Сталь (СИ) - Саммер Катя. Страница 34

К чему она клонит? Что вообще происходит?

— Я понимаю, что Егор вырос. Что сейчас он взрослый мужчина и сумеет сам постоять за себя, разобраться со всеми проблемами, но, пойми… для меня он навсегда останется сыном. Я всегда буду за него переживать и желать ему лучшего, а ты…

— Не лучшее? — Мне довольно легко закончить фразу, потому что я слишком верю в эти слова. Довольно легко и чертовски больно. Ребра будто выкручивает, сердце захлебывается в крови, вены горят.

Я все понимаю. Я верю. Знаю, что я Егору не пара, но как же неприятно слышать подобное от его матери, которая была со мной так вежлива.

Все обман. И мне удалось ненадолго обмануться иллюзией, я позволила этому случиться. Поверила в возможность. Дала себе надежду.

— Не подумай, что ты мне не нравишься, ты замечательная девушка.

— Но?

— Но я помню, как ему было сложно с тобой.

— В каком смысле?

А вот сейчас злость начинает струиться по венам, все внутри восстает. Я готова поспорить, потому что знаю, точно знаю, как упорно боролась, билась за Егора, как умирала. А она говорит, это ему было тяжело?

— Егор всегда ограждал тебя от проблем. Он делал все, чтобы тебя это не коснулось.

— Что именно? — Мой голос становится похож на рык, и я даже не пытаюсь сдержаться. — Вы думаете, я не в курсе того, что произошло?

С моих губ срывается злая усмешка, на которую не реагируют.

— Я это знаю.

— Что. Именно? — не повышая тон, я говорю все разъяреннее.

— Что его били. Часто. Из-за тебя.

— Из-за меня?

Вся спесь разом слетает. Нет, я видела синяки и ссадины у Егора, но он всегда отмахивался, а я списывала это на очередные уличные разборки, в которые он влезал из-за друзей. И злилась! Боже, как я на него злилась!

— На нем живого места не было иногда. Я не успевала латать его. А в больницу он ездить отказывался — знаешь же, каким упертым бывает.

Знаю. Киваю. Жду продолжения, и мне его дают.

— Ему часто угрожали — твои друзья, подруги, родители.

— Ро… что? Родители? — недоумеваю я.

— Да, к нам приезжал твой отец и довольно прямо и подробно разъяснил, что Егору стоит держаться от тебя подальше. А когда Егор не послушался, мы чуть было не лишились дома — того, старого. Егору пришлось работать вдвое, а то и втрое больше, потому что меня не без посторонней помощи, — она явно намекает на моего отца, — уволили с работы.

Я не могу поверить в услышанное. И в то, что эта женщина так спокойно об этом говорит.

Что за бред?

— Егор влез в долги, — продолжает ужасать меня дальше и больше, — чтобы жить с тобой в съемной квартире, чтобы поступить в училище. Он боролся за тебя, пока его не сломали мной, — она замолкает, чтобы выдать следом контрольный: — Ему не оставили другого выхода. Ему пришлось отказаться от тебя. А теперь…

Его мама замолкает на полуслове и отворачивается обратно к плите, потому что хлопает дверь, и через секунду на кухню входит Егор. Он оглядывает нас обеих, хмурится, потому что мы слишком неправдоподобно изображаем, что у нас все хорошо, но молчит.

Мы молчим все втроем. До самого ужина.

Когда Инна Григорьевна — наконец я улучаю момент спросить Егора, как зовут его маму — накрывает на стол, а товарищ командир приносит целый таз готового мяса, все возвращается на круги своя: атмосфера, краски, диалоги. Стальные шутят между собой, и я не могу сдержать смех — хохочу искренне и до колик в животе. Только это ничего не меняет.

С новыми знаниями я смотрю теперь на все события прошлого несколько иначе. Я наблюдаю за Егором исподтишка и схожу с ума от сумбура в голове. Я ведь всегда винила его во всем, во всех бедах. Любила — до дрожи, до беспамятства, до потери пульса, но винила — так же неистово. Только сейчас я осознаю, что никогда не думала, даже не пыталась задуматься о том, что у истории могла быть и другая сторона медали.

Время пролетает незаметно, а последние слова Егора — мимо меня. Слишком глубоко задумавшись, я не сразу понимаю, что он начинает собираться. И что это меня так сильно пугает.

Тот факт, что он уйдет.

Быстро забросив грязную посуду в раковину, я под недовольное бормотание Инны Григорьевны, которая выпроваживает меня, несусь наверх. В два шага преодолев лестницу, я влетаю в спальню Егора.

