На краю надежды (СИ) - Тимофеева Аделя. Страница 31

— Пап, я пришла помириться с вами. Я хочу, как раньше с вами общаться, вы мне сейчас нужны.

Он продолжает игнорировать меня.

— Я нашла официальную работу, завтра первый день.

— Хм, надеюсь это фирма эскорт-услуг?

«Да, обидно, но по-другому и быть не могло».

— Костя, прекрати, выслушай дочь.

— Ну и че дальше?

— В общем, я полностью завязала с Сашей и теперь встречаюсь…. вернее встречалась с Димой Жеребцовым. Он через знакомых помог с работой, устроиться в больницу в киоск газет.

— Да-ладно? Ни хрена себе, от родительской помощи значит ты отказываешься, а от помощи всяких мужиков всегда пожалуйста! Конечно, мать, куда ж мы с такими рожами, да в калашный ряд?

— Костя, прекрати, кому сказала! — перебивает она, — Перестань так разговаривать с ребёнком! К нам дочь пришла в кой-то веки, помириться хочет, а ты начинаешь. Ну на самом-то деле, сколько можно быть врагами, мы же семья, выслушай нормально дочь, умолю тебя.

— Спасибо, мам.

— А меня кто спросил, хочу ли я мириться? Ну и что дальше ты расскажешь?

— Дима. Он… сейчас в СИЗО ожидает суда по делу об убийстве. И… в общем, мам, пап… яяя….

Отец с подозрением смотрит на меня, закусывает губу. О чём-то долго и мучительно размышляет.

— В каком говоришь он СИЗО? — сжал пальцы в тугие кулаки папа.

— Костя…?

— Что Костя? Вы сами просили, чтоб я вас выслушал, я это сделал. А теперь имею полное право на мнение, — резко бросает ложку в тарелку и рычит, — Хоть, ты, Милка, и наворотила дел, но ты моя дочь! И этот Дима, чтоб его…

Он выходит из-за стола и подходит к окну.

— Пап, пожалуйста, прости меня за все. Я тебя прошу, — подхожу к нему и тихонечко кладу ему руки на плечи.

Он поворачивается и отвечает:

— Отличный тандем у вас получился: бывшая зэчка-проститутка и районный гулящий парень, которому светит зона. Просто прекрасно…

— Пап, я…Я все понимаю, пап. Ты имеешь право на эту злость. Я её заслужила — почти плачу я.

Отец смотрит на меня с нескрываемым презрением, но в тоже время в его глазах я вижу нежность и радость.

— Пап, я причинила тебе много боли, и ты вправе отвечать тем же. Но я умоляю тебя, давай, вспомним те счастливые дни, что у нас были. Дай мне шанс исправиться перед тобой, я хочу стать для вас снова единственной и любимой дочерью — слезы неудержимо брызжут из глаз.

Он замирает, смотрит на меня и протягивает руки, чтобы обнять. И тут я понимаю, чего не хватало все это время — объятий.

— Что ж…, — произносит отец, прижав меня к груди, — Ведь дети — это наше отражение. Да, Оль?

Не вижу, но чувствую, что мама кивает.

— Отражение наших промахов в самих себе. Значит, говоришь не признает. Да и хрен с ним. Пора положить конец этим непотребствам в адрес нашей дочери. Мил, давай-ка, так поступим. Через пару дней звякни и решим вопрос.

***

Некоторое время спустя еду в СИЗО.

Я безумно соскучилась по Диме, но эта боль обиды. Она сжирает меня изнутри. Я все ещё люблю его, это факт. Но…

Дверь открывается, и мы встречаемся глазами. Доля секунды, но я успеваю заметить, что Дима тоже ждал этой встречи с трепетом. Но вот он отводит глаза в сторону, и я не так уверена.

«Позови он меня назад, попроси прощения всего несколько секунд назад и возможно…»

Сердце звенит в ушах. Мы остаёмся наедине. И снова всего пятнадцать минут.

Падаю на стул, напротив дверь, где замер… мой бывший.

«Страшна сама мысль об этом».

Скрещиваю руки на груди и жду. Секунда, бесконечная секунда тянется до тошноты долго.

Дима подходит ко мне и падает на колени к ногам. Кончики его пальцев танцуют по ногам в нервном танце. Я задерживаю дыхание, пока его глаза, эти тёмные, словно тёмный шоколад глаза осматривают меня.

— Прости, — хрипло произносит он и по щеке катится слеза.

Я и сама плачу. Гормоны чтоб их.

