем тот, которым она смотрела, когда была в гневе.

Когда это началось, я попыталась придумать причину, чтобы она продолжала надеяться. Но что я могу ей по полном серьезе предложить? Я правда чувствую себя ужасно из-за того, что она страдает. Хоть мой дядя ужасен, у меня нет сомнений, что он заплатит ее семье за оказанные мне услуги. В двойном размере, наверное. Учитывая, что она со мной круглые сутки, это было бы правильно. Но я не могу убедить ее в этом. Кажется, она считает, что я всё это выдумываю, чтобы утешить ее. Тэдди к ней пока так и не допустили.

Так вот, насчет чтения. Однажды, просматривая книги, я с большой печалью в сердце обнаружила, что для Дженни они стоят немногим больше, чем кусок обуглившейся деревяшки. Она не может использовать их для обучения или приключений, хотя бы вымышленных. Для нее книги — просто стопки бумаги, сшитые вместе. В этом нет ничего необычного, к сожалению. Большинство простолюдинов в нашем королевстве не умеют читать.

Леди Редмэйн как-то мне рассказывала, что моя матушка, как только вышла замуж за моего отца, попыталась открыть специальные заведения, где малыши из простых семей могли бы научиться читать и писать. Увы, лишь немногие решились отправлять туда своих детей. Когда матушка захотела выяснить причину, ей сообщили, что всё проще простого: крестьяне и слуги бесполезны в обучении, им оно не нужно. Чтение не прокормит голодные рты. И вообще, «лучше держать голову опущенной, чтобы полы блестели».

(И да, дорогая Книга, я рассматривала возможность отправки заметок с просьбой о помощи через наши ведра и шкивы, но отношение Дженни к книгам напомнило мне о том, что сообщение вряд ли прочтут. Передадут тем, кто стоит выше по положению, а они, в свою очередь, наверняка обо всем доложат дяде.

Кроме того, я убеждена, что дядя позаботился, чтобы башню охраняли только его самые преданные псы. Если бы это было не так, леди Редмэйн уже послала бы мне весточку. Поэтому я пришла к выводу, что такая попытка была бы бессмысленна. А то и вредна. Не знаю, как можно сделать наше положение еще хуже, но у дяди точно есть идеи)

Однако сейчас наши рты не голодны, поэтому я сказала Дженни, что научу ее читать. Мне хотелось, чтобы она нашла эту перспективу интригующей. Я вообще не могу представить, как можно жить без чтения. Столько мудрости и знаний остаются упущенными! А между тем они как спелые сочные фрукты на ветке — просто дотянись и возьми.

Конечно же, обучение не решило бы ее проблемы, но мне казалось, что оно могло хотя бы ненадолго прояснить ее глаза и сбросить, наконец, эту сутулость с плеч. Ее ответ был не таким восторженным, как надеялась, но всё же она согласилась и устало села рядом со мной за стол.

Я была воодушевлена. Нашла несколько листов чистого пергамента, чтобы мы могли начать несложные упражнения. И дня два или три Дженни действительно старалась. Она не говорила со мной, но всё-таки повторяла звуки, которые я издавала, указывая на буквы. Она даже протянула руку и благоговейно коснулась своего имени, когда я показала ей, как оно смотрится в чернилах.

Я только надеюсь, что ее интерес продлится еще хоть немного. Но, кажется, она его стремительно теряет. Она уже игнорирует меня, когда я прошу повторить слова, которые ей даются тяжелее всего. А сегодня она и вовсе пропустила занятие и в целом отказалась вставать с кровати.

Смотря на нее, я начинаю впадать в отчаяние. А перед сном всё чаще задаюсь вопросом, сможем ли мы выбраться? Не забыли ли про нас мои друзья? Сомнений всё больше, но я не должна падать духом. Я должна верить.

Чтобы занять себя чем-то приятным, я представляю, что будет, когда придет Роб. А он обязательно придет, я это знаю. Но как именно это произойдет? Каждый раз в моей голове разные сцены, одна ярче другой.

Прошлой ночью я представляла, что услышу тихий звук, словно царапанье мыши. Сначала я подумаю, что это очередной сон, но скрежет замка заставит меня вздрогнуть. Я задохнусь от восторга, когда дверь откроется и на пороге появится фигура в темном капюшоне, чуть сгорбленная от дождя. Роб бросится внутрь и сбросит капюшон, а потом подхватит меня и закружит, и будет целовать до потери сознания.

Потом он скажет, что нам нужно спешить. У нас осталась пара минут до тех пор, пока снотворное, которым Роб дунул в лицо стражнику, не перестанет действовать. Хотя, если на улице дождь, то, возможно, ему придется пропитать снотворным тряпку и приложить ее к носу и рту охранника. Сухое снотворное годится только для сухих помещений.

Так или иначе, мы заберемся на его лошадь и уедем. И я буду сидеть, чувствуя спиной его тепло. Роб завернет меня в плащ, чтобы защитить от дождя. Я буду в безопасности.

Каждую ночь я мечтаю о чем-то подобном, когда засыпаю. Но почему-то не могу представить, что происходит дальше. После того, как мы уезжаем, я имею в виду. Сначала мне казалось, что я смогу, но если представлять всё остальное, то план Роба кажется всё менее и менее успешным и требует большей проработки и деталей.

Впрочем, это не важно. Это же всего лишь фантазии.

Я только молюсь, чтобы Роб вытащил нас отсюда как можно скорее. Несправедливо красть так много времени у Дженни. Всё это лишь между мной и дядей, она тут не причем.

И если герцог Касбридж думает, что я забуду обо всём, что он со мной сотворил, как только взойду на трон, то он жестоко ошибается. Я не забуду. И не прощу. И Дженни тоже не простит.