— Ты уезжаешь. — Это не вопрос, не утверждение. Скорее, крик души.

Егор стоит перед раскрытым шкафом с голым торсом и с самым невозмутимым видом оборачивается ко мне.

— Да, есть дела в городе. По работе, — добавляет он, но меня его ответ ничуть не удовлетворяет.

— В субботу?

Ну конечно у него могут быть дела в субботу! О чем ты вообще? Дура.

— Да, завтра в семь утра нужно быть в аэропорту на заседании комиссии. Если ехать отсюда, то придется вставать ночью — я не вывезу, — поясняет он, хотя не должен. Он ведь действительно совершенно точно ничего мне не должен! — Я приеду, как только освобожусь. Подумай, может, нужно к тебе домой заехать, вещи какие-то взять. Я бы хотел, чтобы ты оставалась здесь как можно дольше.

Я уже было открываю рот, чтобы возмутиться в ответ, чтобы выдать сто-пятьсот возражений, но мой порыв как-то быстро гаснет. В голове на перемотке еще раз проносятся слова его матери, глаза находят синеву его глаз, и в груди тотчас расплывается тепло.

— Я подумаю, — спокойно отвечаю ему, но уже через миг спокойствия во мне не остается.

Его забота дурманит. Его красота сводит с ума. Его запах возбуждает. А его отъезд, пусть и необходимый, пусть и ненадолго, разбивает мне сердце. Я слишком остро сегодня чувствую — здесь, погрузившись в прошлое, отдавшись на волю чувств.

Меня подбрасывает вперед будто невидимая волна или порыв ветра. Те жалкие метры между нами я даже не бегу — я их пролетаю. Чтобы столкнуться с Егором и разбиться вдребезги.

Я целую Егора. Сама. Я запускаю пальцы в его волосы, вжимаюсь телом и опутываю со всех сторон всего за какие-то секунды. Я проваливаюсь в Егора. Здесь не идет речи о нежности. Только безграничная жадность и отчаянная жажда.

Я хочу Егора и совсем не хочу его отпускать.

Он отвечает мне и будто бы позволяет вести. Лишь удерживает на месте, лишь удерживает от падения, пока я вгрызаюсь в его рот, губы, щеки и скулы снова и снова. Я себя не узнаю. Я будто дорвалась до воды, уже умирая от жажды.

Я не могу остановиться, не хочу, я не буду.

Я целую его, словно в последний раз, и от этого распадаюсь на атомы. Наши языки кружат в смертельном танце — кажется, это гребаное танго. Мое сердце бьется в конвульсиях, и Егор это чувствует — знаю. А я щупаю его, глажу, трогаю. Не могу перестать!

Когда все заканчивается, мы, тяжело дыша, смотрим друг на друга. Егор улыбается, а я сбита с толку, вывернута наизнанку и во мне будто сил не осталось — я истощена.

— Это за что? — хрипло шепчет он, все еще удерживая рядом, не позволяя спрятаться в панцирь или сбежать подальше.

— Чтобы вернулся скорее, — искренне улыбаюсь я и уже тоскую.

— Знаешь же, что я всегда возвращаюсь, — отвечает он, хотя за него все говорят глаза.

Глава 36

Я совсем не привыкла к размеренной загородной жизни. Я не привыкла высыпаться и вставать после восьми утра, не привыкла плотно завтракать, тем более сидя за столом, а мама Егора заставляет меня съесть омлет, кажется, из десятка домашних яиц. Я привыкла к другому — куда-то бежать, спешить и обгонять, но здесь даже Боинг неторопливо прогуливается по лесу.

Лениво переваливаясь с лапы на лапу, он обнюхивает кусты с незнакомыми ягодами. То остановится полаять на птиц, спрятавшихся в ветвистых кронах деревьев, то просто приляжет посреди тропинки, потому что устал. И лишь тщательно пометив весь периметр, он разворачивает обратно к дому — поводок ему явно ни к чему, он лучше меня дорогу знает.

Все это, признаться честно, походит на какой-то райский уголок, где время будто бы поставили на паузу. Где тепло не из-за августовской погоды и где по-прежнему не возникает желания возвращаться в реальность и отвечать на многочисленные звонки. Но вот Жене и отцу я все-таки перезваниваю. И если друг поднимает мне настроение рассказами про взбесившуюся Жанну Борисовну и отгребшего по полной Лазаря, то отец… отец себе не изменяет.