Средневековая история. Чужие маски - Гончарова Галина Дмитриевна. Страница 16

Она была… свободна внутренне. Вот как!

Для нее не было рамок, она сама могла их устанавливать, двигать, решать любые вопросы… но как так получилось? Так не воспитывают девочек. И даже если бы отец воспитывал ее, как мужчину, было бы все иначе. Не так, не то…

Энтони мучился до вечера, когда Лилиан открыла глаза.

***

– Что вы на меня так смотрите, барон?

Лиля зевнула, прикрывая рот рукой, потянулась.

– А-аааа…

– Ваше сиятельство, – не выдержал Лофрейн, – вы не хотите объясниться?

– Не хочу, – согласилась Лиля. – А я должна?

– Должны, – заявил Лофрейн с уверенностью, которой вовсе не испытывал. – Обязаны.

– Не припомню обязательств, – махнула рукой Лилиан. – Барон, вы котелок помыли?

– Эээээ…

Под нравственные мучения лягушка очень даже неплохо пошла. Но котелок барон не промыл, задумался, и теперь котелок был жирный. Еще и в застывшем жире, что вдвойне неприятно.

Лиля вздохнула, поднялась, и потопала к берегу болотца. Зачерпнула прибрежного ила и принялась оттирать металлические бока.

– Ваше сиятельство!!!

Барон уже почти стоном стонал.

Ну не полагается такого благородной даме, НЕ ПОЛАГАЕТСЯ!!! Ладно еще, барон знал, с грехом пополам, что песком можно мыться. Но благородная дама, которая моет посуду?

Лиля только головой покачала, продолжая с помощью листьев, ила и какой-то матери оттирать котелок. Но разъяснения дала.

– Барон, скажите, если я сейчас забьюсь в истерике, нам легче станет?

– Э… нет.

– Мы быстрее из леса уйдем?

– Нет.

– К людям выйдем? Пропитание найдем? Котелок отмоем?

На каждый вопрос барон качал головой, и Лиля в ответ развела руками, едва не утопив ценную собственность и черпанув котелком воды.

– Так что вы хотите? Чтобы я тут устроила невесть что, в лучших традициях придворных дам?

Энтони не хотел.

Вот честно, никак не хотел.

Он уже успел понять, что так – намного лучше. Лиля прищурилась. Наглый ветер сбросил ей на голову зеленый лист, и женщина тряхнула косой, пытаясь смахнуть его без помощи мокрых и грязных рук. Солнце вызолотило ее волосы, бросило на лицо кружевную вуаль из света и тени, сделало ее невыразимо лукавой – и неожиданно юной. И барон замер, не смея шевельнуться, чтобы не прогнать этот момент.

Лесная дева…

Красивая, отстраненная, земная – и невыразимо чуждая.

Создание из еловых ветвей и солнечных лучей.

Зеленые глаза и золотые волосы, улыбка – и приподнятая бровь… и весь этот момент, словно пропитанный чудом.

Лиля не дала долго длиться очарованию.

– Устроить?

– Н-нет…

– тогда поймите главное, барон. Я очень прагматична. Практична, если так будет легче. Будет время для переживаний – и я от души поплачу. Будет время для гнева, боли, слез, радости, а сейчас я должна пройти из одной точки в другую. Чтобы вернуться домой.

– Лилиан…

– Да, я знаю, что вы скажете. Вы не допустите, – Лиля сморщила нос. – Не будем пока об этом, сейчас у нас общая цель. Выйти к людям. Остальное вторично. Вот я и буду делать все, чтобы выйти к людям. Есть суп из лягушки, жарить змею, если та попадется, танцевать голой на поляне… неважно! Здесь и сейчас это нужно делать – и я делаю. Этого достаточно?

Тони кивнул головой. И все же не удержался.

– Если бы я не видел вас, здесь и сейчас, я бы поклялся, что таких женщин не существует.

Улыбка у Лилиан получилась совершенно Мефистофелевская. Данте оценил бы.

– Я здесь. И я существую. Ложитесь спать, Лофрейн, я подежурю. А вы смените меня к утру.

– Хорошо, Лилиан.

Барон послушно отправился к лапнику.

Практичность?

А подготовка?

Что он, дурак, что ли? Попробовала бы леди Сейнель освежевать лягушку! Да она от одного вида жабы на два часа в обморок падала. Когда акулу поймали и ее на палубе разделывали, ей от запаха дурно стало. А Лилиан Иртон?

