Нам нельзя (СИ) - Джокер Ольга. Страница 47
Чайник вскипает, я прячу телефон в карман и наливаю в чашку кипяток.
Входная дверь тихо приоткрывается. Я улавливаю запах цветочного парфюма, слишком сладкого и навязчивого. Мне не нравится. Теперь уже не нравится.
Узкие ладони опускаются мне на плечи, затем массажируют шею. Я резко поворачиваюсь и перехватываю запястья. Настя вздрагивает, пугается, а затем начинает широко улыбаться во весь рот.
Она работает медсестрой недавно. Молодая, лет двадцать пять. Замужем, есть ребёнок. Низкого роста, фигуристая, с большими сиськами и задницей. Как только мы с бывшей женой разъехались, у нас с Настей завязалась необременительная интрижка. Мне было удобно, ей тоже. Никаких привязанностей, обид или недопониманий. Голый секс, удовлетворение инстинктов. Меня всё устраивало до тех пор, пока в мою жизнь не ворвалась Ника.
— Я разве разрешал тебе войти? — спрашиваю её строго.
— Глеб, ну ты чего? — Она дует губы, пряча улыбку.
— Я тебя спросил, Насть.
— Нет, я вошла без спросу, — отвечает обиженным тоном. — Извини. Я сейчас постучу и войду обратно.
Она выдёргивает руки, злится и разворачивается на сто восемьдесят градусов. Хорошенько хлопнув дверью, выходит в коридор. Ей требуется совсем немного времени для того, чтобы прийти в себя и уже через несколько секунд тихо постучать.
— Можно войти? — Настя заглядывает в дверной проём и саркастически усмехается.
— Нельзя.
— Глеб! Это что за новости такие?
— Дверь за собой закрыла и ушла.
Возможно, стоит помягче, но настроение не располагает. Я знаю, что, если с ней спокойно и по-хорошему, Настя не поймёт. Станет давить, хныкать, включать женские хитрости, чтобы добиться своего. В конечном итоге я всё равно обижу её, потому что трахать медсестру означает сделать больно Нике. Она об этом никогда не узнает, но я однозначно буду чувствовать себя мразью.
Взгляд Насти полыхает ярким пламенем. Она топчется на пороге несколько секунд и часто дышит, а затем, осознав, что я не шучу, обзывает меня уродом и скрывается за дверью. Вот и всё.
Я выпиваю чашку горячего чая и вновь приступаю к работе. Усталость сбивает с мыслей. Время час ночи. Завтра сложный день — зачистка в горах. Наша подразделение — одна из самых активных на территории республики. Нужно быть готовым и собранным, хотя сил почти не осталось. Нет, я исправно выполняю свою работу, но делаю это на автомате — потому что надо. Когда я только приступил к службе, внутри меня всё бурлило от предвкушения и опасности. Сейчас пусто, тишина. Стучи, тормоши — не помогает. Я отработаю последние месяцы, а потом всё это оставлю. Всё, чем жил последние пятнадцать лет.
Я заканчиваю с бумажной волокитой, встаю с места и слышу стук в дверь. Думаю, что это Настя опять явилась, но нет. На пороге стоит дежурный, сообщает, что произошло ЧП. Новенький, которого я напрочь отказывался брать к себе в группу, самовольно покинул территорию части и отправился искать приключения на свою задницу. Его задержали в городе с личным оружием в виде стреляющего ножа. Твою мать.
Егора Лапина тут же доставляют ко мне в кабинет. Невменяемого. Впрочем, я и сам не лучше. Кулаки чешутся, я едва держу себя в руках, чтобы не разорвать его на мелкие кусочки. Не зря я не хотел его к себе брать — как чуял, что этот придурок прибавит мне геморроя. Молодой, горячий, бунтующий. Он не хотел подчиняться системе, часто ныл и разводил сопли, но Мельников настаивал на том, чтобы я его при себе держал. Мол, я один могу с ним справиться. Утверждал, что у парня есть потенциал.
— Ты что творишь, гадёныш? — Я прижимаю его к стенке, хватаю пальцами за шею и надавливаю, перекрывая кислород.
Самодовольная рожа кривится от ненависти и сопротивления. Он вдрызг пьян.
Пытаясь что-то сказать, начинает кашлять. Я ослабляю хватку, даю ему немного отдышаться и опять сдавливаю.
