Нам нельзя (СИ) - Джокер Ольга. Страница 33

— Ник, я улетаю уже сегодня.

Сердце ударяется о рёбра и, кажется, перестаёт стучать вовсе. Сегодня? Как сегодня? Я пока не готова его от себя отпускать.

Хочу понять, что это всего лишь сон… Я часто моргаю, щипаю себя за руку, но видение не исчезает. Ничего не меняется: Воронцов стоит передо мной и выжидающе смотрит.

— Ты же на послезавтра билеты взял, — я выдавливаю из себя слова. Собственный голос звучит так глухо, словно чужой.

— Я знаю, мелкая. Меня срочно вызвали.

Внутри всё горит при этом: полыхают сердце и душа, ещё чуть-чуть, и одни угольки останутся. Глаза начинает нестерпимо пощипывать от подкатывающих слёз, и мне требуются огромные усилия, чтобы не расплакаться прямо при нём. Я не должна. Я самой себе обещала, что не стану. Не хочу видеть в его глазах сожаление. Он обязан запомнить меня выдержанной и взрослой, чтобы понять — за свои слова я всегда отвечаю.

— И… когда самолёт?

— Через два часа.

С такой погодой у Глеба времени в обрез. Хватит только на то, чтобы собрать вещи и доехать до аэропорта.

Я до боли вгрызаюсь зубами в нижнюю губу, чтобы не завыть. Я сотни раз прокручивала в голове наше прощание, но всегда представляла себе другой сценарий, где я не такая ничтожная и жалкая.

Я не знаю, какова причина такого срочного отъезда, но чётко понимаю одно: я ненавижу его работу. Просто ненавижу за то, что она крадёт у нас драгоценные сорок восемь часов.

Дыши, Ника. Просто дыши. Кто-то очень мудрый однажды сказал, что время лечит. Пройдёт месяц, другой, и ты начнёшь жить заново. Обязательно начнёшь. Воронцов не должен пожалеть о том, что с тобой связался.

Пока Глеб разговаривает по телефону, я бреду в нашу комнату, выворачиваю из шкафа его одежду и механически складываю в дорожную сумку. В голове ворох мыслей. Я не была к такому готова. Как себя вести? Как не завыть прямо сейчас, в голос? Как сделать так, чтобы перестало кровоточить сердце?

Воронцов разговаривает на кухне, но даже сквозь толстые стены и шум телевизора я слышу, как он повышает тон. Никогда не видела, его таким злым и разъярённым, разве только когда я пришла к нему в новогоднюю ночь... Слабая усмешка трогает губы, когда я вспоминаю наше знакомство. Правда, спустя секунду от очередного грозного рыка я подпрыгиваю на месте и начинаю усерднее складывать его вещи. Должно быть, причина внезапного отъезда действительно серьёзная. Он улетает не потому, что ему так захотелось.

По тяжёлым шагам за своей спиной я понимаю, что время на исходе. На улице дрянная погода, и чтобы добраться до аэропорта, нужно выезжать уже сейчас. Немедленно.

Застегнув молнию на сумке, я замираю словно статуя, потому что его ладони опускаются мне на талию. Из груди вырывается шумный вздох, когда наши тела соприкасаются. Сегодня утром мы не успели заняться сексом. Думали, что это точно не в последний раз, но получилось иначе.

— Трахни меня… — прошу я его тихо.

Глеба не нужно долго упрашивать. Он резко сдёргивает с меня пояс, снимает с плеч пушистый халат и небрежно бросает куда-то в сторону. Я слышу, как щёлкает пряжка его ремня. У меня волоски на коже становятся дыбом, потому что я обнажена, а он всё ещё в одежде и раздеваться сейчас… просто нет времени.

Подтолкнув к кровати, Глеб ставит меня на четвереньки, прогибает в спине и, повозившись несколько секунд с презервативом, одним рывком заполняет собой. На прелюдии тоже нет времени. У нас ни на что его нет. Только на животный секс, из которого каждый из нас пытается выжать свой максимум. Я громко вскрикиваю и тут же затихаю. Он двигается быстро, резко, не жалея, ускоряя момент разрядки для нас двоих.

Когда всё заканчивается, Глеб коротко целует меня в висок и помогает подняться с постели. Он уходит куда-то, оставляя меня в полумраке, словно беспомощного слепого котёнка. Я накидываю на обнажённое тело халат, зачем-то волочу тяжёлую сумку в прихожую и почти не реагирую на то, что Глеб злится. Он не любит, когда я таскаю тяжести.

