Кровь и туман (СИ) - Усович Анастасия "nastiel". Страница 14

— О чём здесь говорится? — спрашиваю я, имея в виду сборную солянку из каракуль. Возможно, Бен разобрал и другие мои пометки?

— О крайнем разбое пиратов. Они устроили разруху в центральном кинотеатре и в забегаловке у вокзала. Два разных места, две разных жертвы, одна цель — найти и украсть медальон Согласия.

— Что за вещь?

— Ничего особенного — обычная родовая безделушка, которая всегда хранится у двух: по половине на каждого.

— Подозреваю, что если совместить их вместе, что-то будет? — уточняю я. Бен пожимает плечами. Пользуюсь его молчанием и принимаюсь перебирать версии вслух: — Медальон Согласия…. Согласие… Как-то связано с названием наверняка, да? Может, он заставляет кого-то соглашаться? Или… управляет им? Ну, знаешь, подчиняет, заставляет носящего одну половинку контролировать носящего другую.

Не сразу осознаю, о чём говорю и что именно начинаю описывать. А когда понимаю — хочется, чтобы слова обрели физический образ, который можно было бы сжечь и затем развеять пепел по ветру.

Медальон Христофа. Теперь каждая глупая безделушка будет ассоциироваться у меня с этим оружием?

— По-моему, мать, тебя сейчас куда-то не туда унесло, — произносит Бен медленно, даже немного осторожно, что лишь сильнее меня напрягает.

Я отрываю взгляд от белых простыней, которые гипнотизировала, пока устраивала мозговой штурм, на Бена, и он тут же, непроизвольно, сам собой, соскальзывает на замершего в дверном проёме гостя.

На дворе глубокая ночь, и здесь не должно быть никого, кроме дежурившего миротворца, которого мы с Беном выгнали погулять минут тридцать назад. А потому Марк, бледной тенью маячащий на пороге медкорпуса, застаёт меня врасплох.

— Медальон Согласия называется так не из-за того, что имеет какую-то принуждающую силу, а потому, что был выкован из двух видов металла: зелёного и красного олова, — произносит Марк. Суёт ладони в карманы штанов и шагом широким, пружинистым, беззаботным проходит дальше, ловко маневрируя между койками и тумбами. Марк здесь — не гость, хозяин. — Получившийся сплав стал символом объединения двух противоборствующих народов Синей пустоши, тогда ещё называвшейся республикой Раскола. И это вы бы знали не хуже меня, ведь мы вместе ходим на общую историю, если бы хоть иногда слушали лекции, а не спали. — Марк останавливается, облокачивается ногой на металлическое изножье Нининой койки. — Кстати, на контрольной мы, — он указывает пальцем на себя и Бена по очереди, — списывали у тебя, — затем на меня. — И нас не спалили только потому, что общую историю ведёт Влас.

Марк морщит нос, улыбаясь, и наклоняется в сторону, приподнимая свободную от веса тела ногу, чтобы протянуть Бену сжатую в кулаке ладонь. Интересно, всегда так было? Эти идиотские шутки про меня и Власа, не имеющие никакого смысла, кроме высмеивания отношений, в которых, вроде как, оба вполне счастливы?

По крайней мере, были раньше. Ну, и один из нас до сих пор.

Бен в ответ отбивает Марку по костяшкам пальцев. Вместе с этим они обмениваются взглядами, которые явно намного осмысленнее, чем простое перемигивание. Мы с Лией частенько таким занимались, когда рядом были посторонние уши — чтобы не привлекать к себе лишнее внимание, обращались друг к другу, округляя глаза и приподнимая брови.

Казалось — глупость. Шутка, не более. Но по итогу мы умудрялись понимать, хоть и в общих чертах, что имела в виду каждая. Это был наш особый язык. Особый язык для особых отношений, по которым сейчас я чертовски скучаю.

— Я звонил тебе четыре раза, — заявляет Марк уже вслух и уже без прежней лёгкой весёлости в голосе. — Ты сказал, что отлучишься, но обещал быть на связи.

Бен кривит губы. У меня в голове всё сходится в одну картину.

— Не спится ему, значит, — подытоживаю я. — Так ваша команда сегодня дежурит?

— Ага, — за друга отвечает Марк.

— Но мне правда не спалось, — оправдывается Бен. — Сегодня слишком спокойно.

— Сплюнь!

— Наклонись лучше, я сразу по башке твоей деревянной постучу.

