Мертвый свет (СИ) - Лекс Эл. Страница 22

В любом случае, я сюда прибыл не ради того, чтобы подлечиться. Путь на этот курорт с самого начала казался слишком нервным, а в итоге оказался еще и чертовски опасным, так что ну ее нахер, такую диспансеризацию. Моя задача совсем в другом — выяснить, что от них хотела Дина. То есть нет, чего она от них хотела и так понятно — она хотела, чтобы они избавили ее от заражения. Вопрос лишь в том, каких конкретно действий от казадоров она ждала и почему вообще была уверена, что они помогут? Откуда у нее была такая информация? И могу ли я вообще доверять этой призрачной информации, которая еще не факт, что вообще когда-то существовала? Вдруг Дина просто надумала себе каких-то небылиц, вдохновленная самим фактом существования людей, способных гулять по ноктусам. А на самом деле, они относятся к зараженным точно так же, как и все остальные, и, стоит им узнать о моем заражении, они тут же попытаются меня убить, как сделал бы любой городской на их месте.

Нет, чушь. Почему боятся городские понятно, но чего бояться казадорам, если они спокойно гуляют по ночному ноктусу, отмахиваясь от лоа, как от мух? Если бы их можно было заразить, то они были бы уже заражены раз десять как минимум за один только сегодняшний день. Не все, конечно, а только те, которые сегодня ходили за барьер, но и этого достаточно, чтобы заражение выкосило весь район — не успеешь моргнуть.

Правда есть еще один, очередной, момент. То, что казадоры сами по себе не боятся заражения и игнорируют его, еще не значит, что они способны помочь мне справиться с моей проблемой, с моим заражением. Даже скорее всего они не смогут мне помочь, но какую-то новую информацию я от них получу наверняка.

Поэтому, перестав дергать шнурки, я встал с кровати и посмотрел прямо в глаза старцу:

— Моя причина проста и одновременно невероятна. Я заражен Тьмой. И я прибыл сюда, чтобы найти способ избавиться от заражения.

Взгляд старца неуловимо изменился, превратившись в подозревающий, но никак больше мужчина не отреагировал. Разве что усмехнулся и сказал:

— Меня зовут Вамай. И я старейшина общины казадоров. Добро пожаловать.

Глава 12

Кроме имени и статуса, я от Вамая так ничего толком и не добился. На мою фразу о том, что я заражен и пришел сюда в поисках лекарства, он отреагировал примерно так же, как если бы я сказал, что завтра будет дождь. То есть, никак.

Впрочем, в данной ситуации отсутствие реакции — не самый плохой результат, ведь он мог отреагировать уже известным способом — попытаться меня убить. Или позвать тех, кто попытается. Или сделать что-то еще, итогом чего станет мое устранение из мира живых. Но Вамай не сделал ничего из этого. Вместо этого он просто представился и предложил мне провести экскурсию по общине казадоров.

Ну, как сказать «предложил»... Он просто сказал это и вышел из комнаты раньше, чем я успел переварить услышанное. Пришлось срочно дошнуровывать ботинки и двигаться за ним. Он пока что казался единственным человеком способны ответить хотя бы на часть моих вопросов, а, значит, из виду упускать его опасно. Кто знает — вдруг кто-то другой, к кому я обращусь за ответами, окажется не столь лоялен ко мне?

За комнатой, в которой я лежал, находилась еще одна, похожая на кухню. То есть, даже не похожая, а натуральная кухня, только категорически непривычного вида, из-за чего я ее не признал. Не было здесь привычного холодильника, не было кухонного гарнитура, который присутствовал даже в «Зефире», хоть и в урезанном виде. Вместо полноценной плиты здесь стояла небольшая газовая плитка на две конфорки, подключенная к газовому баллону, стол вовсе был только один, и, судя по его виду, он использовался одновременно и как основной рабочий и как основной обеденный. Прямо в столешницу был воткнут грубый нож с треснувшей рукоятью, а рядом с ним лежала деревянная, потемневшая от времени, доска, на которой, завернутая в бумага, лежала пышная буханка белого хлеба. Несколько отрезанных от нее ломтей лежал рядом, накрытые сверху толстыми пластами темного мяса и ярко-желтого сыра. Все это, вместе с подвешенными на крючья прямо к потолку здоровенными ногами какого-то зверя, источало такой умопомрачительный аромат, что у меня на секунду потемнело в глазах. Только сейчас я понял, насколько я голоден — словно и в самом деле прошло несколько суток с тех пор, как я потерял сознание. До этого момента головокружение и туман в башке не давали мне это ощутить в полной мере, но сейчас они отступили и я в полной мере ощутил, что желудок у меня натурально присох к хребту.

