Старая столица - Кавабата Ясунари. Страница 6

Многие постройки в районе Накагё еще до революции Мэйдзи сгорели по недосмотру во время праздников огня или при жарке тэппояки [17]. Не избежал пожара и дом [18] Такитиро.

Поэтому, хотя в округе и сохранились дома старинного киотоского стиля с покрашенными индийской охрой решетками и оконцами с частым переплетом на втором этаже, этим постройкам не более ста лет.

Изображение бога Дзидзо позади лавки Такитиро, как говорят, осталось в целости после пожара. Такитиро и теперь сохранял лавку в прежнем виде: то ли ему претила всякая перестройка, то ли не хватало денег, поскольку торговля шла не слишком успешно.

Тиэко подошла к дому и отворила решетчатую дверь. Отсюда внутренняя часть их жилища просматривалась на всю глубину.

Ее мать сидела за отцовским столом и курила. Подперев левой рукой щеку, она низко склонилась над столом, и Тиэко сначала показалось, будто она что– то пишет, но стол был пуст.

– Вот и я,– сказала Тиэко, подходя к матери.

– А-а, Тиэко, устала, наверно? Как там отец? – спросила она, очнувшись от задумчивости.

– Я купила для него тофу,– сказала девушка, стараясь выиграть время для обдумывания ответа.

– В харчевне «Морика»? Ты отварила его? Отец, должно быть, обрадовался…

Тиэко кивнула.

– Как на Арасияме?

– Полно людей.

– Отец проводил тебя до Арасиямы?

– Нет, настоятельница ушла, и ему не на кого было оставить храм… Отец занимается каллиграфией,– ответила наконец она на первый вопрос матери.

– Каллиграфией? – без особого удивления переспросила Сигэ.– Когда выводишь иероглифы, душа успокаивается. Знаю по себе.

Тиэко поглядела на белое, с тонкими чертами лицо матери. Оно было неподвижно, и девушка не могла догадаться, о чем та думает.

– Тиэко,– тихо сказала Сигэ,– ты вовсе не обязана унаследовать наше торговое дело.

– …

– Если пожелаешь выйти замуж, мы мешать не станем.

– …

– Ты слушаешь меня?

– Матушка, почему вы об этом заговорили?

– В двух словах не объяснишь. Твоей матери уже за пятьдесят. Прежде чем говорить, она думает.

– Вы хотите закрыть дело?.. – На прекрасных глазах девушки выступили слезы.

– Ну, так уж сразу.– Сигэ улыбнулась.– Тиэко, ты серьезно говорила о том, что не хотела бы заниматься нашей лавкой? – В негромком голосе матери вдруг послышались суровые нотки. Тиэко подумала, что ей лишь показалось, будто она минутою раньше видела улыбку матери.

– Серьезно,– ответила она, чувствуя, как тоска пронзает ей сердце.

– Отчего такой убитый вид? Я на тебя не сержусь. Ты ведь и сама понимаешь, кому тоскливей: юной, которая говорит, или пожилой, которая слушает.

– Матушка, простите меня.

– Прощай не прощай – делу не поможешь! – На этот раз Сигэ рассмеялась от души.– Тебе, наверное, кажется, что я себе противоречу?..

– Я и сама не пойму, что наговорила.

– Человек по возможности не должен менять раз высказанное мнение. Это касается и женщин.

– Матушка!

– Отцу ты ничего не сказала?

– Нет, об этом ни слова…

– Вот как? А следовало бы! Он, как и все мужчины, вспыльчив, но в глубине души обрадовался бы твоему признанию.– Сигэ прижала ладонь ко лбу.– Я перед твоим приходом долго сидела за столом отца и думала о нем.

– Вы, матушка, так прозорливы, все наперед видите.

– Ошибаешься.

Мать и дочь помолчали. Не выдержав, Тиэко первая прервала молчание:

– Пойду на базар в Нисики – что-нибудь куплю на ужин.

– Сделай одолжение.

Тиэко прошла в лавку и спустилась в дома. Прежде это узкое помещение пересекало весь дом и заканчивалось кухней, где находился «черный» очаг – кудо. Теперь, понятно, на очаге не готовили пищи. На то была газовая плита, которую установили позади очага, настлав под ней дощатый пол. А прежде вокруг очага земляной пол был просто покрашен известкой, и готовить пищу, стоя на сквозняке на таком полу, было сущим наказанием в холодные киотоские зимы.