Что-то подсказывало барону, что Лилиан бы еще и тесак попросила. И он был прав.

Акул вскрывать ее сиятельству еще не доводилось. А интересно…

Кто мог научить всему этому Лилиан Иртон? Какие тайны хранит ее прошлое? Определенно, надо их разузнать. Энтони оценил решимость в голосе женщины, когда та говорила о дороге домой. Она вернется. Сделает все возможное. А значит, что?

Значит, ему надо помешать графине. Задача серьезная….

Ладно, время еще есть, он все обдумает.

Он справится. При всех своих достоинствах, при всем недюжинном уме, Лилиан Иртон была и остается женщиной, а с бабами Лофрейн управляться умел. Проверено всей жизнью.

***

Барон не видел, каким взглядом проводила его Лилиан.

Кажется, она спалилась? Прокололась, показала свое настоящее лицо?

Есть такая вероятность.

Но то вы предлагаете ей сделать? Что?!

Тут или-или, или она падает на руки барону и косточки ее в лесу истлеют. Или она берет дело в свои руки, и отправляется домой. Ну, хотя бы помирать будет спокойно, если что. С осознанием, что сделала все возможное и немного больше.

Лиля ласково коснулась рукой живота. Предусмотрительно, отвернувшись так, чтобы Лофрейн ее не увидел.

Ничего, малыш. Прорвемся, и не таких в клочья рвали.

Мама справится, она и из леса выйдет, как можно скорее, и тебя домой доставит, к папе, сестренке, братикам… тяжко?

А кто сказал, что будет легко?

Мама, конечно, не супервумен, или как это называется, но для своего спасения Лиля все сделает.

Надо жабу слопать?

Да с кишками проглотит! И со шкурой!

Надо барона построить?

Будет строить в три шеренги… барон. М-да, проблема.

Лиля понимала, что она действительно не вписывается в это общество. Она честно соблюдает все нормы и правила, пытается стать своей, но получается…

Да химера получается!

Когда лапы от одного зверя, хвост от другого, уши от третьего, а тело от четвертого. По отдельности все знакомо, а в картину не складывается.

Увы.

Таких как она действительно не существует здесь и сейчас.

Душа чужого мира, создание в чем-то противоестественное… или наоборот – естественное?

Лиля не собиралась рассуждать над сложными философскими вопросами. Плохо было то, что барон узнает ее с другой стороны.

Узнает не Лилиан Иртон.

Алевтину Скороленок. Ту самую, девчонку-медичку. А что делать?

Графиня не выберется, отсюда сможет выйти только Аля. Чужая душа, в чужом мире…

Она и сама выйдет, и ребенка вытащит. А барон…

Лиля холодным жестким взглядом посмотрела на барона.

Ему. Придется. Умереть.

Лиля не знала, как она это сделает. Отравит, удавит, зарежет – она действительно не знала. Но барон не должен дойти до конца пути.

Чудовищно?

А почему? Она защищает себя и своего ребенка. И этим все сказано.

Прости, Лофрейн, но ты сам виноват.

Ативерна, Лавери

– Б…

Ганц Тримейн редко матерился.

Но сейчас…

Глядя на тело королевской фрейлины, которую он, кстати, отлично знал!

Аника Реваль.

Фрейлина ее величества Марии – и в таком виде…

Мать-перемать…

Вся искромсана, большие голубые глаза смотрят в небо, светлые волосы испачканы кровью и грязью…

Мизинца – нет.

И как тут быть?

Опять тот неуловимый подонок…

Но кто?!

КАК!?

Аника была полностью домашней скромной девочкой… ладно. Это он еще переговорит с ее величеством. И с родителями девушки.

И…

Тварь!

Ярость опять накрыла волной, сжимая горло удавкой, туманя алым глаза, заставляя стискиваться кулаки…

Ты мне еще попадешься…

И я тебя, подонка, на твоих же кишках повешу!!!

***

– Тримейн, вы меня огорчаете.

Ганц опустил глаза к полу.

Да, его величество Ричард разочарован.

Чем это может грозить?

Самое обидное, практически ничем. Не будет Ричард сейчас ничего с ним делать, слишком ценен ему зародыш службы, которую сейчас создает Ганц.