Ненависть и ничего, кроме любви (СИ) - Романова Любовь Валерьевна. Страница 2

Преподаватель что-то диктует, просит записать, но даже он не может отвлечь меня. До конца пары все мои мысли сосредоточены лишь вокруг бывшего одноклассника. То проваливаясь в пучину страха, то уговаривая себя, что все изменилось, и как прежде уже не будет, досиживаю до конца пары. Удивительная вещь время — минуты то тянутся, как густой сироп, стекающий с ложки, то незаметно растворятся, подобно кубику сахара в горячем чае. Полтора часа прошли слишком быстро, я не успела принять решение, поэтому спешу покинуть зал вместе с кучкой студентов с первых рядов, продолжая уговаривать себя успокоиться, ведь прошло целых три года, и Радецкий, вероятно, свою гадкую натуру оставил в прошлом, перерос.

Глава 2

— Ворона! — не перерос…

Я вздрагиваю, услышав до судорог знакомый голос. Если бы меня спросили, какое слово я чаще всего от него слышала в школе, не раздумывая ответила бы: «ворона». Покинув зал одной из первых, я надеялась, что мы не пересечемся, ведь в планах было не пойти на следующие пары. Но Радецкий, видимо, задался целью меня найти. Набираю в грудь побольше воздуха, невзначай разворачиваюсь, смеряю нового одногруппника долгим, но скучающим взглядом, и, наконец, выдаю:

— Марк? Это ты? — использую все свои актерские способности, изображая удивление, показывая, что едва узнала его, — ну надо же… Я тебя не узнала. Впрочем, все мы с годами не хорошеем, — говорю и одариваю его своей самой приторной улыбкой.

Удивлен. Видно, как не ожидал от меня такого. Привык, что я маленькая, забитая девочка. Но нет, не сегодня.

— Воронова, а я глазам не поверил. Все думал — ты не ты. Вот до сих пор сомневаюсь.

— Из твоих уст это звучит как настоящий комплимент, — я копаюсь в своей сумке, пока разговариваю с ним, потом извлекаю оттуда телефон — проверяю сообщения, которых нет. А он все это время стоит и смотрит, — слушай, ты прости, мне идти пора, — даже глаз не поднимаю, когда произношу это.

Продолжая водить пальцем по экрану телефона, обхожу по дуге мой ночной кошмар, воплотившийся наяву, как Фредди Крюгер, бросаю короткое: «увидимся», и теряюсь в толпе.

Ухожу все дальше от него, но никак не могу расслабиться. Сердце словно замерло и пропускает удар за ударом. Первым делом выхожу на улицу — мне просто необходим воздух. Сворачиваю за угол, где начинается небольшой парк, прячусь за одной из крупных елок, и только оказавшись в безопасности — выдыхаю. Такого просто не может быть. Только не со мной. Это его «ворона» вышибло из колеи. Уже три года не слышала этого прозвища и вот опять, как гром среди ясного неба.

«Ворона, чего уселась?», «Ворона, тебе в столовую ходить вредно — тут кормят, а тебе противопоказано», «Ворона, дай списать» — едва сдерживаюсь, чтобы не зажать руками уши от нахлынувших воспоминаний. Картинки прошлого замелькали в голове, заставляя переживать все то, что я так упорно пыталась забыть.

Все детство проклинала свою фамилию, только сейчас понимаю, что не к ней, так все равно нашел к чему бы придраться. Как же я ненавидела его…До дрожи в коленях ненавидела. Ненавидела настолько, что если бы ему потребовалось переливание крови, а я бы осталась единственным на планете нужным донором, то с чистой совестью позволила бы ему сдохнуть. Пришла бы на похороны и лично закопала бы его гроб, чтобы убедиться, что будет гнить под землей.

Всю юность мне испортил — гад ползучий. И ведь ничего не могла с ним сделать. Жаловалась — становилось хуже, не жаловалась — хуже. С ним не было правильной тактики поведения, что бы я не делала — становилось хуже. Ни разговоры родителей с директором, ни угрозы исключения, ни ПДН — его ничего не пугало.

Выровняв дыхание и взяв себя в руки, возвращаюсь в институт, ведь смысл пропустить пары потерялся вместе с роковой встречей с бывшим одноклассником. Нахожу нужный кабинет и молюсь, чтобы Радецкий оказался в другой группе, но, черт, наверное, жизнь мне мстила за ту бабульку, которую я, наверное, не перевела в свое время через дорогу — он был внутри и сидел за одной из парт. Демонстративно прохожу мимо и заворачиваю в последний ряд, чтобы сидеть как можно дальше от него.

