Стану ему женой. Ребенок от монстра (СИ) - Устинова Мария. Страница 5

В понедельник попросили выйти пораньше: выставка приближалась, вместе с ней нарастала суета. Гендиректору будет не до меня. Поговаривали, в пятницу он улетает по делам в Мюнхен, тогда вообще можно выдохнуть.

В семь тридцать я была в офисе. Ксения перехватила меня в коридоре:

— Лена, у тебя загранпаспорт с собой есть?

— Зачем? — насторожилась я.

— Анастасия Павловна спрашивает… Подожди, ты что, не знаешь? Геннадий Александрович приказ подписал, ты летишь с ним в пятницу.

Сердце рухнуло в пропасть.

— Ты шутишь? Почему я?!

Ксения легкомысленно пожала плечами.

— А кто? Раньше Миша летал. Меня сейчас с выставки не снимут. Геннадий Александрович уехал, ну ты поднимись к нему, когда вернется. Он, кстати, просил. Часа в два будет. Он все объяснит!

Целый день все валилось из рук. Мысли крутились вокруг поездки. Прекрасно понимаю, что происходит, и не подкопаешься: официально я заместитель. У меня маленький ребенок, я имею право отказаться, но…

Я кусала губы.

Если так пойдет дальше, с работы придется уходить.

На обед я пришла позже остальных — чтобы посидеть одной. Есть не хотелось, я взяла чай. Прокручивала в голове, что скажу Геннадию Александровичу, чтобы отмазаться и сохранить работу.

Скажу про дочь, а он предложит оплатить няню.

Откажусь, через неделю придумает что-нибудь еще.

Будет отравлять жизнь, пока не сдамся престарелому охотнику-ловеласу.

От моего столика открывался прекрасный вид на крыльцо, дорогу и пешеходную дорожку. Здесь все такое красивое. Офисные здания напротив сияют чистыми окнами, одно из них подмигнуло бликом. Ну почему я должна бросать все из-за придурка, которому бес в ребро ударил?

Еще вчера все было хорошо.

Грустно — но хорошо… Я снова вспоминала его.

В субботу мы с дочкой съездили в парк. Я купила мороженое, дала Ане попробовать, и мы присели на скамейку. Тут меня и накрыло. Еще беременную, Андрей возил меня сюда. Мы гуляли, и клубничный рожок был таким же вкусным. И времени прошло всего ничего… К счастью, дочка закапризничала, и мне пришлось спустить ее со скамейки. Только она и вытягивала из печали. Погода прекрасная, пели птички. В белом нарядном платье и сандаликах, переставляя тонкие ножки по тротуару, Анюта смело шагала навстречу солнцу.

Я так и не смогла надеть на нее платье, которое купил Андрей. И кукла по-прежнему лежала в пакете. Много раз доставала подарки, рассматривала, возвращалась в то время, когда мы были вместе, и в сердце начинало свербеть. Чувства, которые вызывали эти вещи, пугали. Я прятала все назад.

А если бы не он, я бы заводила сейчас романы и не парилась? И Геннадий Александрович так бы меня не бесил?

В воскресенье, поручив на час Аню няне, я решила заехать в еще одно место. В военный госпиталь. Реконструкция закончилась. Постояв, я вошла за ограду. Свернула во двор. Дворик было не узнать: поздняя зелень, красивые дорожки. Отреставрированный фонтан работал. Струи серебрились в нежном утреннем воздухе.

Полтора года назад я смотрела на запущенный, в серых разводах фонтан в окно и пыталась продышать схватку. Обернулась и нашла окно. Корпус работал, в коридоре мелькали силуэты в халатах.

Интересно, где Николай Александрович? Сослуживец Андрея, военный врач, должен был принимать роды, но не приехал. Анюту принял ее отец. Там мы расстались, там я видела его в последний раз.

Было слишком больно, я ушла.

Там я потеряла его след. По-разному пыталась найти потом — и через знакомых, каких знала, но забыла про военного врача… Что с ним? Почему бросил нас в ту ночь?

У ступеней остановился серебристый «бентли», и я отвлеклась от мыслей. Гендиректор вернулся. По спине пробежали мурашки, словно за воротник сунули пригоршню снега.

Я его боюсь. Уже дергаюсь от каждого появления.

Геннадий Александрович показался из авто и начал подниматься к дверям офисного здания.

Я тяжело вздохнула: придется зайти. В приемной никого не было, и я робко постучала.