Марк цокает языком. Его лицо за несколько секунд успевает поменять четыре выражения: он смотрит на Бена и выглядит умиротворённым, затем на меня — и в его глазах зарождается беспокойство, на Нине его губы поджимаются в тонкую полоску, обозначая жалость.

Последнее, что появляется и уже остаётся с концами — это усталость.

— Тильда отпустила меня на твои поиски только при условии того, что мы принесём ей кофе, — сообщает Марк.

— Кстати, как ты узнал, где искать? — спрашивает Бен.

— Ой, пожалуйста, Андрей Робертович, — вздыхая, выдаёт Марк. — Вы не такой уж и человек-загадка, каким стараетесь казаться.

— Отнюдь, Марк Михайлович, отнюдь, — усмехаясь и тряся указательным пальцем, заверяет друга Бен.

Я улыбаюсь. Секунда милования над подобным зрелищем приносит за собой ещё одну порцию воспоминаний о Лие, Кирилле и том, чего мне уже не вернуть.

— Ты с нами? — покидая нагретое местечко, спрашивает у меня Бен.

Он подходит к Марку, встаёт рядом. Я вижу ту самую разницу, которая всегда бросалась в глаза, когда эти двое входили в помещение: и внешняя, и внутренняя, они наперебой кричали окружающим о том, что такие полярные люди попросту не могут быть вместе.

Но Бену и Марку это удаётся.

— Нет, — качаю головой. — Посижу ещё немного, да пойду в комнату, попытаюсь перехватить пару часов сна.

— Если что — ты знаешь, где нас искать, — даря мне улыбку, сообщает Марк.

Прежде чем уйти прочь, оставляя нас с Беном ещё ненадолго почти, — не считая Нины, — одних, он подходит и обнимает меня за плечи. От его жёлтого свитера пахнет влажной землёй, а от волос — хвойным шампунем.

— Конечно, — отвечаю я ему за спину.

И старательно, изо всех сил избегаю пристального Бенова взгляда.

— Что ж, — говорит Бен, стоит только Марку выйти. — Наверное, будет справедливым сказать тебе спасибо за то, что позвонила и вытащила меня хоть ненадолго из комнаты, полной смеха моего лучшего друга и шуточек девчонки, которая, кажись, на него запала.

— Это какая-то Тильда?

— Она вместо Виолы с нами в оперативной команде.

— Ясно, — киваю я. — И не за… хотя, знаешь, что? Будешь должен.

Бен ухмыляется, но головой качает, мол, понял, никуда не денусь.

— А ещё, я не сбежала, — замечаю я.

— Что?

— Ты говорил, пошёл искать меня, когда я сбежала. В тот самый первый день. Так вот, чтоб ты знал — я не сбежала.

— Сбежала, сбежала. Волосы назад, пятки сверкают.

— Ты был полуголым, я испугалась.

— Ой, испугалась ли?

— Дрон! — доносится из коридора голос Марка.

Он заканчивает разговор вместо нас, освобождая от необходимости лихорадочно продумывать в голове слова, пусть и недолгого, но прощания. Поэтому Бен покидает медкорпус молча. А я сползаю на стуле, устраиваясь, как мне кажется, максимально удобно в моём положении, и прикрываю глаза.

Моей колыбельной становится размеренное тиканье аппарата искусственной вентиляции лёгких.

По дороге в тренировочный зал я пытаюсь себя разбудить. Глаза слипаются, хочется плюнуть на всё, подняться в комнату «Дельты» и вырубиться часов на двенадцать. Единственное, что останавливает меня — Бен, идущий чуть позади, словно надсмотрщик.

— Я помню, что обещала начать посещать все занятия и окончательно войти в режим, но, — я бегло оборачиваюсь на Бена через плечо, — может, с завтрашнего дня?

— Сейчас ударю, — предупреждает Бен. — Давай, давай! Шементом.

Я тяжело вздыхаю, но Бен на это не реагирует так, как мне хочется — наоборот только толкает, больно впиваясь костяшками пальцев в позвоночник.

— Сегодня по расписанию огневая подготовка, но что-то мне подсказывает, сейчас нам расписание тренировочного зала можно спокойно игнорировать, — Бен нагоняет меня. Наши плечи соприкасаются. — Показательные вступления же.

— Да, — снова вздох, но теперь он выходит сам, без моего контроля. — Спросишь, готова ли я опозориться?