— Я не поеду тебя провожать, — глазами я прожигаю дыру на его свитере.

Взгляд поднять боюсь, не решаюсь, потому что иначе мой настрой однозначно собьётся и я расплачусь.

— Ключи верну твоей сестре завтра утром. Сегодня ещё останусь здесь.

— Ты можешь жить в этой квартире столько, сколько тебе нужно, Ника.

— Нет, — мотаю головой. — Я не хочу.

Глеб надевает пальто, поглядывает на часы. Наверняка опаздывает…

— Ты напиши, как долетишь, чтобы я не волновалась, — я пытаюсь улыбнуться, но губы при этом кривятся.

После эсэмэски будет поставлена окончательная точка в наших отношениях, но мне так важно знать, что с ним всё в порядке. Он жив, здоров и прилетел в столицу.

— Напишу, Ник. А ты... не поцелуешь даже?

На негнущихся ногах я делаю навстречу два шага, которые нас разделяли. Закрываю глаза, только бы не встречаться с ним взглядом, ощущаю давление его ладони на затылок, колючую щетину, которая болезненно задевает кожу. Он целует напористо и даже грубо, снова вызывая у меня щемящее чувство безнадёги и вселенской тоски. Пусть уходит. Пусть поскорее уходит.

Закрытая за ним дверь становится аварийным сигналом для моего мозга. Притворяться больше не имеет смысла.

Я медленно сползаю по стене, пытаюсь сделать вдох и заплакать, чтобы стало легче, но из груди вырывается лишь странный звук, похожий на скулёж. Всё кончено. Между нами всё кончено. Всхлип, ещё один, острая боль пронизывает тело, и слёзы начинают градом катиться по моим щекам.

Глава 35

Эсэмэска от Глеба приходит поздней ночью. Прилетел, едет отсыпаться домой. В конце сообщения он желает мне доброй ночи, и на этом всё. Никаких обещаний, ничего того, за что можно было бы зацепиться и продолжить такой нужный диалог. Сердце сжимается до размера монеты, а затем начинает болезненно ныть.

Я не отвечаю Воронцову. Просто не знаю, стоит ли. Пожелав ему спокойной ночи в ответ, я буду сходить с ума и ждать, что он напишет ещё. Буду цепляться за последнюю соломинку, убиваться и изводить себя. Хватит. Нельзя.

Я прячу телефон под подушку, чтобы на глаза мне не попадался, и пытаюсь уснуть. В голове бардак, все мои мысли разбрелись в разные стороны. Хочется провалиться в сон, чтобы перестать думать, анализировать и представлять, но это кажется почти невыполнимой задачей.

Я сама. Сама его попросила. Влюбилась тоже сама. С головой утонула в его синих глазах, улыбке, голосе, запахе… Вот только я ни о чём не жалею, пусть даже мне придётся собирать себя по кусочкам несколько десятков лет.

Проворочавшись несколько часов подряд, у меня всё же получается уснуть. Сон поверхностный и чуткий — я вздрагиваю от каждого шороха и звука. Проснувшись чуть раньше будильника, иду в ванную комнату и безразлично смотрю на себя в зеркало: веки припухли, на губах следы запёкшейся крови. Я вчера их сильно искусала, когда прощалась с Глебом. Становится почему-то неважно, как именно я выгляжу. Да и сил, чтобы принять душ и привести себя в порядок, почти нет, поэтому я собираю свои вещи, закрываю дверь на замок и, вызвав такси, еду к дому, где живёт сестра Глеба.

Она удивляется, когда видит меня на пороге: округлое лицо вытягивается, брови ползут вверх. Света приглашает войти в квартиру и выпить чай или кофе, но я вежливо отказываюсь и вкладываю в её ладонь связку ключей от квартиры Воронцова. Если рвать отношения, то делать это решительно. Я усмехаюсь, пряча от Светы своё душевное состояние, прошу передать Алиске от меня привет и быстро сбегаю по ступеням на улицу.

Я думала, что мне будет легко занять себя, чтобы отвлечься. Дома родители, жаждущие пообщаться, а ещё у меня есть бабуля, лучшая подруга, учёба и съёмки. В папке накопилось много заказов, которые нужно обработать и отправить клиентам. Но как только я открываю фото или сажусь за учебники, пытаясь выучить чёртовы стройматериалы, становится очевидным, что забыться не так легко, как мне казалось.