— Я такой идиот, я чудовище, я урод, Миланочка, девочка моя, пожалуйста, прости меня! Я больше так не буду, клянусь, я обещаю тебе, что больше никогда тебя не обижу!

Делаю глубокий вдох, на секунду прикрыв глаза. Встаю, убираю его руки с колен, касаясь их лишь кончиками пальцев.

— Интересно, с чего бы это вдруг? — стараюсь сказать серьёзно это, но капля сарказма в голосе все-таки выдаёт меня.

Сразу отвечает он виновато:

— мама призналась, что те фото это ее рук дело. Так что пошла она куда подальше. Ты мне дороже. Теперь я только тебе буду верить

— Мммм понятно — недоверчиво произношу я

— Милан, я знаю, что сделал слишком больно тебе, я готов на все, что угодно ради тебя и наших малышей, прошу, дай ещё один шанс

— У меня нет уверенности, что ты больше не причинишь боль. Во всех отношениях все и всегда без исключения кто-то кому-то делает больно, а во время беременности ты должен понимать, что я не смогу переживать эту боль

— Но я клянусь тебе….. я хочу пообещать тебе, что больше не сделаю тебе больно. Просто рискни и ты убедишься, что я говорю правду. Дай, шанс, прошу — умоляет он и вцепляется руками в плечи, прижимая меня к себе.

Я чувствую его жар, учащённое сердцебиение, аромат и заглядываю в его бескрайне голубые глаза, хочется вцепиться в его губы. Язык словно огнём пылает от чего я с трудом продолжаю:

— Я не знаю…. мне нужно подумать…я скучала по тебе…. мне тебя не хватало….но это не значит, что вот так вот просто я смогу простить тебя и все забыть…. мне нужно время, чтобы дать тебе ответ

— Да, подумай, только, пожалуйста, поверь в меня, я тебя люблю, ты мне нужна- продолжает он и обхватывает лицо руками

— Ты мне тоже нужен, я люблю тебя — заключаю я, запускаю руки в его волосы и шею, а затем тянусь за поцелуем.

— Время вышло, — входит охранник.

На нас будто таз холодной воды выливают.

Мы пару секунд смотрим друг на друга, обнимаемся, прощаемся, и я выхожу в коридор.

***

Выхожу из СИЗО. Порыв ветра мне в ноги бросает газету. Поднимаю её и замечаю лицо придурка Саши со следующим заголовком:

«33 несчастья молодого перспективного архитектора Александра Красникова»

Пробегаю глазами по статье. Как оказалось, на днях квартиру этого подонка неизвестные обокрали, а накануне этого он поссорился с начальником, после чего его уволили.

«Боже, как бы плохо это не звучало, но я рада такому исходу событий, карма классная вещь, так ему и надо, каждый получает своё. Пусть теперь он страдает. Даже дочитывать не стану до конца, довольно того, что теперь он без крыши над головой и без работы.»

Глава 22 — Дима

Несколько дней назад.

«Она ушла. Нас больше нет. Я всё испортил. Я потерял её…»

Меня снова ловят и скручивают. Скоро руки выдернут с корнями. Прежде, чем моя щека вновь разрывает поверхностный слой кожи об острые края штукатурки или кирпичей, я вижу её. Вижу её. Она скрывается за углом и даже головы не поворачивает.

Горечь встаёт колом в моем горле. Звон от крика охранника в ушах не в силах заглушить внутренний вопль отчаяния. Стискиваю зубы до пронзительного скрипа и хруста.

Меня вкидывают в камеру. Боль от удара спиной о пол не может перекрыть мою душевную боль. Заползаю, как червяк, на нары и, повернувшись лицом у безликой серой стене, сворачиваюсь клубком. Пустота в душе и вокруг. Хочется вопить во все горло. Но взгляд, её взгляд. Тот которым смотрит победитель на проигравшего, что валяется у его ног в грязи. Этим самым взглядом правомерно смотрела на меня Мила и теперь он душит меня.

Пережимает гортань и вопль тонет в желудке, вызывая позывы к тошноте. Зажмуриваю глаза и искренне пытаюсь не думать. Просто не думать. Нельзя думать. Это верный путь к сумасшествию. Я на полпути к нему. Слышу, слышу. Я слышу, как пискляво шепчет рассудок «держись». Чувствую как ногти до крови цепляются за это слово.

— Хэй, парень. Ты чего? — словно из трубы длинною в три километра и диаметром сантиметров в пять слышится голос Ильи.