— Да, Настя?

Принял меня за секретаршу.

Я приоткрыла дверь: Геннадий Александрович, поставив на стол портфель, складывал документы. Некоторые были на гербовой бумаге.

— Меня просили зайти…

Он обернулся:

— Входи, Леночка, — вернулся к портфелю. — Сегодня отдай загранпаспорт Насте. В пятницу полетим в Мюнхен.

Он говорил уверенно, пока я мялась на пороге.

— Геннадий Александрович, я не смогу полететь.

Он осекся и уставился на меня.

— Простите, у меня маленький ребенок, ее не с кем оставить. И я у вас всего несколько дней, не думаю, что справлюсь…

Нужно ничего не испортить, сохранить с ним отношения и рабочее место. Я говорила с виноватой интонацией, теряясь под жестким, удивленным взглядом. Наверное, я первая, кто отказывается от заграничной поездки и его постели.

— Лена, не надо, — оставив на столе портфель, он направился ко мне.

Подошел почти вплотную. От него веяло холодом — этим его парфюмом с ментолом. Пульс заколотился в горле, но я вежливо улыбалась, как хорошая сотрудница, а внутри чувствовала себя уставшей и раздавленной. Мало тебе секретарши? Отстань ты по-хорошему…

— Я абсолютно уверен, — сказал он. — Что ты справишься с чем угодно.

Утром я сделала строгую прическу — пучок, больше уместный в офисе. Мне хотелось выглядеть серьезней, что в двадцать лет непросто. Сейчас из укладки выскользнула прядь, и он отвел ее назад, на мгновение прикоснувшись к мочке уха и задержал пальцы. Я сама отклонилась, делая вид, что ничего не замечаю.

— Ты молодая, прекрасная мама. Дети дают огромный толчок вперед в карьере. Ведь когда они появляются, у нас нет другого пути, кроме победы, не так ли?

— Согласна, но… Мне не с кем оставить дочь, — напомнила я.

— У тебя есть няня. Я оплачу, получишь командировочные. Хватит ломаться, Лена, — напускная любезность сползла с лица. — Думаешь, я не понимаю, как и почему ты здесь оказалась?

С мужским превосходством он смотрел мне в глаза.

— Геннадий Александрович, вы о чем… — пролепетала я.

Меня бросило в холодный пот. Я боялась, он скажет: мы все про тебя узнали, знаем, чьей была женщиной… Но страх сразу исчез. Если бы он знал, чьей я была, никогда бы не сделал постельных намеков.

— К нам очень трудно попасть, девочка, — улыбнулся он. — Миша из кожи вон лез, чтобы протащить тебя на позицию, которой ты не соответствуешь. Не думаю, что его заинтересовала твоя мазня, я прав?

— Вы что… — начала я, щеки вспыхнули от стыда.

Он решил, я спала с арт-директором за это место. Закончить «вы что себе позволяете» не смогла: голос сорвался, я чуть не расплакалась от обиды. Я знала, что разговор будет тяжелым, но такого не ожидала.

— Теперь Миши здесь нет, сделай правильный выбор и заканчивай набивать себе цену!

Он попытался меня схватить, но я отступила. Директор надвигался, пока не припер к стене.

— Геннадий Александрович! — я ударила по рукам, но он схватил меня за ягодицы, задирая юбку, и так жадно сжал, словно дорвался до райского сада.

Я брыкнулась, от прикосновений кожа вспыхнула, словно они были кислотными. Не успела заорать: по-стариковски жестким ртом он накрыл мои губы. Попытался поцеловать меня силой, и я зажмурилась от отвращения. Противным, скользким от слюны языком, он собирался разжать мне губы. У меня перехватило горло, я мычала на одной ноте, пока не сумела его оттолкнуть.

— Вы что себе позволяете! — возмутилась я, вытирая рот.

Возможно, гендиректор ждал, я сдамся, если пойдет напролом. А мне стало так обидно и мерзко, словно мной вытерли пол.

— Я замужем! — проорала я, чтобы стереть это ощущение. Из глаз хлынули слезы. — Мой муж служил, вам ясно?!

Кричала, наплевав, что меня могут услышать в приемной, и так хотелось, чтобы это было правдой, и мой муж сломал бы ему нос. Геннадий Александрович неприятно прищурился: ему не нравилось, что на него орут.

— Ты уволена, Лена.