— Тут свободно? — за последней партой сидит девушка с необычайно рыжими волосами и россыпью веснушек на бледном лице. Именно к ней я и подсаживаюсь.

— Я Ира, — она мне улыбается, протягивает свою руку, и я активно ее пожимаю.

— Вера.

— Как же тебя сюда да на последнем курсе занесло? — вопрос, который больно бьет по мне, и, кажется, Ира это замечает, — не отвечай, если не хочешь, — тут же поправляется он, и я ей за это благодарна.

Снова ощущаю этот холодок по спине. Ну чего он уставился? Невзначай поворачиваю голову — делаю вид, что ищу что-то в сумке, а сама скашиваю глаза в его сторону, и не примечаю его. Куда делся?

— Ворона, что же ты так быстро ушла? — черт, когда только успел подойти! Деловито сел на край моей парты, да еще в наглую принялся перебирать мои вещи: то карандаш покрутит, то тетрадь пролистает.

— Радецкий, даже медведя в цирке учат ездить на велосипеде, неужели за три года совсем нет прогресса в твоем развитии? — и снова удивление, вон даже ручку вертеть между пальцами перестал.

— Интересно… — тянет он, а ручка в его пальцах снова приходит в движение.

Ира принялась изображать сильную заинтересованность в своей тетради. Она что, боится его? Тоже стала жертвой этого придурка?

— Что именно? — я невинно склоняю голову набок.

— Интересно ты изменилась, ворона! Постриглась, вроде даже похудела, набралась смелости, вот даже мне отвечать стала.

— Марк, три года прошло… — я искренне попыталась призвать его к разуму, — неужели мы, как взрослые и адекватные люди, не сможем мирно проучиться этот год в одной группе?

— Здравствуйте! — ответа я так не услышала, но не отрывала взгляда от его глаз, надеясь найти его там, — Радецкий, парта предназначена не для того, чтобы на ней сидеть. Будьте добры, займите свое место.

Он был вынужден уйти. Не сказал ни слова в ответ зашедшей молодой преподавательнице — явно совсем недавно закончившей аспирантуру. Удивительно даже, в школе хамил учителям с сильнейшей закалкой, а тут вдруг промолчал. Может все-таки изменился?

— Ну ты даешь! — прошептала мне на ухо Ира. Моя бровь приподнялась в немом вопросе, — ты молодец, конечно, не молчишь ему, но я бы не советовала тебе с ним связываться.

— Почему?

— А кто у нас Воронова Вера Викторовна? — преподаватель подняла взгляд и осмотрела всех присутствующих, пока я не поднялась с места, — Вы новенькая, верно… — не спрашивала — утверждала, — ну, добро пожаловать, Вера Викторовна. Меня зовут Рылова Елена Борисовна. Я в Вашей группе веду статистический анализ.

— Спасибо, Елена Борисовна, — искренне ей улыбаюсь. Приятная женщина.

— Присаживайтесь, — она улыбнулась мне в ответ, — так как лекции у вас еще не было, то будем решать примитивные статистические задачки. В школе вы проходили…

— Я тебя просто предупреждаю, Марк сын главы известной строительной кампании, а один из его дружков — сын нашего проректора. Они творят все, что хотят. Свяжешься — может быть то же, что с Игорем Труновым случилось, — зашептала мне Ира, едва преподавательница вызвала к доске кого-то из одноклубников.

— А что с ним?

— Перевелся. Не выдержал давления.

Нет, все-таки не поменялся. Даже тут умудрился довести какого-то паренька, наверняка такого же беззащитного, как и я была когда-то. Идиот. И друзей себе, наверное, подстать выбрал. Но я еще три года назад для себя четко решила — больше ни под кого не прогибаться. И уж точно не под такого придурка, как Радецкий. Он еще поскользнется на пролитых мною слезах.

После второй пары была большая перемена и все студенты ринулись в столовую. Я предпочитала не обедать. Уже три года заменяла себе обед чашкой кофе. Но Ира уговорила меня составить ей компанию, ведь по всей видимости, у нее не было подруги, и она пыталась найти ее во мне. Почему бы и нет? В конце концов и у меня подруги на горизонте не намечалось. В прежнем институте я общалась с одной компанией, но назвать друг друга подругами вряд ли могли. Думаю, они уже забыли о моем существовании.