— Вот и ты. — непонятно для кого констатировал Вамай, вытирающий большой блестящий нож полотенцем. — Бери, и идем.

Он кивнул на бутерброды, ножом же указал на небольшой глиняный кувшинчик (не удивлюсь, если ручной лепки), после чего ловким движением перевернул нож в руке обратным хватом и вогнал его в доски стола, рядом с предыдущим.

Секунду подумав, я решил, что конкретно сейчас есть хочется больше, чем узнавать ответы на вопросы. Последнее никуда не убежит, а от голода я натурально рискую скоро склеить ласты... По крайней мере, ощущение именно такое.

Как взять в две руки три предмета я так и не придумал, поэтому, плюнув на все, сложил бутерброды друг на друга, а крынку (язык не поворачивается назвать этот кувшинчик без ручки как-то иначе) взял в свободную руку. Вамай удовлетворенно кивнул, словно я только что на его глазах прошел тест на идиота, и вышел за дверь.

Двери тут были под стать всему остальному — деревянные, самодельные, собранные из досок, перебитых поперек дополнительными распорками. Дверь больше всего походила на вход в деревенский сортир и явно не несла никакой защитной функции — разве что от ветра и осадков. Я бы такую выбил даже не ногой — чихом. Видимо, среди казадоров практиковались те двери, которые от честных людей, а не такие, как в Городе — что даже с энкодером не за всякую попадешь.

Приблизившись к носу, двойной бутерброд в руке стал пахнуть так одурительно, что я чуть снова не потерял сознание и поспешил откусить кусок, чтобы этого не произошло. В крынке оказалось молоко, и поначалу я опешил с этого — уже лет двадцать использовал его только как добавку в омлет или в блинное тесто, — но, стоило лишь попробовать, и я чуть снова не лишился чувств. Это оказалось даже близко не то, что продавали в пластиковых бутылках в супермаркетах, это оказалось плотное, густое, как слегка разбавленная сметана, и очень вкусное молоко. Хотя в моем состоянии мне, наверное, все что угодно показалось бы вкусным, поэтому на этом аспекте я особо не сосредотачивался. Я просто жевал двойной бутерброд и запивал его молоком, паралелльно пытаясь услышать все, что говорит Вамай и увидеть все, что он показывает.

Снаружи, с той стороны СБ, поселение казадоров казалось относительно большим и относительно серьезным. Сейчас же, при взгляде изнутри, я понимал, что это было обманчивое ощущение. На самом же деле, община больше напоминала смесь деревни, стоянки кочевников и послевоенных руин. Почти половина капитальных зданий была разрушена, и, несмотря на то, что обрушившиеся куски стен давно уже убрали, сами руины остались на месте и где-то в них даже устроили новые, кустарные домики, использовав устоявшие стены. Где-то домики строили с нуля и они порой напоминали чуть ли не вигвамы индейцев, только вместо шкур использовали пленку и стальные листы. А где-то не «вместо», а очень даже «вместе». И фоном всему этому пиршеству эклектики служили несколько десятков теряющихся за горизонтом рядом гигантских, блестящих и отчаянно бликующих на солнце, теплиц. Огромные, как самолетные ангары, они тянулись сколько глаза видели что в одну сторону, что в другую, и на фоне всей информации, которой я уже обладал, не оставалось никаких сомнений — это и есть причина и одновременно следствие существования казадоров. Агросектор, который до сих пор, даже после неизвестного катаклизма, питает часть Города. То место, из которого берут свое начало и потрясающе вкусный бутерброд в моей руке и густое молоко. Продукты, которые никуда не транспортировались, не замораживались, не консервировались.