И все же очаг сохранился. Может, из веры в бога – хранителя домашнего очага (такие очаги можно и сейчас увидеть во многих домах Киото). Позади очага висели талисманы от пожара, а на полочке выстроились фигурки бога изобилия Хотэя. Фигурок бывает до семи, каждый год в первый день Лошади покупают по одной фигурке в храме Инари в Фусэми. Если кто-то в семье умирает, фигурки начинают собирать сызнова – каждый год по одной.

В доме у них стояли семь фигурок бога Хотэя. Это означало, что по меньшей мере последние семь лет никто в их семье не ушел в мир иной,– их как было, так и оставалось трое: отец, мать и Тиэко.

Сбоку от выстроившихся в ряд фигурок Хотэя – цветочная ваза из белого фарфора. Каждые два-три дня Сигэ меняет в ней воду и тщательно протирает полку.

Едва Тиэко вышла из дому, как в дверь постучал молодой человек.

«Из банка». Девушка сразу узнала его, но тот, по-видимому ее не заметил. Именно этот банковский служащий обычно приходил к ним – значит, нет никакой причины для беспокойства, подумала Тиэко, но вдруг почувствовала, как отяжелели ноги. Она приблизилась к решетке у входа в лавку и медленно пошла вдоль нее, слегка касаясь пальцами каждой дощечки. Когда решетка окончилась, она обернулась и поглядела на второй этаж.

Там под маленьким оконцем висела старая вывеска, а над ней миниатюрная крыша – своеобразное украшение, а также признак того, что фирма старинная.

Неяркие лучи предзакатного весеннего солнца тускло отражались от облупившейся позолоты вывески. На Тиэко повеяло грустью. Узкая занавеска из плотной хлопчатобумажной ткани, что над входом, выцвела и обтрепалась, там и сям из нее вылезли толстые нити.

Такое настроение, что даже цветущие вишни в храме Хэйан дзингу не развеют грусти,– подумала Тиэко и заспешила в сторону Нисики.

На базаре в Нисики, как всегда, было многолюдно.

На обратном пути вблизи отцовской лавки она увидала девушку-цветочницу из Сиракавы.

Тиэко окликнула ее.

– Ах, это вы, барышня? Вот приятная встреча! Куда изволили ходить?

– В Нисики.

– Путь не близкий.

– У вас, как всегда, божьи цветы…

– Да-да, взгляните, пожалуйста. Я знаю – вы их любите.

Собственно, то были не цветы, а деревце сакаки [19]. И даже не деревце, а только несколько веточек с молодыми листьями.

По первым и пятнадцатым числам эта девушка приносила им цветы в дом.

– Как удачно, что я вас встретила, барышня,– сказала она.

Тиэко с душевным трепетом выбрала несколько веточек сакаки. Сжимая их в руке, она вошла в дом.

– Матушка, вот и я! – сообщила она. Лицо ее прояснилось.

Тиэко приоткрыла решетчатую дверь и выглянула наружу. Девушка из Сиракавы еще не ушла.

– Не зайдете ли передохнуть, я сейчас заварю чай,– предложила она.

– Благодарю вас, вы всегда так добры ко мне…– Девушка поклонилась.—

Возьмите в подарок эти полевые цветы. Они, правда, такие непривлекательные…

– Что вы! Я очень люблю полевые цветы, спасибо вам,– сказала Тиэко, разглядывая скромный букет.

Они прошли к очагу, перед которым был старый колодец. На колодце – крышка из плетеного бамбука. Тиэко положила на крышку цветы и веточки.

– Схожу за ножницами,– сказала она,– но сначала надо обмыть листья сакаки…

– Возьмите мои.– Девушка протянула ножницы и пощелкала ими.– Очаг в вашем доме всегда чистый. Таким людям, как вы, и цветы продавать приятно.

– Это все матушка…

– Должно быть, и ваша заслуга, барышня.

– Последнее время во многих домах за чистотой не следят: в очагах и колодцах грязь, с цветочных ваз пыль не вытирают. В такие дома не хочется приносить цветы. У вас – другое дело: гляжу вокруг – и в душе ликование. Спасибо, что пригласили.

Тиэко не могла сказать цветочнице из Сиракавы о главном, о том, что дела в их лавке с каждым месяцем идут все хуже…