— Я тебя спрашиваю, ты что творишь? Ты какого хрена покинул часть? Служить надоело? Зачем ножом махал? Ты, тварь позорная, понимаешь, что тебе и мне за это будет?
Лапин бессвязно мычит и барахтается, пытаясь ухватить глоток кислорода. Лицо становится багровым, глаза выпучиваются, и силы его покидают. Я отпускаю новенького и прошу бойцов увести его подальше от моих глаз. Сон как будто рукой снимает. Не сплю почти до утра и много курю, хотя давно бросил.
Проблемы не заставляют себя долго ждать. Городок, в котором мы служим, маленький, поэтому слухи распространяются очень быстро. Все только и говорят о сбежавшем спецназовце, который надрался в забегаловке и угрожал кому-то из местных ножом. Слухи обрастают новыми подробностями, достигают невероятных размеров. Замять не получается. Мельников в панике, телефон из рук не выпускает, поэтому поговорить с ним с глазу на глаз получается не сразу.
Он встречает меня после ужина, отзывает в сторону и качает головой:
— У меня в кабинете столичные гости. Тебя требуют.
— Чего хотят?
— У них там много вопросов, Глеб. Такое ощущение, что проёб новенького был только поводом, — произносит Мельников. — Сам, как увидел, сразу не поверил. Там и превышение должностных полномочий, и ещё какая-то хрень. Видит бог, Воронцов, я сделал всё, что мог!
Грудную клетку будто танком переезжают. Сука!
Я усмехаюсь, глядя во наглую рожу врущего генерала. Мельников, конечно, не станет впрягаться за меня и рисковать своим положением. В этом нет никакого смысла, потому что я не планировал служить дальше.
— Продался ты, Александр Степанович. Видит бог.
— Мне твои осуждения ни к чему, Воронцов. Я со дня на день на пенсию собираюсь.
— Это если получится. Не боишься, что я тебя за собой потяну?
Он усмехается, недовольно качает головой и отступает на шаг в сторону, освобождая мне дорогу к своему кабинету.
Глава 51
Ника
— Я сама разберу пакеты! Сиди, — обращаюсь к бабуле.
Она вновь занимает место на кожаном диванчике тесной кухни, подпирает голову рукой и пристально за мной наблюдает.
— Ты похудела, Никуль. Совсем тощая стала, как спичка. И грустная почему-то.
Я раскладываю продукты по полочкам в холодильнике и чувствую, как на глаза наворачиваются слёзы. Смаргиваю, делаю глубокий вдох. Прошло ровно одиннадцать дней, как Глеб не выходит на связь. Много это или мало? Он предупредил, что пропадёт, но я даже не думала, что мне будет настолько сложно в этот период. Минуты тянутся словно вечность, а сознание упрямо рисует в голове жуткие картинки того, что с ним сейчас происходит.
Я продолжаю ему писать. Да, номер Воронцова находится вне зоны доступа, но это не мешает мне отправлять ему фото и писать короткие сообщения. Уверена, что, когда он сможет включить телефон, ему будет интересно, как я прожила без него это бесконечное время.
— Доченька, ты плачешь, что ли? — удивляется бабушка. – Это из-за родителей, да?
— Нет. Не из-за них.
Она встаёт с диванчика, преодолевает расстояние между нами и крепко обнимает. Тёплые морщинистые руки нежно гладят мои волосы, заботливый и ласковый голос утешает нужными словами. Обычно я не люблю, когда меня жалеют, но сейчас это именно то, что мне нужно. От родителей поддержки не дождёшься. Я даже не помню, когда в последний раз мама меня обнимала…
На одном дыхании рассказываю бабушке обо всём, что происходит в моей жизни. Меня прорывает. Впервые за дни одиночества. Она слушает молча, не перебивает, лишь продолжает обнимать меня, заряжая терпением и спокойствием.
— Как думаешь, то, что он не выходит на связь так долго — это нормально? — Я коротко всхлипываю и закрываю чёртов холодильник, который пищит не переставая.
— М-м, думаю да. Он же предупредил, что пропадёт?
— Предупредил. Но… ба, я спать и есть не могу. Как только закрываю глаза, мне мерещится, что его забрали в плен террористы.
— Моя девочка, не расстраивайся! — говорит бабуля и крепче обнимает. — Я более чем уверена, что с твоим бойцом всё хорошо. Пройдет ещё немного времени, и он обязательно объявится.